— Ничего,— улыбнулся отец,— нам можно!

Приблизившись к площади, он внимательно осмотрел стоянку красных и, нахмурившись, закурил.

— Что ты, папа? — удивился Сёма.

— Ничего,— сухо сказал отец, и лицо его стало чужим и строгим.— Быстро разыщи Трофима!

Через несколько минут Сёма вернулся с комиссаром.

— Ты звал меня, Яков? — спросил Трофим.

— Звал,— кивнул головой отец.— Ты что-нибудь думал об этом? — Он указал рукой на площадь.

Трофим недоумевающе пожал плечами.

— Плохо, комиссар,— сказал отец, подняв правую бровь.— Люди, лошади, зарядные ящики — все сбилось в кучу! Один снаряд — и площадь взлетит вверх! — Отец замолчал и, сняв фуражку, провёл рукой по волосам.

— Ты прав, Яков,— подумав, сказал Трофим.

— Не в этом дело,— опять нахмурился отец.— Быстро отдавай приказ. Снарядные ящики отбросить назад. Коней отвести. Орудия расставить веером.

— Будет исполнено! — Трофим взял под козырёк и повернулся.

— Обожди,— остановил его отец.— Хотел я тебе посоветовать выставить сторожевое охранение по берегу реки. Иметь в любой момент резерв, готовый к переправе. Как ты думаешь, Трофим?

— Я думаю так, товарищ комиссар,— ответил Трофим.

— И ещё я хотел тебе посоветовать,— сощурив глаза и улыбаясь, сказал отец,— немного смелее брать в руки ремесло войны. Как ты думаешь, Трофим?

— Я думаю так, товарищ комиссар,— веселее повторил Трофим и быстрым шагом паправился к площади.

Сёма смотрел на отца растерянными и восхищёнными глазами. Большим и сложным казался ему этот седой человек в пожелтевшей кожаной куртке.

ОТЪЕЗД

Бедные люди много спрашивают. Это Сёма знал хорошо. Часто слышал он молитвы бедняков в синагоге — и что было в этих молитвах? Одни сплошные вопросы. Ой, боже мой, почему мне

так плохо? Ой, боже мой, когда уже будет лучше? Ой, боже мой, что делать с долгами?.. И ещё сто таких вопросов. Счастливые люди, наоборот, не спрашивали. Сёме приходилось слышать молитвы купцов, но ни разу Гозман или Магазаиик не обращались с вопросами к богу. Они не говорили «ой, боже мой, почему нам так хорошо; ой, боже мой, что делать, мы очень богаты?». Они обходились без этих вопросов.

Но вот настало время, когда Сёма почувствовал себя счастливым. Кажется, хорошо, конец вопросам! Ничего подобного. У Сёмы и теперь находится, о чём спросить. То ему важно знать, скоро ли откроется фабрика в местечке, то ему необходимо выяснить, когда же во всём мире победят красные. Каждый раз он вспоминает, что ему ещё что-то неизвестно, и начинает засыпать отца вопросами. Так было и сегодня за завтраком. Сидели пили чай, и вдруг Сёма поднял голову и обратился к отцу:

— Скажи, папа, а когда ты уедешь?

Умный вопрос! Бабушка посмотрела на Сёму сердитыми глазами и глубоко вздохнула:

— Вот это ты сидел и думал? Больше тебе уже не о чем спрашивать? Хороший сын! Отец только приехал, а он уже болтает об отъезде.— Бабушка вытерла фартуком губы и подсела поближе к Сёме.— Куда ехать? Что ты сочиняешь? Папа отдохнёт как следует дома и потом начнёт себе искать службу... Правда, Яков?

Отец улыбнулся и промолчал. Дедушка многозначительно взглянул на него и тоже улыбнулся:

— Дети и женщины — это одно и то же. Они всюду суют нос. А может быть, Яков вовсе не хочет сейчас поступать на службу? И где вы видите эту службу, если всё на замке? А может быть, он вовсе приехал как ревизор и смотрит, всё ли так делается? Одним словом, Яков, забудь — мы тебя ни о чём пе спрашивали. Живи здесь и делай что надо.

Яков задумчиво покачал головой и отодвинул чашку с чаем:

— В том-то и дело, папа, что Сёма прав. Надо уезжать.

— Куда уезжать? — возмутилась бабушка.— Красивая история! Одна рука говорит—здравствуйте, а другая уже торопится, кричит — до свидания! Интересно! Мы же с тобой двух слов не успели сказать!

— Она права,— вмешался дедушка.— Я всё же старше тебя и понимаю в делах. Я тебе говорю — успеешь, не убежит!

— Ой, папа,— вздохнул Яков и мечтательно закрыл глаза,— как бы мне хотелось уже никуда не уезжать! Поселиться здесь, с вами, взять своего сынка, поступить на службу, и чтоб не было

больше лошадей, теплушек, разобранных путей, выстрелов. Нам, это тоже чуточку надоело... Но что делать?

— Конечно.— Сёма взял отца под защиту.— Что вы хотите от человека? Мне вчера велели расклеить на всех домах воззвание. Так что я сделал? Пока не расклеил — не вернулся домой. Очень мне нужно получать замечания!

— Правильно,— засмеялся отец,— я тоже не хочу, чтоб меня ругали.

— А когда ж ты вернёшься? — тихо спросила бабушка.

— Скоро! Как только закончится операция — я дома.

— Операция! — воскликнула бабушка и заплакала. Она зпа-ла, что в слове этом нет ничего хорошего.

— Что ты, мама? — удивился Яков.— Это совсем не то, что ты думаешь. Это в сто раз легче!

— Я знаю,— тяжело вздохнула бабушка,— ты всегда утешаешь... А когда ты собираешься ехать?

— Сегодня, мама.

— Сегодня? Нет, они сведут меня с ума!.. Что ты молчишь? — закричала она на дедушку.— Что ты сидишь, как будто тебе всё равно? Я же ему ничего не приготовила на дорогу. Бельё сушится! И так я тебя отпущу? Я мать или я мачеха?

— Ша! — поднял руку дедушка.— Он поедет позже на два дня. И не надо делать панику!

— Нет, пана,— мягко сказал Яков,— я поеду сегодня. Лошади меня ждут. Но я скоро вернусь. Вернусь, и мы побелим комнаты, поставим новый забор, и всё будет хорошо. И мама приготовит вишнёвое варенье... Сколько богатые люди кладут сахару, а, мама?

— Фунт на фунт,— улыбнулась сквозь слёзы бабушка.

— Вот,— засмеялся отец,— фупт на фунт. И будут к нам ходить гости. И ты будешь их принимать. А тебе, Сёма, выпишем невесту. Чёрную или белую?

— Не надо никакой,— смущённо ответил Сёма.— Лучше возьми меня с собой.

— Что ты! — развёл руками отец.— А бабушка, а дедушка? Они не обойдутся без помощника! Ты останешься здесь, а тебе я привезу шинель. Хорошо, Сёма? Без дырок, новую шинель, со всеми пуговицами.

...В тот же день отец собрался в путь. Вещей у него было мало, и сборы длились недолго.

— Посиди хоть немного,— попросила его бабушка.— Вспотел и сразу выскочишь на улицу... Ты поедешь до станции?

— Да.

— А оттуда поездом?

— Да.

— Ay тебя уже есть билет?

— Есть,— засмеялся Яков.— Теперь обходятся без билетов.— Он встал и начал прощаться.

Сёме тяжело было смотреть на печальные лица бабушки и деда, и он вышел на улицу. Через несколько минут дверь отворилась, и показался отец. Старики провожали его.

— Закрой шею!..— волнуясь, сказала бабушка.— А ну, покажи лоб. Конечно, весь мокрый... Смотри в вагоне не стой у окпа. Ты слышишь, Яков?

— Слышу,— покорно ответил он и ещё раз поцеловал бабушку.

— И чтоб слово было слово! — улыбнулся дедушка.— Мы тебя скоро ждём. И варенье сделаем фунт на фунт. Я уже забыл, какое ты любишь?

— Кисленькое,— признался отец и поцеловал деда в лысину.— И, кажется, я приеду раньше, чем вы сварите!

— Дай бог,— вздохнула бабушка.

— Дай бог,— согласился отец и, положив руку на плечо Сёмы, пошёл на площадь.

Сёма прижался щекой к его руке и опустил глаза. Ему опять захотелось плакать, и никакой храбрости уже не было. Только что приехал отец. И это так хорошо: жить, бегать по улицам, дежурить, расклеивать приказы и знать, что придёшь домой, а там у стола сидит отец! Родной отец! И зачем он уезжает?

— О чём ты думаешь, Сёма? — спросил Яков и остановился.

— Ты вернёшься, папа?

— Вернусь, сыну,— ласково сказал отец и, нагнувшись, заглянул ему в глаза.— Слёзы? У юного большевика? В боевой шинели?.. Вернусь,— зашептал он, целуя Сёму,— чтобы видеть тебя каждый день и слышать твой тоненький голосочек! Вернусь! Как же я тебя брошу, когда ты один у меня? Будь хорошим, Сёма, чтоб не стыдно тебе было человеку в глаза смотреть. Слышишь, сыну? — Он ещё раз поцеловал Сёму, обеими руками поднял его лицо и посмотрел внимательным, долгим взглядом.— Не плачь, дурачок! — тихо сказал он.— Не плачь, сынуля!..