Все молчали. Сёма сидел на верхней ступени и прислушивался, приложив ухо к двери. Спасшись от смерти, оп теперь чувствовал себя смелым и готовым на всё. Беременная мать Пейси лежала внизу на земле и, сжав губы, морщилась от боли. Стонать ей нельзя было. Пейся молча беседовал с Шерой, объясняясь знаками, понятными лишь ему одному. Доля сидел на кадушке с угрюмым, сосредоточенным лицом.

— Идут'? Ты видишь что-нибудь? — шёпотом спрашивала бабушка у Сёмы.

— Нет,— кивал он головой,— ничего не вижу.

— Тогда сойди сюда,— звала его бабушка.— Может быть, там дует?

Пейся тихонько придвинулся к Шере и зашептал:

— Я видел офицера, когда он въезжал на мост. У него такие волосы, как будто их корова прилизала языком.

— Я тоже видела. Только он был в фуражке.

— Ну и что ж? — удивился Пейся.— А при мне он снял фуражку и вытер пот.

— Может быть,— уклончиво ответила Шера и подползла к матери Пейси: —Вам плохо? Вы лежите на голой земле?.. Пейся! Дай маме свою куртку... Вот так. Теперь лучше?

— Лучше,— улыбнулась жена Шлемы и схватилась за живот: — Колет! То здесь, то там.

— А вы попробуйте заснуть.

— Ой, не могу.— Она внимательно посмотрела на Шеру: — Ты такая нежная!

— Тсс! — сердито махнул рукой Сёма.— Пусть будет тихо.

Все замолчали, насторожённо прислушиваясь и ожидая неизвестного. Кто-то лениво прошёлся по двору и, остановившись у погреба, начал кашлять. Потом опять всё стало тихо, и Сёма с ещё большим волнением вслушивался в тишину. «Может быть, и не грабят вовсе,— подумал он.— Всё-таки Европа... А вдруг они уже ушли, и мы сидим здесь, как дураки». Но в это время донёсся ровный, кованый и тяжёлый шаг солдат. Куда они идут? Опять в погребе перестали дышать и с тревогой смотрели на измученное лицо жены мясника. «Молчи! — словно просили её все.— Вытерпи и помолчи!» Она закусила нижнюю губу и, повернув голову, уткпулась лицом в холодную, сырую землю. Бабушка тихонько подползла к беременной и, сняв с шеи вязаный платок, бережно укутала её озябшие ноги. Шлема с тревогой смотрел на жену. Такое горе, такое несчастье!

— Сура,— спросил он,— почему ты молчишь?

Она повернула к нему свои усталые глаза, и рука её потянулась к пиджаку мужа. Слабые пальцы не слушались её,

она пошарила по пуговицам и, тяжело вздохнув, прошептала:

— Застегнись, Шлема... Ты простудишься. И где Наумчяк? Возьми его на руки. Он замёрзнет здесь!

Пейся, отвернувшись, вытер слезы и принялся осматривать погреб. Какие-то ржавые кастрюльки, чёрные котелки и пустые рассохшиеся бочки. Никакого толку, хоть бы одна дыня завалялась! «Но почему вдруг дыня? — спросил себя Пейся, облизывая языком губы и вспоминая мамино хсисло-сладкое жаркое.— Ох, не скоро ещё обед!»

Сёма осторожно спустился со ступенек и, переступая через чужие ноги и тела, отвёл Пейсю в сторону:

— Что ты здесь ищешь? Клад?

— Нет, просто так.

— А-а,— протянул Сёма.— А я думал: ты уже нашёл золото. Ты помнишь тот монастырь в городе? Так от него тянется через реку подземный ход как раз до этого погреба.

— Ой ты, выдумщик!—улыбнулся Пейся.— А я говорю только то, что было на самом деле.

— И самовары?

— А как же! Вот возьмём, к примеру, погреб. Мне рассказывали такой случай. Вошла в погреб хорошая девушка взять кастрюлю. Так. Вернулась в дом — бледная, губы синие, дрожит, как лист. Спрашивают: что такое? Молчит. Спрашивают: где кастрюля? Молчит. Спрашивают: что случилось? Молчит. Уже ей в рот засматривали и фельдшера звали, ничего не помогает. Молчит. И так, представь себе, она молчала целый год. И однажды её опять послали в погреб. Она вернулась, держит в руках ключ и разговаривает. Всё что угодно: «здравствуйте, нате, я принесла...» — короче, все слова! Что же ты думаешь? Когда она попала год назад в погреб, ей что-то показалось: тень или призрак, и она потеряла ключ и испугалась ещё больше. Она бросилась, начала ковырять землю, и все ногти её стали чёрными. Теперь она вошла и вдруг увидела этот самый потерянный ключ, и всё прошло. Но ты подумай,— добавил он с горечью,— целый год молчать!

— Замолчи хоть на минуточку! — разозлился на него отец.— Там, кажется, идут...

И опять Сёма прополз к дверям, и в погребе перестали дышать, насторожённо прислушиваясь и ожидая. Пейся поднял голову. Идут или не идут? Казалось, какой-то чёрный ужас движется над крышей старого погреба. Но наверху было тихо, только изредка в одиночку и группами проходили солдаты, и сюда доносился их спокойный и чёткий, пугающий шаг...

«ПРОСТО ЛУРИЯ»

После обеда в столовой остались мужчины. Магнус, расстегнув мундир, обратился к хозяину:

— Вы хотели говорить? Я вас слушаю.

Магазаник встал, медленным шагом подошёл к двери и, плотно прикрыв её, возвратился на своё место:

— Скажет господин Гозман.

Магнус поднял глаза на купца.

— У мепя, собственно, два слова,— сказал Гозман, вынимая из кармана бумажник.— Вы говорили, господин Магнус, о твёрдости, если я не ошибаюсь. Твёрдость хорошо себя чувствует, если с ней рядом есть оружие. Бот... Я просил бы вас познакомиться с этим.— Он порылся в бумажнике и, достав аккуратно сложенный листок, протянул его офицеру.

Магнус бегло взглянул на записку и, улыбаясь, встал:

— Господа, мои люди действуют. Полагаю, вы догадываетесь, что это значит? Однако... Однако я приму во внимание ваш список.

Офицер поклонился и вышел в отведённую ему комнату. Его ожидал адъютант. При входе Магнуса он вскочил, ио офицер недовольно махнул рукой и присел к столу, задумчиво рассматривая коробок спичек.

— Всё в порядке? — спросил он наконец.

— Моё мнение...

— Я не спрашиваю, каково ваше мнение,— оборвал его Магнус,— я спрашиваю: что существует независимо от вашего мнения?

— Арестованные внизу,— тихо сказал адыотант, выпрямляясь и обидчиво глядя на офицера.

Магпус лениво поднял указательный палец:

— Одного.

Офицер высыпал на стол спички из коробка и принялся медленно составлять из них какие-то замысловатые фигуры, квадратики и ромбики. Ему опять стало скучно. Солдаты ввели арестованного и удалились. Магнус продолжал возиться со спичками. Адъютант, склонившись, прошептал ему что-то на ухо.

— Хорошо,— кивнул головой офицер и поднял глаза на арестованного: — Я представлял вас куда моложе.

Арестованный молчал.

— Населению предложено выдать большевиков,— сказал Магнус, поправляя спичечный квадратик на столе.— Что вы скажете?

— Так это же населению.—Арестованный пожал плечами.— А при чём тут я?

— Сколько большевиков? Четыре? Пять? Никого?.. Отвечайте.

— Господин офицер, я могу вам сказать, сколько пистонов идёт на мужскую союзку или сколько шпилек на подошву. Но об зтом я как раз ничего не знаю.

— Фамилии! — приказал Магнус.

— Чего не знаю, того не знаю.

— Вы большевик?

— Я? Что вы! — Арестованный улыбнулся и пригладил усы.— Я просто Лурия.

— Слушайте вы, просто Лурия,— сказал Магнус, закуривая папироску и откидываясь на спинку кресла.— Вы знаете, что такое просто смерть?

— Я не знаю.

— Вы рискуете узнать.

— Я вам скажу,— рассудительно ответил Лурия,— в моём возрасте это уже неопасно. Ну, сколько я могу ещё протянуть? Ещё два года, ещё пять лет. Другое дело — вы. Вы молодой человек, и для вас это-таки вопрос...

— Молчать! — закричал Магнус, ударяя ладонью по столу и смахивая на пол спичечпые квадратики,— Что вы ещё можете сказать? — тихо спросил оп.

— У вас есть дети?

— Это не относится к делу.

— Вы же спросили, что я могу сказать?

— Ну, есть сын, что же дальше?

— Хорошо было б для его здоровья, если б он...— Лурия молча взглянул на офицера,— если б он не был похож на вас.

— Выйдите! — приказал Магнус, обращаясь к адъютанту.

Адъютант пожал плечами и вышел из комнаты.

— Скажите мне, арестованный, вы сошли с ума или вы притворяетесь?