— Все кончено! — закричал Рофрен. — Мы должны прыгать за борт… должны покинуть свифтер!

Я подскочил к нему и как следует дал ему в челюсть — и не потрудился подхватить его, когда он рухнул на палубу.

Галера подо мной взвивалась и падала, когда я бежал обратно к корме.

— Так держать! — крикнул я рулевым дельдарам. — Держите руль, когда она начнет поворачивать!

А затем бросился вперед, проталкиваясь мимо промокших кнутовых дельдаров таращившихся на меня с испуганными и озадаченными лицами. У грот-мачты я схватил за шкирку нескольких укрывшихся там матросов и пинками погнал их на подмогу тем, кто поднимал обрывки паруса на прочно обрасопленной рее, шедшей диагонально через палубу. Этот клок парусины сразу наполнился ветром и выгнулся, напряженный и вибрирующий. Хоть наша галера и была никуда не годным морским судном, но она откликнулась. Сходным образом я крепко обрасопил рею фок-мачты. Нас словно плавник сносило в подветренную сторону — туда, где наш корабль ждали железные клыки скал. Теперь я начинал различать их сквозь мглу, пену и каскады брызг.

На какой-то миг я усомнился, сможем ли мы обойти на ветре эту клыкастую каменную челюсть.

Нас несло бортом к ветру.

— Так держать, руль крепче! — заревел я, перекрывая вой ветра.

Медленно-премедленно мы приближались к скалам. Но слишком медленно, подумалось мне. Слишком медленно.

Брызги заливали мне глаза, и я нетерпеливо их смахивал.

Я не решался поднять ещё какие-то паруса. Галера просто полетела бы, как стрела, и напоролась на скалы, если просто не перевернулась бы в первые же минуты, прежде чем нос её развернется по ветру. Каскады воды обрушивались на нее, разбиваясь о корпус.

Я держался изо всех сил и надеялся на лучшее.

За это время Рофрен пришел в себя и сейчас направлялся ко мне с группой офицеров. На их лицах смешались страх перед разбушевавшимся морем и ненависть ко мне.

— Ты… князь Стромбор! Ты арестован! — Рофрен начал ровным тоном, но в конце фразы его страх прорвался, и он начал заикаться. — Мы все обречены — из-за того, что ты помешал мне отдать приказ! Мы все могли бы прыгнуть за борт, когда я сказал, и спастись… а теперь мы слишком близко к скалам! Крамф! Ты погубил нас всех!

Один из офицеров, юнец с покрытым нездоровым румянцем лицом и близко посаженными глазами рывком выхватил меч.

— Он не пойдет под арест! Я зарублю его — прямо сейчас!

Длинный меч блеснул серебром среди брызг, взвился ввысь над моей головой и со свистом рассек воздух.

Я сместился в сторону и ловко пнул этого румяного юнца туда же, куда в свое время двинул Кидонесу Эстеркари, — заставив этого щенка согнуться пополам и изрыгнуть пищу на мокрую палубу. Меч я у него отнял и теперь держал его так, чтобы видели Рофрен и его приятели.

— Отмените хоть один отданный мной приказ — умрете, — посулил им я.

Их руки стискивали рукояти мечей. Это были гордые, надменные люди, привыкшие командовать. Но им приходилось то и дело крениться удерживая равновесие, когда галера взлетала и падала, борясь с морем. Я же стоял балансируя, прямой и гибкий, а меч у меня в руке описывал перед ними ровную дугу.

Не знаю, бросились бы они на меня, доведенные до отчаяния и искренне, хотя и без основания веря, что я предаю их гибели в соленой могиле, или так и оставались бы стоять, рыча от бессилия, как лимы на цепи. Но думается скорее последнее. Мне рассказывали, что когда я, Дрей Прескот, бросаю вызов на бой держа в руке меч, то представляю собой самое устрашающее и нездоровое[20] зрелище.

И тут, когда они стояли передо мной, мокрые, несчастные и испуганные, видя перед собой или гибель в бушующем море или от моего меча, с носа раздался резкий крик.

Там сидел Нат, мой Нат с галерной скамьи. Он размахивал мокрой рукой и показывал вперед.

— Проскочили, Писец! — вопил он. — Мы проскочили!

Мы все посмотрели туда, и эти уподобившиеся лимам на цепи офицеры и я. Скалы исчезали, удаляясь, за нашей кормой, их забрызганные пеной смертоносные клыки таяли в кильватере. Медленно, борясь за каждый дюйм, «Сиреневая птица» проложила себе путь мимо этих угрожающих гибелью острых камней. И таким образом пойдя их на ветре стороны, мы могли без хлопот проплыть в лежащий за ними залив.

После этого, когда Зенкирен пришел в себя, дело свелось лишь к рутинному дознанию. Рофрена посадили под арест. Хезрона из Хир-Хейша, того румяного юнца, ожидало то же самое, но я при всех, в том числе и при нем, вступился за него, зная, что это его первое плавание в качестве морского офицера на борту свифтера и первый пережитый им шторм.

— На море опасность опасности рознь, — объяснил я, — но понимать степень угрозы учишься не сразу. Я не держу зла на Хезрона за то, что естественный страх побудил его броситься на меня. Но возможно он держит зло на меня за то, что я пнул его в причинное место.

Зенкирен не улыбнулся. Но, наблюдая за его лицом, когда он сидел в кресле арбитра за столом в присутствии других офицеров и грозно смотрел на стоящего между двоих стражей бледного Рофрена, я подумал, что в другое время он, возможно, не стал бы сдерживать улыбки. Несмотря на свой ярко выраженный аскетизм, Зенкирен был человеком веселым и похоже любил от души посмеяться.

— Что ты на это скажешь, Хезрон?

Хезрон из Хир-Хейша поднял голову. Этот парень явно привык козырять своим происхождением — а происходил он, как все знали и видели, из богатой и могущественной санурказзcкой семьи.

— Я не забываю обид, — заявил он, и слова его звонко разнеслись по каюте «Сиреневой птицы», заходившей в порт. — Я буду помнить, как ты унизил меня — и что ты вообще посмел меня тронуть. Меня, Хезрона из Хир-Хейша. Ты ещё пожалеешь об этом, варвар.

Я посмотрел на него. Мне уже не раз доводилось слышать в свой адрес оскорбительный эпитет «варвар» от тех, для кого я был чужеземцем с внешних морей, но никогда это не произносилось таким тоном и с такой злобой. Я подумал о галерах внутреннего моря, об их боевых качествах. И гадал: неужели корабли Зеникки, города, не снискавшего любви на внешних океанах, и далеко заплывающие корабли Вэллии — неужели они построены варварами? А тот великолепный анклавный город Зеникка — он что, тоже варварский? Что ж, если так, то это варварство такого вида и типа какого этим ходящим на свифтерах жителям Ока Мира вовек не понять.

— Если ты желаешь сделать это вопросом чести, — бросил я, зная, что говорю громко и резко, как и полагается варвару, — то я с удовольствием встречусь с тобой в любое время, в любом месте, с оружием в руках.

— Хватит! — раздраженно вмешался Зенкирен. — «Сиреневая птица» спасена только благодаря смелости и умению князя Стромбора, — он поморщился. — Оба наших сопровождающих пропали.

Это была правда. Спустя много дней их шпангоуты вынесло на берег вместе с телами утонувших. Рабы, там где они доплыли до берега по прежнему оставались прикованными к бимсам шпангоутов.

Рофрена под стражей отправили ждать приговора суда верховного адмирала. Именно такой пост занимал по существу тот человек, хотя на крегенском его титул занимал пять строк цветистой прозы.

Хезрону из Хир-Хейша вынесли порицание, после чего властью пура Зенкирена и по моей просьбе отпустили. На отношение Хезрона ко мне это никак не повлияло. Я догадывался, что мне придется постоянно ждать от него удара в спину.

Мы вошли во внешний порт Святого Санурказза.

Как уже сказано, я повидал много городов и теперь с нетерпением ждал, когда смогу увидеть главный город последователей Зара. Я ожидал… задним числом я понимаю как это глупо, ожидать чего-то, до того как перед тобой предстанет действительность, живая и реальная.

Санурказз располагался на узкой полоске суши, вытянувшейся между внутренним морем, и меньшим — вторичным морем, морем Лайд[21], отчего полуостров на котором он стоял представлял собой в плане тупой наконечник стрелы, две острые грани которого омывались водами, а перешеек был перегорожен опоясывающей город стеной с шестью куртинами. За стенами возвышалось множество зданий, некоторые из них радовали глаз благородством пропорций колоннадной архитектуры. Здесь строили в основном их камня теплого желтого цвета, который добывали в карьерах в нескольких дуабурах дальше по берегу. Крыши крыли красной черепицей. Среди домов, вдоль проспектов и улиц зеленела пышная растительность. Многие крыши были плоскими, их украшали сады. Водяные мельницы качали воду в неустанно звенящие по всему городу фонтаны. Изобильные рынки наполнял звон монет, рев калсаниев, зазывные крики лотошников. На ремесленных улицах стоял непрестанный звон молотков ремесленников, обрабатывающих бронзу, золото и серебро, жужжание гончарных кругов на которых мастерили горшки с четкими красными узорами. Здесь же выделывали кожу, блестящую, прочную и мягкую, которая славилась по всему внутреннему морю.