Если кто-то хотел нанести мне вред, то глупо было с его стороны заманивать меня именно сюда, если только он что-то знал о той силе, которую я получу, едва ступлю на землю созданного мною мира. Но если я вернусь на Иллирию, то найду там союзников во всем, потому что много столетий тому назад именно я пустил эту планету вращаться по ее орбите, и именно там находился Остров Мертвых, мой Остров Мертвых…

…И я вернусь туда. Я это знал. Рут, а может быть, Кати… Они нуждались в моем возвращении в необычный Эдем, некогда сотворенный моими руками. Рут и Кати… Два образа, которые мне не хотелось бы помещать рядом, но другого выхода не было. Раньше они не существовали для меня одновременно, и этот новый тандем мне совсем не нравился. Да, я отправляюсь туда, и тот, кто сотворил для меня ловушку, горько пожалеет об этом, но жалеть будет недолго, потому что сам останется на Острове Мертвых. Навсегда.

Я раздавил сигарету, запер розовые ворота замка и возвратился в «Спектр». Мне вдруг захотелось поесть.

Я переоделся к ужину и спустился в холл. Там я приметил приличного вида ресторанчик, но он, как назло, как раз закрылся. Поэтому у стола регистрации я навел справки о приятном местечке, где бы в этот час смог поужинать.

— Поезжайте в Башню Барта у Залива, — простонал ночной портье, подавляя зевок. — Они не закрывают до самой ночи. У вас еще есть несколько часов.

Я узнал у него, как туда проехать, покинул отель и уладил таким образом одно дело, касающееся верескового корня. «Смехотворно» — это слово при данных обстоятельствах имеет больше смысла, чем слово «странно», но ведь все мы живем под сенью Большого Дерева, не так ли?

Я подъехал к ресторану и оставил скользанку на попечение какой-то ливреи, обычной ливреи, которую встречаешь повсюду, с улыбающимся лицом. Они открывают дверь, которую я могу открыть сам, подают полотенце, которого мне не требуется, подхватывают чемодан, который мне не нужно нести, правую руку поднимают на уровень пояса, ладонью кверху при первом же блеске металла или похрустывании соответствующего сорта бумаги. Карманы у них глубокие: туда может войти много. Они не отстают от меня уже тысячу лет, и я вовсе не против этой униформы. Но я ненавижу улыбку, которая включается лишь по сигналу, и никак иначе. Моя скользанка была припаркована меж двух полосок краски на покрытии дороги.

В свое время на чай давали лишь в случае, если услугу требовалось оказать быстро и расторопно, и это должно было компенсировать низкий заработок определенного класса служащих. Но уже в моем веке туризм в развивающихся странах дал понять, что все туристы — просто-напросто «копилки», и, таким образом, был создан прецедент, распространившийся затем во все страны, даже в родные страны туристов. Теперь все, носившие униформу, знати о выгодах, которые могли бы получать, и поставляли клиентам ненужное и незаконное с любезной улыбкой. Армия ливрейных покорила мир. После их безмолвной революции в XX веке мы все теперь превращаемся в туристов, едва только перешагнем порог дома, мы становимся гражданами второго класса, которых безжалостно эксплуатируют улыбающиеся легионы, коварно и навсегда одержавшие победу.

Теперь в любом городе, в какой только стоит приехать, ливреи кидаются мне навстречу, смахивают несуществующую пыль с моего воротника, молятся за мою душу, перебрасывают мостки через ближайшую лужу, держат над моей головой раскрытый зонтик, и в солнечные и в дождливые дни, или светят на меня ультра-инфра-фиолетово-красным фонариком, если день выдался облачным, извлекают торчащую нитку из пуговицы у меня на поясе, чешут мне спину, подбривают сзади шею, застегивают ширинку, полируют мне туфли и улыбаются — и все это прежде, чем я успеваю заявить протест, — и правая рука их уже торчит на уровне пояса. Проклятье, каким приятным местом стала бы вселенная, если бы мы все носили блестящие, скрипящие униформы-ливреи. Нам бы всем приходилось тогда улыбаться друг другу!

На шестидесятый этаж, где располагалось заведение, я поднялся на лифте и понял, что следовало заказать столик еще по телефону — из отеля. Все места были заняты: я забыл, что завтра на Дрисколле должен быть праздник. Распорядительница записала мое имя и попросила подождать минут пятнадцать-двадцать, и я отправился в один из баров и заказал пиво.

Потягивая из кружки, я огляделся по сторонам. Напротив, через фойе, виднелся в полумраке еще один такой же бар. Там я заметил толстощекое лицо, которое показалось мне знакомым. Я нацепил очки, функционирующие как подзорная труба, и внимательно изучил лицо, на этот раз в профиль. Да, нос и уши были те же самые, волосы другого цвета, а кожа стала несколько темнее. Но это ничего не стоило сделать.

Я встал и направился к толстощекому, но меня остановил официант, заявив, что я не могу выносить спиртные напитки за пределы бара. Когда я объяснил, что иду в бар напротив, он улыбнулся и предложил отнести кружку за меня — руку он держал на уровне пояса. Я прикинул и решил, что дешевле обойдется купить новую кружку пива, поэтому я сказал, что он может выпить мою кружку сам.

Толстощекий сидел один. Перед ним на столике стоял бокал с какой-то яркой жидкостью. Я снял очки и спрятал их, пока подходил к столику. Затем я произнес фальшивым фальцетом:

— Позвольте присоединиться, мистер Бейкер?

Он как бы собрался для прыжка, и его жирные щеки дрогнули. Он сфотографировал меня своими глазами, величиной с блюдце, и я знал, что машинка внутри его черепа уже набрала полные обороты, словно дьявол на тренажере.

— Видимо, вы ошиблись… — начал он, улыбаясь, но затем нахмурился. — Нет, это я ошибся, — поправился он, — ведь прошло столько времени, Фрэнк, мы оба изменились…

— …и надели походные сюртуки, — промолвил я спокойно, садясь напротив него за столик.

Ему удалось поймать мое внимание так легко, словно он действовал арканом, и он спросил:

— Что будешь пить?

— Пиво. Любого сорта.

Официант принял заказ, кивнул и удалился.

— Ты поужинал?

— Нет, я сидел напротив и ждал места в ресторане, когда заметил тебя.

— А я уже поужинал, — сообщил он. — И не удовлетвори я желания заглянуть сюда на минутку, я бы мог тебя пропустить.

— Странно, — проронил я. — Грин Грин.

— Что?

— Вер, вер. Грин, Грин.

— Боюсь, что не понимаю тебя. Это что, какой-то код и я должен дать отзыв.

Я спокойно пожал плечами:

— Можешь считать это молитвой — проклятием моих врагов. Что новенького?

— Ну, теперь, когда ты здесь, нам нужно серьезно поговорить. Поужинаю вторично. Не возражаешь?

— Само собой.

Когда объявили заказ Л. Коппера, мы перешли за столик в одной из бесчисленных комнат ресторана, занимавшего этот этаж Башни. В ясную погоду отсюда открывается прекрасная панорама Залива, но небо затянуло тучами и над темными волнами океана лишь изредка посверкивали огни буев и вспыхивал случайный режущий прожекторный луч. Бейкер проглотил целую гору спагетти и кусище кровавой колбасы, пока я лишь наполовину прикончил бифштекс. Потом он перешел к десерту и кофе. И наконец, удовлетворенно откинулся от стола и тут же воткнул зубочистку в верхнюю половину улыбки, каковую на его лице я видел впервые лет за сорок.

— Сигару? — предложил я.

— Не откажусь.

Были зажжены сигары, и нам принесли счет.

— Плачу я, — объявил Бейкер.

— Чепуха! Ты мой гость.

— Тогда… ладно.

Билл Бейкер был сорок пятым богатым человеком в Галактике. Не каждый же день выпадает возможность поужинать с удачливым человеком!

Когда мы вышли, он пробурчал:

— Я знаю одно местечко, там и поговорим. Я буду вести машину.

И мы поместились в его машине, оставив на стоянке очередную ливрею с досадно нахмуренным лбом, и минут двадцать кружили по городу, освобождаясь от гипотетических «хвостов». В конце концов, мы прибыли к многоквартирному дому в восьми кварталах от Башни Барта. Войдя в холл, Бейкер кивнул привратнику и тот кивнул в ответ.

— Завтра будет дождь, как вы считаете? — глубокомысленно заметил Бейкер.