Кое-что из биографии
1. Шуман — полное имя Роберт Александр Шуман — родился 8 июня 1810 года в маленьком городке Цвиккау на востоке Германии.
Сегодня…
Цвиккау официально называется Роберт-Шуман Штадт, что означает «Город Роберта Шумана». Вот Шуман удивился бы!
2. Шуман познакомился с Виком и Кларой в Лейпциге и прожил там четырнадцать лет. Именно в этом городе провёл последние двадцать семь лет жизни Бах.
Настоящий друг…
Шуман уже провёл в Лейпциге несколько лет, когда туда приехал руководить местными концертами великий композитор, пианист и дирижёр Феликс Мендельсон. Шуман перед ним преклонялся. Мендельсон тоже хорошо относился к Шуману — дирижировал его симфониями, защищал его перед Виком и назначил Шумана преподавателем в Новой музыкальной школе, открытой в Лейпциге. Единственная тень неприязни пробежала чежду ними тогда, когда Клара и Мендельсон, по мнению Шумана, слишком сдружились. Однако неприязнь вскоре рассеялась. Когда Мендельсон в возрасте тридцати семи лет внезапно скончался, Шуман был убит горем. Последнего сына Шумана — которого он никогда не видел — в честь Мендельсона назвали Феликсом. (Кстати, фамилия Мендельсон появляется где-то в моём генеалогическом древе. Я очень этим горжусь, хотя тут нет никакой моей заслуги!)
3. «Новый музыкальный журнал», основанный Шуманом в Лейпциге, принёс славу не только Шуману. Его доброжелательные и умные рецензии прославили музыку некоторых из композиторов на всю Германию. Шуман был одним из тех редких критиков, к которым (цитирую известное высказывание) музыканты относятся не так, как фонарные столбы относятся к собакам!
Раздвоение личности…
Однажды Шуман решил, что лучший способ справляться с резкими перепадами настроения — думать о себе как о двух разных людях. Он выдумал двух воображаемых товарищей, которых назвал Флорестан и Эвзебий. Это были два противоположных характера: Флорестан общительный и страстный, а Эвзебий задумчивый и замкнутый. Шуман использовал их и при написании рецензий: он сочинял их «беседы» о новых сочинениях. Они возникают и в фортепианных пьесах Шумана — Флорестан в энергичных местах, а Эвзебий — во внутренне сосредоточенных. Шуман на самом деле жил в фантастическом мире!
4. В тридцать четыре года Шумана охватила такая депрессия, что они с Кларой пришли к мысли о необходимости перемен. Шуман продал журнал, и они переехали в Дрезден. Одно непонятно в этом переезде — они почти никого там не знали, кроме ужасного Вика! Теперь, когда Шуман стал достаточно известным композитором, Вик несколько подобрел к нему, и всё же отношения оставались прохладными. Неудивительно, что на протяжении пяти лет, проведенных в Дрездене, Шуман часто бывал болен и несчастен. Однако за это время он очень много написал, в том числе и свою единственную оперу — удивительную сказку о добрых и злых чарах, которая называется «Геновева».
Ночное бегство…
Самым драматическим эпизодом жизни Шумана в Дрездене была, по-видимому, революция 1848 года. Бои шли рядом с их домом, на улицах валялись трупы. Клара решила, что им необходимо бежать. Оставив младших детей на попечение няни, она отвела старшую дочь Марию и Роберта в близлежащую деревню. Той же ночью она вернулась в Дрезден за остальными детьми и бежала вместе с ними через поле, наводненное вооружёнными людьми, — а ведь она была на седьмом месяце беременности! Шуману в это время действительно было очень опасно оставаться в городе: враждующие стороны заставляли всех мужчин принимать участие в военных действиях. Тем не менее трудно избавиться от ощущения, что иногда на Клару возлагали слишком большую ответственность. Шуман отреагировал на эти кровавые события сочинением нежной, идиллической музыки. Очень типично для него: чувствуя угрозу со стороны внешнего мира, он погружался в себя.
5. Шуман долго раздумывал, соглашаться ему или нет на место в Дюссельдорфе. Он не очень хотел туда ехать ещё и потому, что там находился сумасшедший дом. Может быть, Шуман обладал пророческим даром?
Ещё одно пророчество…
Почти десять лет Шуман не писал ни строчки для своего старого журнала, но за несколько месяцев до отправки в лечебницу он неожиданно написал в журнал статью. Статья была про его нового друга Брамса, которого Шуман превозносил до небес. Он заявил, что колыбель Брамса охраняли «грации и герои» (это, во всяком случае, позволило сэкономить деньги на няньках). Брамсу было приятно, но и крайне неловко — большинство его соперников-композиторов воспылали к нему завистью и презрением. Впрочем, несмотря ни на что, статья принесла Брамсу известность. Как будто Шуман знал, что скоро покинет музыкальный мир, и хотел пригласить Брамса занять его место.
6. Менее чем за год до окончательной катастрофы у Шумана появилась навязчивая идея о том, что его стол обладает волшебными свойствами. Он уверял, что стол, если его хорошенько попросить, может отбить ритм знаменитого вступления Пятой симфонии Бетховена и способен отгадать загаданное Шуманом число. Странно…
Но не более странно, чем то…
…что случилось через восемьдесят лет после смерти Шумана. Одним из последних сочинений Шумана был скрипичный концерт, который он написал для Иоахима. После смерти мужа Клара решила, что это слабое произведение и публиковать его не стоит. (Она невзлюбила многие последние произведения Шумана, включая пять романсов для виолончели и фортепиано, которые безвозвратно утрачены, ибо Клара сожгла единственную копию. Р-р-рр-рррррррррр…)
Итак, она отдала рукопись скрипичного концерта в Берлинскую библиотеку, строго-настрого запретив кому-либо к ней прикасаться раньше, чем через сто лет после смерти Шумана (то есть до 1956 года). Однако в начале тридцатых годов двадцатого века известная венгерская скрипачка и внучатая племянница Иоахима принимала участие в спиритическом сеансе (очень странном мероприятии, во время которого, как говорят, можно по буквам — буква за буквой — получать сообщения от духов умерших). Вдруг появилось послание: скрипачка должна отыскать неопубликованный скрипичный концерт, сочинённый вещающим духом. «Как вас зовут?» — испуганно спросила скрипачка. «Роберт Шуман», — пришёл ответ. После этого (и отчасти благодаря спиритическому сеансу) в Берлинской библиотеке нашли скрипичный концерт Шумана. Всё это очень странно, и я не знаю, насколько правдива сверхъестественная часть этой истории, — возможно, какие-то люди уже знали о существовании концерта и каким-то образом сумели подшутить над скрипачкой, — однако она искренне верила в то, что с ней вступил в контакт дух Шумана. Вообще-то красивая история.
7. Клара пережила Шумана на сорок лет и до глубокой старости давала концерты (в основном она исполняла произведения Шумана — во всяком случае, его ранние сочинения). Однако замуж она так никогда и не вышла, а на концертах всегда выступала в чёрном.
А дети…
Когда Шуман покинул свой дом, дети потеряли не только отца, но и мать, поскольку Клара стала почти непрерывно разъезжать. Вскоре детей ещё и разлучили друг с другом; у них была тяжёлая жизнь. К сожалению, все мальчики умерли довольно рано — самый старший, Людвиг, тоже закончил свои дни в клинике для душевнобольных, покинутый всеми, как и его отец, только это тянулось гораздо дольше. Тем не менее две из трёх его сестёр благополучно дожили до глубокой старости, так что в этой истории есть и радостные моменты. Прошу прощения за весь этот беспросветный мрак. Следующая глава будет повеселее, честное слово…
Иоганнес Брамс
1833—1897
С детским лицом? И пухлыми щёчками? Тепличное растение? Гм… Так да не так. Пятидесятилетний Брамс был совершенно не похож на Брамса двадцатилетнего — по крайней мере внешне. Давайте пойдём вслед за ним по той же самой венской улочке (где он жил в последние тридцать лет), где пару глав назад мы видели Бетховена. Вот он, Брамс, топает вперёд — топ, топ, топ. Все вокруг на него смотрят, ведь он знаменит, и люди узнают его — но поскорее отводят глаза, ибо у Брамса суровый нрав и он не любит, когда на него пялятся. Чтобы не отстать от Брамса, нам придётся поторопиться, поскольку шаг у него широкий. Правда, мы сможем немного перевести дух, когда он доберётся до своей двери, — Брамсу нужно вытащить ключи из кармана пальто, а это не так просто: несмотря на атлетическое сложение, он (мягко говоря) несколько бочкообразен и ему, наверное, трудно через живот дотянуться короткой толстой рукой до кармана пальто. Наконец он заходит в квартиру и топает через спальню в кабинет — именно здесь Брамс работает. Тут он оборачивается и смотрит на нас. Его пронзительные голубые глаза полны подозрения. (Ничего удивительного, ведь мы вслед за ним вошли к нему в дом безо всякого приглашения.) Однако мы обращаем внимание не только на его глаза. У Брамса есть нечто куда более удивительное: это борода. Не борода, а бородища. Густая седая борода появилась, когда Брамсу было сорок пять лет. Его борода производила такое сильное впечатление — по крайней мере, в сочетании с остальной частью головы, — что портрет Брамса даже поместили в детской книжке по географии в качестве образца того, как выглядел (или мог выглядеть) в старину представитель северогерманских племён. Борода настолько изменила его внешность, что, отрастив её, он однажды целый вечер беседовал с приятелем, и тот его не узнал. Борода была настолько пышной, что в ней можно было спрятать целое семейство хомячков, и никто бы ничего не заметил (конечно, за исключением Брамса и хомячков).
