За все время она не сделала ни малейшего движения, ни разу не моргнула… Временами я даже не была уверена, дышит ли она вообще. Глаза ее абсолютно ничего не выражали, в них была пустота. Все это, конечно, не слишком ободряло меня в моих усилиях. И все же… Она ведь уже выказала, как могла, свои чувства, подойдя несколько часов назад ко мне и взяв за руку. Она съела одну из моих лимонных карамелек, а это означает, что она в состоянии самостоятельно передвигаться по комнате — когда захочет. Должна быть какая-то серьезная причина, почему она не хочет делать этого в остальное время и менее всего в присутствии других людей.

— Если бы только удалось найти доктора Рисби, я бы попросила его приехать взглянуть на тебя. Это очень хороший врач, а твой случай наверняка бы его заинтересовал. Меня же, если честно признаться, очень интересует сам доктор Рисби. Знаешь, он молод и очень красив. Половина девчонок в колледже были от него без ума. Они и ходили-то на его лекции, только чтобы быть рядом и смотреть на него. Ни слова не понимали из того, что он говорил. Я-то понимала: мне это было интересно. Отчасти поэтому, наверное, я согласилась на эту работу. Хочу помочь тебе одолеть недуг. Но и ты должна помочь мне — без этого мне не справиться.

На ответ я, естественно, не рассчитывала, и, когда он так и не последовал, была не слишком обескуражена. Я понимала, что улучшение в любом случае наступит не сразу. Но если только ее родители дадут мне возможность и необходимое время… Я была почти уверена, что смогу вывести ее из этого состояния. Я расслабилась на теплом закатном солнышке. Воздух был напоен запахами раннего лета. Интересно, в состоянии ли Ева ощущать всю прелесть ароматов и мягкого июньского солнца? Не было никакой возможности это выяснить. Может быть, от несчастья, которое с ней приключилось, повреждены голосовые связки? Может быть, она вообще никогда уже не заговорит? Наверное, стоит ее как следует осмотреть. Я решила поговорить с домашним врачом — доктором Виггинсом, когда он появится в следующий раз.

Что-то почти огненного цвета вдруг промелькнуло в стороне. Я быстро оглянулась. Из кустарника появилась огненно-рыжая лиса. Странно было, что она нас не боялась, но потом я поняла, что лиса нас просто не видит. Она была необыкновенно красива, однако что-то странное было в ее поведении, в том, как она двигалась. С низко опущенной головой, она, казалось, с трудом волочила лапы. Вместо того чтобы скрыться в кустах при виде нас, она медленно пятилась, пока не оказалась полностью на открытом пространстве неподалеку от оранжереи, где мы сидели. Я не очень-то разбираюсь в повадках диких зверей, но ни разу не видела, чтобы кто-нибудь из них подходил так близко к людям.

Послышались резкие звуки, похожие на лай. Я поняла, что этот великолепный зверь мучается от сильной боли. Лису шатало из стороны в сторону, движения стали беспорядочными, спотыкающимися. Лай перешел в какие-то икающие, булькающие звуки, а затем в хрипы. В конце концов она свалилась набок, как подстреленная. Снова поднялась, попыталась бежать, но не смогла. И почему-то ее все время заносило влево. На минуту лиса остановилась, присела, снова мощным рывком попыталась выпрямиться и побежать, но, перекувыркнувшись через голову, затихла — только лапы еще некоторое время Дергались в воздухе да хриплые звуки вылетали из глотки. Это была агония.

Я смотрела как завороженная. Потом сорвалась с места и, даже не взглянув на Еву, помчалась к несчастному зверю. Он был мертв.

Я была в шоке. Только этим можно объяснить мой крик, полный ужаса:

— Боже, она мертва! Лиса погибла!

Дикий, нечеловеческий визг донесся из оранжереи. Я понеслась обратно. Ева уже не сидела неподвижно. Она стояла около скамейки и пронзительно кричала. Кричала так, что дыхание перехватывало. Рот ее был широко открыт, а крик, должно быть, разносился по крайней мере на милю. Я кинулась к ней, обняла, крепко прижала к себе. Ничего не помогало. Я схватила ее за руку и повлекла к дому. Она последовала за мной. Нужно было выяснить у кого-нибудь из домашних, что делать в таких случаях — конечно же, это не первый припадок такого рода. На этот раз я двигалась намного быстрее, чем раньше, но, странное дело, она без усилий поспевала за мной. У самого дома навстречу нам выбежали мистер ван Дорн с женой, за ним Гарриет Кэртис и Сьюзан.

Мистер ван Дорн схватил Еву за плечи и сильно встряхнул. Визг не прекращался. В то же время она не сделала попытки вырваться из его рук. Через некоторое время, видя, что она не останавливается, он опять начал трясти ее, да так, что визг сменился криками боли.

— В этом нет необходимости, мистер ван Дорн, — сказала я, подойдя к ней.

— Позвольте мне самому судить об этом, — отмахнулся он.

В этот момент Ева обернулась ко мне. Я обняла ее.

— Мисс Вингейт, будьте любезны, отойдите от нее! — Ван Дорн был вне себя.

— Вы же видите, она успокаивается, — сказала я, все еще обнимая Еву и умоляя взглядом оставить меня с ней.

Он грубо оттолкнул меня, поднял Еву на руки и понес в дом. Крики возобновились с новой силой. Что делать?! Я так боялась за Еву!

— Все будет в порядке, моя дорогая, — услышала я сочувственный голос миссис ван Дорн, — это не в первый раз.

— Но… но Еве нужна помощь, а не грубая сила!

— Это не грубая сила, дорогая. Сила — да, но иначе нельзя. Иначе она будет стоять и кричать, пока не потеряет сознание.

— Но почему? В чем причина?

— В самых разных вещах, должно быть. Точно мы не знаем…

— На этот раз ей пришлось наблюдать, как умирает лиса, — медленно произнесла я.

— Лиса?!

— Мы сидели в оранжерее, и вдруг из кустарника выбежала рыжая лиса. Ее шатало из стороны в сторону, а потом она свалилась и умерла. Зрелище было, конечно, ужасное, но не настолько же, чтобы вызвать такой припадок.

— Кто может это знать? Такое зрелище вполне могло послужить толчком. Надо сейчас же послать за доктором Виггинсом. Он просил, чтобы его вызывали всякий раз, когда случится такой припадок.

— Я чувствую себя виноватой. Если бы мне не пришла в голову идея ужинать в оранжерее, Еве не пришлось бы наблюдать эту ужасную смерть.

— Дорогая Анджела, я уверена, у вас были самые лучшие намерения. Вы же не могли это предвидеть. Мы вас не подготовили. Иногда какая-нибудь мелочь может вывести ее из строя. Теперь, когда вы это знаете, вы, вероятно, захотите уехать.

— Совсем наоборот. Теперь мне еще больше хочется остаться и помочь ей. Я все еще уверена, что ей можно помочь.

— Даже после всего этого? — спросила миссис ван Дорн с печальной улыбкой.

— После чего? Что здесь произошло? — это был Уллис ван Дорн. Он показался на пороге дома и теперь быстрыми шагами приближался к нам.

— У Евы опять был припадок, — ответила мать. — Боюсь, нам больше не на что надеяться.

— Прошу вас, миссис ван Дорн, не говорите так, — взмолилась я, — наоборот, надо всеми силами дать ей понять, что надежда на выздоровление есть и что вы в это верите. Что касается случая с лисой, может быть, ваш сын может его объяснить. Вы ведь, кажется, говорили, что он химик, исследователь.

Уллис пожал плечами.

— Кажется, я знаю, в чем дело. Многие фермеры используют отравленные приманки. Лиса, наверное, отравилась.

— Господи, ну конечно, — сказала я, — только городская девчонка вроде меня могла не догадаться.

— Я обследую лису, — сказал Уллис, — интересно, удастся ли мне установить, какой это был яд.

С увлеченным видом он зашагал к оранжерее. Мне же ничего другого не оставалось, как вернуться к своим обязанностям.

Когда я вошла в дом, там было тихо. Я обратила внимание, что миссис Кэртис и Сьюзан как-то незаметно исчезли. Похоже, они не хотели иметь со всем этим никакого дела.

Я побежала наверх, к Еве. Она лежала на кровати и смотрела прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Тело ее будто сковал холод, лишь грудь высоко вздымалась: ей было трудно дышать. Мистер ван Дорн стоял у нее в ногах и не отрываясь смотрел на дочь с выражением беспомощности и отчаяния на красивом лице. Да, сцена была трагическая.