законом поведения отдельных выродков, по ни в коем случае не может стать

выражением нравственности какого-либо народа в целом. Разве было у американского

и советского народов, сражавшихся с оружием в руках против материализованной

теории «сверхчеловека», стремление затем трансформировать эту теорию в

государственном масштабе, объявив себя сверхдержавами? Такого стремления не было

ни у советского, ни у американского народов. И все же у термина «сверхдержава» есть

автор. Этот автор — атомная бомба. Великое открытие расщепления атома, которое

могло бы стать и еще может стать источником благоденствия народов при условиях

взаимодоверия, привело к тому, что в атмосфере взаимонедоверия оно стало

источником страха за будущее. Трагический парадокс заключается в том, что обе вели-

ких страны, ведя работу по созданию атомной бомбы ради общей победы над

фашизмом, после победы оказались со своими бомбами по разные стороны железного

занавеса. Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, убила 71 тысячу человек. До сих

пор эта бомба продолжает убивать ни в чем не повинных людей лучевой болезнью. Но

помимо охваченных статистикой жертв скольких людей эта бомба убила морально —

она лишила многие народы взаимодоверия. Будь на то моя воля, я бы посылал каждого

достигшего совершеннолетия гражданина Земли в хиросимский музей. Учить миру

надо памятью об ужасах войны. А если эта память слабеет, небесполезно вспомнить

слова квакера Томаса Пейна, одного из первых борцов за американскую демократию:

«Когда опыт прошлого нам не помогает, мы должны вновь обращаться за знаниями к

первопричинам и рассуждать так, как будто мы — первые мыслящие люди». В книге

отзывов хиросимского музея много записей, сделанных американцами. Чаше повто-

ряется: «Никогда больше!» Но реальность такова, что

407

По подсчетам Стокгольмского международного института по изучению проблемы

мира мировой запас ядерного оружия всех категорий еще в 1973 году составлял около

50 тыс. мегатонн, т. е. приблизительно в 2,5 миллиона раз больше мощности бомбы,

сброшенной на Хиросиму! Где-то недавно я читал, что запасы ядерного оружия таковы,

что можно каждого человека на земле уничтожить 150 раз. Если даже в этой цифре

есть преувеличение, это мало радует. Что же произойдет с нами всеми, если историей

движут те самые драматургические законы, когда, согласно Чехову, ружье, висящее на

стене в первом акте, должно выстрелить хотя бы в третьем? Ядерная

«сверхдержавность» СССР и США может оказаться временной. Взрывы атомных

испытаний доносятся и из других стран. На кого-то, может быть, слишком

раздражающе влияет чья-то атомная «сверхдержавность» — им самим хочется

выбиться в сверхдержавы любой ценой. Проклятое стремление к превосходству над

другими людьми, которое подменяет стремление к собственному нравственному совер-

шенству! Но нет, никакая военная мощь не может помочь стать человеку

сверхчеловеком, а державе — сверхдержавой. Нет сверхдержавы выше человека.

Сверхдержава—это сам человек. Уничтожение войны не может быть делом только так

называемых сверхдержав. Уничтожение войны должно быть делом единственной

сверхдержавы — самого человека. И если человек осознает свою духовную силу, то

тогда, может быть, и сбудется пророчество Эдисона: «Наступит день, когда наука

породит машину, как силу, столь страшную, столь беспредельно ужасающую, что даже

человек — воинствующее существо, обрушивающее мучения и смерть на других, с

риском принять это мучение самому,— содрогнется от страха и навсегда откажется от

войны».

1978

ЖИТЬ, ЧТОБЫ БОРОТЬСЯ. БОРОТЬСЯ, ЧТОБЫ ЖИТЬ

~ ти две формулы неразъемны. Конечно, встает вопрос: за что бороться? На земле

еще встречаются особи, представляющие собой лишь борцов за самих себя. То есть не

за то, чтобы жить, а за то, чтобы выжить. Но не о такой борьбе идет речь. Понятие

«жить» иногда может подниматься даже до понятия «умереть». Умирающий не только

за себя, а за народ, за человечество — не умирает. Речь идет о борьбе ради ближних и

дальних. Чужая рубашка, если она окровавлена, должна быть ближе к телу, чем своя,

белоснежно накрахмаленная. Сострадание выше собственного страдания. Но

сострадание, не ставшее конкретной помощью или хотя бы попыткой помощи, ни

гроша не стоит.

Я убедился в этом еще раз. Произошло событие, зарядившее меня, как мощный

духовный аккумулятор, событие, заставившее «сиять заново» такие слова, как

«солидарность», «пролетариат». Этим событием явилась поездка в Мадрид, на

Всемирную конференцию солидарности с народом Чили.

В Мадрид? Еще совсем недавно это невозможно было себе представить... В

Испании я был двенадцать лет назад, получив визу в Каире от рискнувшего своим

положением тогдашнего испанского посла, выдавшего ее мне без разрешения Мадрида,

по личной просьбе одного египетского государственного деятеля, пообещавшего ему

льготные условия при какой-то апельсиновой сделке. На протяжении месяца я был

единственным

14 Евг. Евтушенко 409

советским гражданином на территории Испании. (Теперь в первый день приезда я

попал на прием в честь годовщины Великой Октябрьской революции, устроенный

советским посольством, где было около полутора тысяч гостей.) Раньше, пытаясь

добиться разрешения моих поэтических вечеров у испанских властей, я нанес визит

одному из тогдашних министров, и, надо отдать ему должное, он старался мне помочь,

— во всяком случае, пообещал «закрыть глаза» на выступление в монастыре

Монсеррат под Барселоной, организованное молодыми веселыми бенедиктинцами,

несмотря на полицейских из моторизованной полиции, с любопытством

вслушивавшихся в непонятный им язык.

Спустя двенадцать лет, открыв мадридскую газету, я прочел информацию о том, что

испанский король принял советского космонавта Джанибекова. Как все изменилось...

Однако ситуация в Испании порой настолько парадоксальна, что иногда «левые слова»

можно слышать из, так сказать, «правых уст», а «правые» — из «левых». Так, видимо,

бывает при долгом насильственном застое и затем при прорыве этого застоя. Конечно,

поток, прорывающий плотину, всегда несет с собой и обломки этой плотины, и

всяческий мусор. Но главное, что плотина прорвана. Важно, чтобы мусор был вовремя

отцежен историей.

Кстати, о мусоре. Раньше в испанских кафетериях никогда не было столько мусора,

теперь прямо-таки какая-то вакханалия швыряния на пол сигарет, конфетных оберток,

бумажных стаканчиков, надорванных пакетиков с ромашковым чаем — мансанильей,

огрызков яблок, апельсиновых корок... Протест против чистоты? Не лучший из

протестов...

Двенадцать лет назад в провинциальном городке я видел, как пожилые домохозяйки

возмущенно выплескивали содержимое помойных ведер на головы двух молоденьких

испаночек, рискнувших пройтись в мини-юбках. Это считалось защитой

нравственности, а на самом деле было ханжеством. Теперь на улицах Испании

пестреют рекламы порнографических фильмов, кричат зазывалы ночных заведений со

стриптизом... Но разве настоящая свобода — это свобода мусора? «Самоубийцею в

ущелье с горы бросается поток»,— когда-то

217

писал Эренбург. Но он верил в самоочищение стремительного потока истории от

мусора.

Испания — в периоде брожения гражданственности. Без брожения не бывает

хорошего вина. Правда, затянувшееся брожение превращает вино в уксус. Не должен

сверх меры бродить такой хороший виноматериал, как вольнолюбивая, страстная,

непокорная испанская душа с ее неистребимой донкихотинкой высокого идеализма;

неплохо было бы, если бы кажущийся трусоватым, а на самом деле мудро осторожный