Однако окончательное решение отвечало воле Павла I (в конечном итоге известно о его милостивых жестах к Костюшке и польским пленным), поскольку в августе 1800 г. большинство сенаторов высказалось за более снисходительное отношение к этой группе. М.Н. Муравьев, И.Н. Неклюев, О.П. Козодавлев и граф А.С. Строганов действительно считали, что шляхта из прежних польских губерний «не должна подлежать никакой перемене в своих преимуществах, то и не следует чиншевую шляхту стеснять в ее правах и свободе, запрещением перехода с одного места в другое по ее желанию и выгодам, а потому и оставить оную в настоящем положении впредь до воспоследования высочайшего о ней генерального положения»172.
Идея о генеральном положении была озвучена впервые. Ее ждало большое будущее, однако Павлу I не суждено было претворить ее в жизнь: 11 марта 1801 г. он был убит.
Это потрясение не могло способствовать ни согласованности, ни преемственности политики, контуры которой едва были очерчены. Противоположные взгляды на решение этой проблемы проявились вновь уже в 1802 г. Итак, с одной стороны, государственный казначей, сенатор Васильев, 25 апреля 1802 г. освободил от подушной подати группу из 2572 шляхтичей из конфискованных частных имений в Киевской губернии, о которых шла речь в двух обширных отчетах казенной палаты в столицу от 4 июня и 23 ноября 1800 г. С другой стороны, 4 декабря 1802 г. киевский гражданский губернатор П.П. Панкратьев убеждал министра внутренних дел в необходимости заставить чиншевую шляхту платить налоги в пользу государства, что должно было побудить ее к узакониванию своего положения173.
Желание привязать этот уж больно подвижный элемент к какому-то одному месту и контролировать его разделяли и литовские поляки, как, например, маршалок виленской шляхты Чиж, которому не понравилось, что чиншевики, оставив предоставленную ему часть староства в Десне под Минском, отправились на Запад (записываться в Легионы). Обольянинов, место которого в скором времени займет А.А. Беклешев, не скрывал в Сенате желания удовлетворить просьбу Чижа и, не ожидая завершения двухгодичного срока, заканчивавшегося в 1800 г., внести всех этих людей в ревизские сказки174.
Так или иначе, но согласно указу от 15 июня 1800 г., которым отводилось два года на определение положения, начались первые официальные проверки шляхетских титулов. Даже краткий анализ метода проведения этой проверки наводит на мысль, что она должна была завершиться провалом, – не исключено, что этот провал был задуман теми, кто ее и осуществлял. На Волыни, где землевладельцы вели себя так, будто сам факт перехода под российское господство почти ничего не изменил в их жизни (они продолжали собираться на сеймики, куда съезжались исключительно крупные землевладельцы), было решено, как отмечает князь Имеретинский (он, как известно, изучал книги этой губернии в 1893 г.), подтвердить сперва лишь те титулы, которые не вызывали сомнений, хотя это и выходило за рамки указа. Минул год, прежде чем комиссия, созданная 20 октября 1801 г. в составе предводителей дворянства Ольшевского из Новогрудского уезда и Вильги из Ковельского уезда, поняла, что не располагает перечнем титулов всех шляхтичей. Вслед за этим губернский предводитель С. Ворцель, сменивший К. Мёнчинского175, приказал распространить обращение (неизвестно как и к какому количеству лиц) о том, чтобы шляхта представляла подтверждения благородного происхождения уездным предводителям. Согласно уставу, включавшему десять пунктов, ревизионная комиссия должна была заседать ежедневно с 8 до 13 часов. Дубенский предводитель отвечал за открытие соответствующих новых книг. Предусматривалась уплата взносов для нужд канцелярии. Комиссия была уполномочена выдавать удостоверение на бумаге со штемпелем стоимостью 30 копеек. Действительность дворянского титула подтверждалась 12 подписями. Однако из-за опасений о возможных обвинениях в протекции подобных удостоверений выдавалось немного, чаще всего их получали богатые землевладельцы. Эта операция обошла стороной уж больно проблематичную безземельную шляхту, и в результате через два года было подтверждено благородное происхождение всего лишь 4703 семей, т.е. не прибавилось новых данных по сравнению с фискальной переписью 1800 г. о количестве наследственных землевладельцев176. О цели проверки позабыли, а землевладельцам даже удалось сделать вид, будто они позабыли о количестве нуждавшихся в подтверждении титулов, которое превышало в десять раз получивших свидетельство.
В двух других украинских губерниях была занята менее снобистская позиция. Здесь не делали вид, что безземельной шляхты не существует, однако проверка была проведена несистематически, а ее результаты были неубедительны. На Киевщине после года работы подобной комиссии при дворянском собрании поляк, предводитель дворянства Ф. Козловский, действовавший под постоянным и пристальным контролем военного генерал-губернатора А.Н. Фенша, составил вместе с ним и выслал в Петербург своего рода признание в собственном бессилии; оно было рассмотрено молодым графом В.П. Кочубеем, которого незадолго до этого, 18 сентября 1802 г., Александр I назначил министром внутренних дел. Оба сановника писали, что в губернии проживает свыше 40 тыс. представителей чиншевой шляхты. Данная группа лиц оказалась в рамках Российской империи недавно вместе с новоприсоединенными землями, а до того судьба была к ней немилосердна, на ее долю выпали серьезные испытания, в т.ч. ей пришлось пережить ужас татарских набегов, многие акты собственности и другие юридические документы были утеряны, сгорели или хранятся у родственников, проживающих в австрийской и прусской частях прежней Речи Посполитой, куда заинтересованные лица по своей бедности поехать не могут. Поэтому комиссия не сможет завершить свой труд в течение двух установленных лет. Данные оправдания превратятся в прецедент и в будущем будут часто приводиться. Итак, Кочубей изложил их молодому царю, который, очевидно, ничего не понял, на полях отчета имеется запись: «Государь Император повелеть соизволил поспешить разрешение его в правительствующем Сенате». 17 декабря 1802 г. Сенат заслушал этот отчет, а 12 января 1803 г. постановил, что сложность задачи на Киевщине (до конца апреля в Сенат не поступало сообщений из Подолья, а в Волынских землях, как мы уже могли заметить, предпочитали делать вид, что и не слышали о проблеме) требует продления срока еще на год. Сенат потребовал представления дополнительного доклада о выполненной работе, о количестве выданных свидетельств и рассмотренных делах. Это постановление 13 марта 1803 г. было выслано в Киев, а также другим гражданским губернаторам, которые в начале апреля сообщили о его получении.
Подольский гражданский губернатор выслал свой доклад последним, 29 апреля 1803 г.; он был в той же степени малосодержателен, как и доклады его коллег из двух других губерний. В нем отмечалось, что до января ревизионная комиссия рассмотрела 4078 дел – как и на Волыни – это более или менее отвечало количеству не вызывающих сомнений титулов шляхтичей-землевладельцев. Однако в то же время комиссией заявлялось, что для рассмотрения осталось еще 4783 дела, цифра крайне заниженная, поскольку в действительности там проживало количество шляхты в десять раз большее, о котором умолчали177.
Министр юстиции Державин успел, прежде чем Александр I отстранил его от должности, воодушевить Сенат на издание 26 марта 1803 г. указа в духе пожеланий Обольянинова, согласно которому все, кто не мог в указанный срок представить доказательства благородного происхождения, должны были выслать бумаги в Сенат. Решение абсурдное, поскольку проблемы с проверкой были предопределены именно отсутствием надлежащих документов. Указ свидетельствует о том, что в столице продолжало отсутствовать ясное понимание проблемы, а ее масштабы очевидно недооценивались. Второй же пункт указа поразил представителей группы, поддерживавшей либеральные идеи молодого царя, и заставил перейти в контрнаступление.
