— Разве? А то, что вы нашли у меня способность читать мысли, которые у вас не появлялись? Психологи заинтересуются таким феноменом.

— Поражён, не скрою. Но и только. Для выводов этого мало.

Эрвин прикрыл глаза. В его голосе появилась неуверенность.

— Значит, я ошибся: вы не собираетесь дорабатывать изобретение Томсона?

— Вы не ошиблись. Я именно это и буду делать, вернувшись на Землю. Вы не прочитали мои мысли, а предугадали мои действия. И сделали это, не зная ни меня, ни брата, не имея и представления о наших научных работах, в этом нет сомнений. Не могли бы вы объяснить, как достигаете таких результатов?

Ответ звучал насмешкой:

— Просто вижу по вашему лицу, что вы предпримете по возвращении домой. Что до существа дела, то могу лишь одобрить его. Гибель Ивана Томсона не должна задержать реализацию его великого открытия. Когда к науке примешивается любовь мужчины и женщины, хорошего не получится. Томсон спутал любовь с наукой, спутал, не довершив ни любви, ни науки, — отсюда и трагедия. Раньше увещевали: не смешивайте божий дар с яичницей. Не знаю, впрочем, что отнести к божьему дару, а что к яичнице. Теперь о самом изобретении. В построениях Томсона имеется существенная недоработка, вам она тоже будет мешать. Хотите знать её?

— Очень хочу.

— Гравитационные поля Томсона легко меняет постороннее гравитационное воздействие. Скажем, воздушный грузовик, пролетевший в эту минуту над вашей лабораторией, — вполне достаточная причина для взрыва. Нужно экранирующие поля экранировать, если не собираетесь погибать, как Томсон. Теперь вы скажете мне, что у вас была точно такая же идея.

— Похожая. Вы изложили её гораздо определённей. Пользуюсь случаем поблагодарить вас за великолепную подсказку.

Кратковременный подъем энергии у Эрвина истощился. Он снова закрыл глаза, вяло пробормотал:

— Чихать мне на вашу благодарность!

Рой не хотел заканчивать беседу на такой грубой ноте.

— Эрвин, мне говорили, что вы высказываете идеи, похожие на те, что появляются у других, только ваши, как и в моем случае, ясней и убедительней. И когда вас искренне хотят поблагодарить за ценную помощь, вы отвечаете чуть не издёвкой. Впечатление, будто вы помогаете не с радушием, а с недоброжелательством. Почему такое странное поведение?

Новая вспышка энергии дала Эрвину силы приподняться. Полулёжа, он уставил на Роя злые глаза. Он ненавидел гостя, которого впервые видел.

— Радушие? А вы не подумали, что радушие происходит от слова «радоваться»? Почему я должен радоваться с вами? И чему? Вашему будущему успеху? Тому, с чем он связан для вас лично? Ах, как прекрасно — поставить свой памятник погибшему другу! Слышать всюду лесть: «Вы с братом сделали то, чего не сумел сам Томсон, вы талантом не уступаете Томсону». И золотая медаль Томсона, её недавно утвердили, как она украсит вашу грудь, вашу и брата! Вы заранее воображаете сцены на всех стереоэкранах мира: вы с братом свободно проходите сквозь стены, проникаете в гранитную гору, как в воду, величественно выходите с другой стороны скалы. А помощники в три погибели гнутся у пульта, чтобы, не дай бог, шальной гравитационный толчок не погубил руководителей. Какая великолепная картинка! Какая пища тщеславию! Этому радоваться, да? Что вы так всматриваетесь в меня? Углядели что-нибудь страшное?

Рой встал.

— Что я углядел, оставлю пока при себе. Разрешите пожелать вам скорого выздоровления.

Эрвин крикнул:

— К черту выздоровление! Оно ни меня, ни вас не тревожит. Лучше скажите, не разочарованы ли? С тем ли уходите, с чем намеревались? Ведь вас интересовало, почему и как погиб Карл Ванин, мой великолепный и недостойный руководитель. Не лицемерьте, именно это и готовились выяснять! И ни слова не проронили о его смерти. Исчезаете, так и не узнав ничего важного об аварии в нашей лаборатории.

Рой обернулся.

— Я вернусь, Эрвин Кузьменко. И тогда поговорим и об аварии в лаборатории, и о гибели вашего руководителя.

Эрвин, откинувшись на подушку, глубоко вздохнул. Рой ещё слышал, как он не то со смехом, не то со стоном пробормотал:

— Чёртов гость! Меня хотел обмануть, меня!