Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Лев Михайлович вглядывался в сидящего напортив него еще относительно молодого человека, и пытался понять, что тот из себя представляет. То была его, как заведующего лабораторией непосредственная обязанность, определить «ценность» сотрудника, «сосватанного» в его штат. Но в данном конкретном случае имелась одна немаловажная деталь – этого молодого человека, присланного к нему на должность младшего научного сотрудника, он никак не мог «отфутболить», даже при условии, что он ему очень не понравится.

Слухи о том, что к ним в институт из Москвы из одного из тамошних НИИ «ссылают» какого-то проштрафившегося молодого сотрудника, ходили уже достаточно давно. Краем уха слышал об этом и Лев Михайлович, но не придавал никакого значения. Заочно этого «ссыльного» звали «декабристом», по аналогии, ведь его, как и тех, настоящих декабристов из столицы ссылали в Сибирь. Ссылали, правда, не на рудники, а в такой же засекреченный НИИ, родственный тому, где он работал. Что уж там натворил тот «декабрист», никто толком не знал, но ждали его с интересом, начиная с осени 1974 года, но появился он в первых числах декабря, чем дополнительно подтвердил свое заочное прозвище. Впрочем, Лев Михайлович его совсем не ждал, более того не проявлял никакого интереса. Какое ему дело до всех ссыльных, когда у него всегда дел невпроворот. Тем неожиданнее стало известие – «декабриста» определили именно в его лабораторию. Как говорится, не было печали. В этой связи надо бы срочно переговорить с директором института, старым приятелем Льва Михайловича, с которым они вместе и в институте, и в аспирантуре учились. Но как назло того не оказалось на месте, уехал в командировку, а разговаривать с его замом… Этого уже Лев Михайлович не захотел – меж ними уже давно наметилась скрытая, но достаточно явная антипатия. И вот на данном этапе имеем то, что имеем, за окном кабинета легкий декабрьский снежок, чуть вьюжит, а напротив сидит «декабрист», невысокий тщедушный, со смолисто-черным «ежиком» на голове, а Лев Михайлович смотрит то в лежащие перед ним «сопроводительные документы», то на него самого.

– Значит так… эээ… Карлинский Александр Борисович… Вы, значит закончили МВТУ… аспирантура… так-так, прекрасно… работали младшим научным сотрудником в НИИ имени Кузнецова… очень хорошо… А все-таки, позвольте нескромный вопрос… эээ… как же при таком блестящем образовании и прекрасном месте работы… эээ… вас сюда, к нам? Я понимаю если бы на повышение, в целях, так сказать, укрепления периферийных научных кадров. А тут непонятно, вы и там МНСом числились и сюда вас МНСом. Не соблаговолите разъяснить, – Лев Михайлович тоном по-прежнему изображал вежливо-осторожное радушие, но глаза его излучали неприязненный холод.

– Чего тут разъяснять… с начальством не сработался, – криво-высокомерно усмехнулся тонкими губами «декабрист» и пренебрежительно «кольнул» взглядом своего нового завлаба.

Лев Михайлович выдержал паузу, в надежде что собеседник «расцветит» свой слишком стандартный ответ какими-нибудь подробностями. Но тот сидел в расслабленно-безразличной позе и не счел нужным, что-то добавить. Более того «декабрист», видя, что завлаб замолчал, решил взять «инициативу» в свои руки:

– Я бы хотел узнать, как решится вопрос с моим проживанием. Мне здесь сказали, что я буду жить в общаге, да еще в комнате на четверых. Это что тут у вас такая норма, чтобы научные работники жили как простые работяги.

– К сожалению да. Наши сотрудники даже многие семейные, которые помоложе, живут в общежитии, а уж холостые тем более. Ну, а вы же, как я вижу из документов, тоже не женаты, Александр Борисович?

– Нет, не женат… Но это же черт знает что. Как можно после рабочего дня полноценно отдохнуть в общаге, в одной комнате с совершенно незнакомыми, может быть даже чуждыми по своим пристрастиям людьми!? Я…

– Извините, а в Москве, у вас, что имелась отдельная квартира? – вежливо вклинился в возмущенный монолог собеседника Лев Михайлович.

– Да… Ну, не совсем своя. Я жил с родителями и у меня была своя отдельная комната, и я бы хотел…

– Я слышал, ваш отец влиятельный человек в смежном с нашем министерстве? – вновь вежливо, но твердо перебил Лев Михайлович.

– Да, но это в данном случае к делу не относится.

Лев Михайлович на это вслух ничего не сказал, а про себя подумал: «Еще как относится. Если тебя при таком папаше сюда сослали, что ты такого там наворотил, если даже он не смог помочь…». Вслух же сказал следующее:

– Вообще-то мы отвлеклись, от меня ведь ни каким образом не зависит предоставление вам жилплощади. Я же хотел с вами поговорить конкретно о работе, о тех обязанностях, что вам придется выполнять в нашей лаборатории, согласно занимаемой должности. Я не в праве спрашивать вас о том, чем вы занимались на прежнем месте работы, ведь вы давали подписку о неразглашении. Не так ли?

«Декабрист» вновь криво усмехнулся и сделал круговое движение головой с неопределенной мимикой, что можно было расценить как угодно, но Лев Михайлович поспешил понять это как подтверждение своих слов.

– Ну что ж, тогда не стоит тратить время на посторонние разговоры. Я вас кратко, в общих чертах введу в курс того, чем занимается наша лаборатория…

Выражение лица завлаба оставалось отстраненным, даже равнодушным, под стать равнодушию всей обстановки кабинета: «трехэтажного» тяжелого сейфа, громоздкого письменного стола, кажущимися ненастоящими цветами в глиняных горшках на подоконнике, и прочими, так же кричаще-казенным одинаково-неодушевленным предметами. Даже промокательница папье-маше и массивный, явно еще «сталинский» чернильный прибор на столе, не предполагали наличия здесь какой-либо живой, творческой мысли. Внешне так же смотрелся и хозяин кабинета, доктор наук Лев Михайлович Глузман, сорокашестилетний с глазами навыкате и скошенным назад лбом, глубокими залысинами и одутловатыми щеками со следами порезов от безопасной бритвы. Маленькие глазки под очками с толстыми стеклами, не позволяли в них всматриваться, они словно прятались не только за стеклами очков, но и в глубине глазниц, тоже нестандартно, глубоко вдающихся в череп. В общем, не смотрелся завлаб, и если бы кто-то сказал, что он лучший ученый-разработчик института… Это наверняка бы вызвало как минимум недоверчивые улыбки, а то и откровенный саркастический смех. Кто? Этот со свинячьими глазками и лбом обезьяны, этот мешок с…!? Ученый!? Видимо, примерно то же думал про себя и «декабрист», не доставивший себе труда даже запомнить имя отчество своего нового начальника. Пребывая в состоянии крайнего возмущения от перспективы жить в общаге, он и говорить-то хотел только на эту тему. Его меньше всего интересовало, над чем работает лаборатория, и чем будет заниматься он. Он вообще приехал сюда не для того чтобы чем-то заниматься, а для того чтобы… выждать. Выждать время, полгода, ну самое большее год, пока в Москве уляжется «волна» от его «фокусов» и он с помощью родственников и прочих покровителей сможет спокойно туда вернуться. Однако завлаб со своим «невидимыми» глазами, уже более не позволял собеседнику «вырулить на бытовую колею», заговорил именно о предстоящей работе:

– Как вам наверняка известно, наш институт занимается разработкой новых типов ракет класса земля-воздух, то есть зенитных ракет. А наша лаборатория конкретно специализируется на радиовзрывателях. Вам приходилось заниматься радиовзрывателями на прежнем месте работы?