Ночь. Сквозь ветер и дождь вымокший «газик» с потушенными фарами поднимается, сползает вниз и снова взбирается по бесконечным холмам. В машине — тишина, тускло мерцает огонек сигареты, иногда он разгорается ярче, и красноватый блин света, отражающийся в ветровом стекле, очерчивает в темноте неясные контуры касок.

Суан, сидя рядом с Хоа, ведущим машину, пытался разглядеть дорогу, но впереди все тонуло в слепой темноте ночи. Дык, сидевший сзади, кажется, наконец задремал. Младший лейтенант выглядит очень усталым: эта ночная поездка измотает кого угодно! Один Виен дрыхнет как ни в чем не бывало и только похрапывает на ухабах.

Дорога тянулась через залитые водою поля. Колеса проваливались в выбоины, и машину швыряло из стороны в сторону.

— Эй, Хоа! Осторожнее! — Суан весь подался вперед.

У самой дороги мелькнул силуэт человека, еле заметный под низко нависшей кроной баньяна.

— Черт побери! — пробормотал Хоа. — Нашел, где разлечься, так недолго во сне и жизни лишиться!

«Газик» заревел и медленно вполз в черный ночной лес. Суан разглядел людей, которые, завернувшись в нейлоновые накидки, лежали на траве прямо у обочины дороги. Наверно, это были народные носильщики[1] или молодежная ударная бригада[2].

Лес неожиданно вырвался из темноты, залитый резким мертвенно-желтым светом. Опять осветительные ракеты на парашютах! Откуда-то с холма долетел отчаянный женский крик:

— Самолеты! Само-о-о-ле-ты…

В слепящем свете ракет колебался сгустившийся под деревьями мрак. Носильщики, лежавшие у дороги, не просыпались. Суан увидел тяжело нагруженные велосипеды, прислоненные к стволам деревьев. Носильщиков было очень много, они лежали вдоль дороги до самой опушки.

В машине все проснулись. Дык, высунув голову из-под брезентового верха, глядел на ракету, медленно опускавшуюся к вершине горы.

— Они еще далеко… — сонным голосом сказал Виен. — А-а, мы уже у Кривого баньяна. Вот и дорога в госхоз! — Он явно просыпался. — Давайте остановимся ненадолго, у меня здесь есть дело.

Машина стала. Виен, набросив нейлоновую накидку, спрыгнул на землю.

— Я на полчасика загляну в госхоз, Суан, ладно?

Он обошел вокруг машины, посветил карманным фонариком на привязанный сзади велосипед и пощупал веревки. А убедившись, что велосипед в полном порядке, закурил сигарету, затянулся несколько раз и, подняв повыше брюки, зашлепал по тропинке.

Ракета погасла, и все снова утонуло во мраке. Хоа взял лежавший на сиденье автомат, надел его на плечо и повернулся к тропинке, по которой ушел Виен.

— И чего он так трясется над своим велосипедом!

— Дело ясное, — засмеялся Дык, — теперь лучше всего ездить на своих двоих…

— Уж я привязал велосипед — надежнее быть не может, а он все, гляжу, недоволен. Пришлось тряпками обмотать все части, тогда только он сел в машину.

Суан тоже улыбался в темноте. Виен и вправду казался слишком дотошным. А все-таки хорошо, что они встретились на совещании в парткоме провинции. Суан уговорил его вместе ехать обратно. С заместителем председателя уезда все нипочем; завтра в штабе боевой группы любое дело, связанное с местными властями, можно будет решить на месте.

Дождь не унимался. С веток падали тяжелые капли. Накинув плащи, все присели под деревом и закурили, чтобы разогнать сон. Сверху плыл тяжелый гул самолета, кружившего где-то высоко в небе.

— Очень ты устал, Дык? Как твоя рана?

— Да нет, комиссар, все в порядке.

— У тебя ведь вынули половину пяточной кости, сможешь ли ходить?

— Ничего, привыкну. В пехоте было бы трудно, а нас, зенитчиков, на машинах катают…

Оба засмеялись.

— Вам, Дык, наверно, весь этот месяц в госпитале страшно хотелось потанцевать! — скороговоркой сказал Хоа. — Ничего, вернетесь к себе, в шестую роту, сшибете парочку «мухобоек»,[3] вот и расквитаетесь за Дойшим.[4]

— Да, ребята из «шестерки» заждались своего ротного!.. — Голос Суана зазвучал веселее. — Ну, зато письма ты от кого-нибудь да получал…

— Да… — Дык помолчал, словно колеблясь, и продолжал: — Нга была у меня в госпитале…

— Ого, вот кому подвалило счастье! — воскликнул Хоа, похлопав ротного по спине.

— А Нга еще в Хайфоне? — спросил Суан.

— Да. По-прежнему работает в порту… в авторемонтном цехе.

— Путь оттуда не близкий. И дорога сейчас не легкая.

— Да…

В небе по-прежнему гудел самолет; звук мотора отдалился было и, казалось, совсем затих, но потом послышался снова. Хоа прислушался.

— Эти АД-6[5] совсем обнаглели. Прилипают как пиявки…

— А-а… — Суан поднял голову. — Высматривает здешний паром.

Самолет ревел все ближе и ближе и, наконец, сотрясая воздух, прошел где-то прямо над ними.

«…Сегодня Нга, конечно, вернулась уже в Хайфон, — думал про себя Дык. — Наверно, сейчас она как раз вышла в ночную смену и тоже думает обо мне…» Дыку вдруг почудилось, будто Нга тут, рядом, голова ее лежит на сгибе его локтя и разметавшиеся волосы еле ощутимо щекочут кожу. А в его руке маленькая ладонь, сильная и такая мягкая, ласковая. Кровь горячей волной прилила к сердцу. На своей шее, на лице он почувствовал легкое размеренное дыхание — совсем как в те ночи, когда Нга засыпала возле него и он лежал молча, не смея пошевелиться… Нга, любимая…

Последний вечер. Они поднимаются на холм по дороге, обсаженной пальмами ко.[6] В ярких зеленых листьях шелестит ветер. Нга ведет за руль свой велосипед, негромко позвякивающий на камнях. Они не говорят ни слова, шелковистые пряди черных волос, упавшие ей на щеки, трепещут от ветра. Но вот она замедляет шаг: «Тебе пора возвращаться, милый!» Губы ее чуть заметно дрожат; широко открытые глаза, не отрываясь, глядят на Дыка, и ему кажется, что время остановилось… «Будь осторожна в пути…» Зачем он говорит эти бессмысленные слова?.. Нга, прищурившись, крепко пожимает его руку, словно желая передать ему всю свою силу…

— Давно не видел я грузовых велосипедов,[7] — улыбнулся Суан, — пожалуй, с самого Диен-биен-фу.[8] А ты, Дык, хорошо помнишь Диен-биен?

— Да…

— Ну, это еще вопрос! Ты ведь, наверно, помоложе Хоа?

— Мне тогда только что стукнуло девятнадцать.

— Сколько же тебе, Хоа?

— Двадцать два. А вам, комиссар, есть уже сорок?

— Что ж, ты почти угадал. Только немного меня омолодил.

— А вы и так молодой, — засмеялся Хоа.

— Где там! Совсем уж начал сдавать, вон и волосы поседели.

Дык улыбался своим мыслям. «Ига, что ты делаешь сейчас? Верь, я буду достоин твоей любви…»

На дороге, скрывавшейся в темноте, по-прежнему маячили тени. Люди шли пешком, ехали на велосипедах. Плыли силуэты широких, плетенных конусом шляп.[9] Тяжелое дыхание уставших людей сливалось со скрипом сгибающихся под тяжестью груза бамбуковых коромысел и быстрым стуком шагов.

— Что, не терпится? — спросил Суан. — Ничего, еще часа два, и будешь на месте. «Шестерка» стоит сейчас сразу около бетонного моста. Там самые тяжелые бои!

— Я слышал, сегодня ранило Лаунга, это правда?

— Да. Кажется, было прямое попадание ракеты на позиции «четверки». До позавчерашнего вечера у ребят еще бывали передышки, а эти два дня налет за налетом. Но мост цел. Так что все еще впереди.

— Надо прямо на месте сбить несколько сволочей, тогда они присмиреют! — вставил Хоа.