Медленно возвращаешься на бивак, где уже весело горит костер и собравшиеся к огоньку товарищи оживленно рассказывают друг другу об экскурсиях и переживаниях весеннего дня.
В общем могу сказать, что юго-восточная часть Сого-нора, его темно-голубые полыньи, высокий камыш, скрытые в нем более мелкие озерки, обилие пернатых странников, пролетавших вереницами над серым запыленным горизонтом и положительно заглушавших своим всевозможным криком ближайшую окрестность, – все это вместе действительно живо напоминало мне весну, проведенную с экспедицией Н. М. Пржевальского на берегах Лобнора. Как тогда, так и теперь меня поражало то необычайное оживление, которое вносилось птичьим базаром. И там, и здесь меня одинаково притягивал к себе этот базар и заставлял целыми часами смотреть, любоваться на него. Глазам не верилось, что по соседству с вами, в каких-нибудь ста шагах, а нередко и гораздо ближе беззаботно плавают и резвятся, перелетая с места на место, стаи гусей, уток, лебедей, бакланов, турпанов, цапель, чаек и многих других. Все эти птицы живут, радуются, хлопочут для одной и той же цели – размножения. В разгаре перелета, даже ночью, лежа в палатке лагеря, чувствуешь повышенную энергию пернатых: то с резким шумом крыльев быстро проносятся над биваком утки, то с высоты неба раздаются голоса гусей, журавлей, то иногда среди ночной тишины гармонично льются чарующие звуки музыкального лебедя.
По показаниям, весьма достоверным, местных торгоутов и на основании наших личных предположений, началом весеннего пролета можно считать последнюю треть февраля месяца; время же, в которое мы пришли в низовье Эцзин-гола, – самым обильным, или валовым пролетом, в особенности по отношению к отмеченным выше плавающим птицам.
Двенадцатого марта, то есть в первый день наблюдений пролета птиц в бассейне Эцзин-гола, замечены: гуси серые (Anser anser), которые стая за стаей неслись к северу, хотя во множестве отдыхали и на местных озерках; в таком же большом количестве держались и чайки черноголовые (Chroicocephalus ridibundus [Larus ridibundus]); значительно реже давали о себе знать лебеди (Cygnus cygnus), турпаны (Casarca casarca [Casarca ferruginea]), гоголи (Clangula clangula), уткй-нырки (Fuligula); что же касается до уток-крякв и уток-шилохвостей (Anas boschas et Dafua acuta [Anas platyrhyncha et Anas acuta]), то они были в числе преобладающих по количеству пролетных пернатых. В тот же день нередко показывалась на глаза чибис-пигалица (Vaneilus vanellus), да кое-где по вершинам бугров или кустарников довольно крепко сидели сорокопуты (Otomela isabellina [Lanius cristatus]), а у самого лагеря экспедиции с камышинки на камышинку или вершинку кустарничка то и дело перемещались чекканы (Saxicola pleschanca [Oenanthe pleschanca]).
Тринадцатого марта по-прежнему летели гуси, утки, а из вновь появившихся были: цапля серая (Ardea cinerea), орлан белохвост (Haliaetus albicilla), коршун черноухий (Milvus melanotis [Milvus migrans lineatus]) и чеккан соловый (Saxicola isabellina [Oenanthe isabellina]).
В ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта особенно много летело с юга на север гусей, уток, лебедей, журавлей и, вероятно, других, молчаливо совершавших свой далекий путь, тогда как указанные птицы выдавали себя голосом. Днем четырнадцатого марта на наш бивак волнистым полетом прибыла белая плиска (Motacilla alba baicalensis), а через небольшой промежуток их стало немало: птички прилетали то парочками, то целыми процессиями. Каждый новый пролетный гость привлекал наше внимание. Под вечер на соседнем озерке появился крохаль-луток (Mergus albellus).
Пятнадцатого марта среди уток, крякв и шилохвостей ярко выделялись красавицы пеганки (Tadorna tadorna), а также утки широконоски (Spatula clypeata [Anas clypeata]), нырки красноклювые (Fuligula rufina) и бакланы (Phalacroeorax earbo). В этот же день периодически много тянуло на север уже отмеченных выше серых цапель.
Шестнадцатого марта утром на наших озерках плавали: лысуха (Fulica atra), нырец-чомга (Podiceps cristatus) и немногие другие, упомянутые ранее. Из вновь прилетевших был только чеккан черногорлый (Saxicola deserti atrigularis [Oenanthe deserti atrogulatris]), прибавивший маленькое оживление в нашем лагере.
На следующий день – семнадцатого марта – экспедиция уже перекочевала на Эцзин-гол, в урочище Торой-онцэ. Здесь в вышине неба ликовали сарычи (Archibuteo hemiptilopus [Butteo hemilasius]), потрясая воздух звонким клекотом.
Восемнадцатого марта впервые выдал себя характерным свистом кроншнеп большой (Numenis arquatus), который на следующий за тем день ютился на отмели речки и прилежащей к берегу луговине; невдалеке важно расхаживала пара черных аистов (Ciconia nigra).
Двадцатого марта над биваком экспедиции кружилось до десятка коршунов черноухих, зорко высматривавших кухонные отбросы и в известный момент стремительным налетом схватывавшие их. Через день – двадцать второго марта – оригинально гукала выпь (Botaurus stellaris).
Двадцать четвертого марта[74] вдоль долины пронесся лебедь кликун (Cygnus musicus [Cygnus cygnus]), огласивший тихий воздух дивной мелодией.
Таковы в общих чертах наши скромные наблюдения частичного весеннего пролета птиц и пробуждения весенней жизни в низовьях Эцзин-гола.
Озеро Сого-нор простирается в окружности до пятидесяти верст. Его юго-восточное прибрежье, с которым нам удалось больше познакомиться, имеет низменный характер; почва, сырая и топкая у самой воды, по мере удаления от береговой линии озера несколько повышается и становится суше; здесь залегают глинисто-лёссовые наслоения, постепенно сменяющиеся песками и песчаными барханами.
Сого-нор расположен в наиболее глубокой котловине центрально-гобийской пустыни – на 2750 футов [838 м] над уровнем моря. Цвет водной поверхности его крайне изменчив, в зависимости от освещения и расстояния, на котором приходится быть наблюдателю. В общем, преобладающих тонов два: зеленоватый, который получается с близкого расстояния, и темно-голубой – издалека. Вкус воды – слегка соленый и при нужде она вполне пригодна для питья. В озере имеется один лишь вид рыбы – карась (Carassius carassius auratus [Carassius auratus]), судя, по крайней мере, по нашим наблюдениям и образцам ихтиологической фауны. (Определить рыб, привезенных экспедицией, любезно взял на себя труд профессор Л. С. Берг.) Весьма любопытно, что до сего времени во внутреннем центральноазиатском бассейне карась вообще не наблюдался и никем из путешественников добыт не был.
По сведениям, полученным на месте от торгоутов, большое береговое пространство Сого-нора на юго-востоке[75], занятое теперь сплошь высоким камышом, четыре года тому назад представляло из себя открытый юго-восточный залив озера, или, точнее, его продолжение в глубь материка. В те времена и восточный рукав Эцзин-гола – Мунунгин-гол – был сравнительно более богат водою; сейчас избыток воды вместо этого рукава направился по другому – Морин-голу, впадающему в соленое озеро Гашун-нор. Нужно заметить, что русла центральноазиатских пустынных рек, вообще говоря, довольно неустойчивы, а потому и довольно нередко меняют свое положение.
И в бассейне Тарима[76], его нижнего течения, и здесь мощные речные отложения покрывают площадь на значительных пространствах. Имеются несомненные данные не только о перемещении вод в рукавах, но и о передвижениях нижних частей русел, вызываемых перенакоплением речных осадков в одних руслах и усиленным размывом в других. Тонкие речные песчано-глинистые осадки, оставленные реками при перемещениях их вод или при передвижениях их русел, дают богатый материал для эоловых образований.
Наличие этих свойств пустынных рек, как в эцзингольской системе, так и в системе Тарима, еще более сближает характер этих бассейнов и создает почти неотличимое сходство. Как здесь, так и там встречаются почти одни и те же представители растительного и животного мира. Как здесь, так и там воздух до крайности сух и вечно наполнен тончайшей лёссовой или солено-лессовой пылью, горизонты так же коротки и так же бледен диск дневного светила.
