Я заметила узкую длинную расщелину между скалой и землей, где камень как будто почернел от дыма, но я склонялась к мысли, что это его естественная окраска. Тем не менее, чтобы выяснить истину, мы с Йонгденом больше часа искали повсюду некий ход, сообщающийся с пещерой или гротом под скалой, но лишь зря потратили время и ничего не нашли.

В то время как мы были поглощены этим занятием, несколько черных птиц восседали на ветвях близлежащих деревьев и, казалось, следили за нами с насмешливым любопытством, качая маленькими головками и издавая негромкие крики.

Неприятный шум, который они производили, рассердил Йонгдена.

— Эти черные бестии, — сказал он, — кажутся мне ненастоящими. Те же хитрые ми ма йин[20], которые манят нас огнями и по ночам играют мелодии, чтобы задержать нас, теперь, должно быть, превратились в птиц и наверняка замышляют какую-нибудь новую проделку.

Выдумка Йонгдена заставила меня улыбнуться. Но мой спутник и не думал шутить. Он был правнуком ламы-чародея, некогда пользовавшегося довольно широкой известностью, и в Йонгдене взыграла кровь его предка-чудотворца. Он произнес дзунг[21], сопровождая свои слова соответствующими ритуальными жестами, и, как ни странно, все птицы тотчас же улетели с пронзительными криками, словно объятые страхом.

— Вот так! Вы видели! — торжествовал он. — Я был в этом уверен. Пошли! Не стоит здесь задерживаться.

Я снова улыбнулась, но следовало поторопиться — мне нечего было возразить юноше: мы надеялись той же ночью перейти границу запретной страны.

Ранним утром в долине, поседевшей от инея, мы сделали привал, чтобы перекусить. По мере приближения к перевалу местность становилась все более дикой; теперь слева от нас возвышался каменистый холм причудливой конфигурации, на вершине которого, казалось, стояли настоящие феодальные замки. Окна, ворота, башенки и балконы — все как положено. Сначала я подумала, что здесь был возведен монастырь для лам, предающихся созерцанию, но вскоре я поняла, что единственным архитектором и строителем этих величественных и в то же время изящных зданий была природа.

Я горько сожалела о том, что из-за близости к границе и предельной осторожности, которую следовало соблюдать, чтобы меня не заметили, нельзя было расположиться в этом месте. Мне хотелось найти способ подняться на досуге к волшебным дворцам. Основательно зная Тибет с его обычаями, я могла по праву задаваться вопросом, не облюбовал ли этот холм какой-нибудь отшельник.

Продолжая восхождение к гребню, который, видимо, являлся вершиной перевала, мы обнаружили несколько родников; кристально чистая вода струилась отовсюду, сбегая вниз уступами по небольшим естественным террасам. Летом в этих краях пасутся стада — о чем свидетельствовали следы стойбищ, но в данное время года они были абсолютно пустынными.

Наше заблуждение относительно близости Докар-ла[22] длилось недолго. Добравшись до места, откуда нам предстояло начать спуск по обратной стороне склона, мы обнаружили обширную голую долину, поднимавшуюся к далеким крутым косогорам, лишенным всякой растительности. Мы сочли неразумным показываться днем на открытой местности, где нас могли заметить и без труда рассмотреть с любой из окрестных вершин, и поэтому снова были вынуждены терять драгоценное время.

К счастью, нагромождение гигантских камней, в результате давнего обвала, оказалось совсем рядом, и нам удалось найти здесь укрытие. Несмотря на значительную высоту, несколько маленьких елочек росли среди груды глыб; мы расположились под сенью их ветвей.

Из нашего укрытия все еще можно было разглядеть кромку природных замков, приводивших меня в восхищение, но теперь я возвышалась над скалистым хребтом, на краю которого они находились, и понимала, что на его вершину нетрудно подняться по склону, представшему моему взору.

Я провела много лет у подножия вечно заснеженных гор и в травянистых пустошах края больших озер, живя причудливой, удивительной жизнью тибетских схимников; мне знакомо присущее этим местам очарование, и все, что имеет к ним отношение, немедленно возбуждает у меня любопытство. В то время как мой взгляд был прикован к замкам на скале, во мне постепенно крепло подсознательное убеждение, что там кто-то обитает. До меня долетела таинственная весть, и завязался безмолвный разговор, участники которого оставались скрытыми друг от друга… Но, в конце концов, не все ли равно, живет или нет на этой горе существо, подобное мне?! Голос, тот, что я мысленно слышала, был отзвуком идей тысячелетней давности, к которым беспрестанно возвращаются восточные мыслители; очевидно, они избрали гордые вершины Тибета в качестве одного из своих оплотов.

Мы снова двинулись в путь в середине второй половины дня, полагая, что никто не встретится нам в такой час. Обычно тибетцы стараются преодолеть высокогорные перевалы не позднее полудня, дабы обеспечить себе достаточный запас времени, спуститься как можно ниже по обратной стороне склона и уберечь себя от жуткого ночного холода, когда нечем разжечь костер.

Мы были необычными путешественниками, и зачастую нам приходилось нарушать традиционные правила, предписанные благоразумием; наш кодекс сводился к одному-единственному пункту: стараться не попадаться никому на глаза. Во всем остальном мы полагались на свое крепкое здоровье и силу воли.

Во время мимолетной остановки перед последним восхождением мы заметили человека, который только что добрался до верхней долины и присел неподалеку от места, где мы провели часть дня. Отправившись дальше, мы потеряли его из вида.

Я сразу же замечу, что этот путешественник должен был догнать нас в тот же вечер либо по крайней мере на следующий день, ибо среди этих крутых откосов не было другой тропы, за исключением дороги паломников, и, кроме того, разные обстоятельства сильно задерживали нас в пути; однако мы больше его не видели. Через день нас настигли какие-то странники; в ответ на мои расспросы они заверили меня, что никого не встретили. Этот факт отчасти подтвердил мою догадку об отшельнике, обитавшем в округе. Человек с лошадью был, вероятно, его джин-да[23] либо посланец, привозивший отшельнику еду. Отдохнув несколько минут, он свернул с дороги, добрался до скита и, возможно, провел там несколько дней подле ламы.

Впрочем, не было ничего удивительного в том, что красота и величие этого уединенного уголка побудили схимника здесь поселиться. Тибетские мистики сооружают свои жилища в куда более затерянных местах.

Теперь Докар-ла[24] возвышался перед нами; его величественный силуэт вырисовывался на фоне серого закатного неба. В гигантской стене просматривалась небольшая впадина, острый гребень которой прогибался подобно веревочным мостам, натянутым через реку. Суровый облик Докар-ла представлялся нам еще более строгим из-за того, что являл собой порог запретной зоны.

Участок земли, примыкающий к перевалу, посвящен божествам. Тибетские паломники воздвигли здесь множество крошечных алтарей, сложенных из трех вертикально стоящих камней и поперечного камня, образующего крышу, под которую кладутся всяческие мелкие приношения духам.

На самом перевале и окрестных гребнях развевается чрезвычайно большое количество флагов с мистическими надписями. Слабый дневной свет, быстро переходящий в сумерки, придает им облик неких воинственных и грозных существ. Также можно подумать, что это солдаты, взобравшиеся на вершины и загородившие границу; они как будто готовы броситься на любого дерзкого путника, который осмелится вступить на путь к священному городу.