— Что это: снег или люди? — спросил он у своих спутников.

— Снег, — ответил один из них, вероятно не смотревший в нашу сторону и видевший вокруг лишь белую землю.

Первый из говоривших пробормотал что-то невнятное, выражая свое сомнение. Мы беззвучно смеялись под своей палаткой-одеялом, но, зная, что тибетцы горазды бросать камни по любому поводу, и опасаясь, как бы путник не решил проверить таким способом, живой или неживой наш «сугроб», Йонгден подтвердил замогильным голосом:

— Это снег.

Сонные мулы каравана отскочили в сторону, заслышав странный звук почти у своих ног, а торговцы расхохотались, оценив хорошую шутку. Тогда лама вылез из-под материи и проговорил несколько минут с купцами, которые направлялись в Атунцзе, в китайскую часть Тибета.

— Вы один? — спросили они у молодого человека.

— Да, — ответил он.

И торговцы двинулись дальше.

На следующее утро мы миновали какую-то деревню и поднялись недалеко от нее на невысокое плоскогорье, откуда увидели гору, которая казалась отвесной на расстоянии. Тонкая желтая линия на ее склоне обозначала дорогу к перевалу То, который нам предстояло преодолеть. Путешественники, желающие избежать восхождения на этот высокий хребет и еще одну вершину, расположенную непосредственно за ним, могут отправиться в обход по козьей тропе вдоль реки. Однако я знала, что эта тропа труднопроходима и даже опасна во многих местах, где нужно цепляться за скалы, карабкаться на четвереньках и проделывать акробатические этюды с ношей за спиной, что отнюдь меня не прельщало, и я выбрала более утомительный, но надежный путь.

Я не подозревала о том, что безопасность, которой я дорожила больше всего на свете, безопасность моего инкогнито, от чего зависел успех путешествия, вскоре подвергнется на избранной мной дороге величайшей угрозе. Если бы я могла это предвидеть, я, конечно, без колебаний последовала бы по другому маршруту, где рисковала бы лишь сломать себе шею. К счастью, будущее было от меня скрыто; это приключение окончилось благополучно, и я рада, что пережила его.

Спуск с плоскогорья в долину оказался весьма приятным.

После чудесной прогулки по лесу мы обнаружили на берегу некой речушки, книзу от тропы, дивное укромное местечко, словно созданное для отдыха. Разомлев от прекрасной погоды, мы обосновались и провели здесь остаток дня, штопая свои лохмотья. Мы до того расхрабрились, что даже водрузили свою палатку, когда стемнело, чтобы спать с большим комфортом, хотя были осведомлены о том, что неподалеку, на другом берегу реки, раскинулось какое-то селение.

Наутро вопреки своей привычке мы не спешили уходить, а угощались вкусным тибетским супом из старых костей и тсампа, как вдруг появился какой-то человек и завязал разговор с Йонгденом. Следуя традиции, предписывающей подносить гостю, который входит в ваш дом или останавливается возле места вашего привала, то, что вы едите и пьете, мой сын предложил тибетцу достать свою чашку из амбага[59] и отведать нашего супа. Затем последовала долгая беседа, из которой мы узнали, что наш гость является солдатом, прикрепленным к чиновнику из Лхасы, который живет как раз напротив места, избранного нами для стоянки.

Нам оставалось лишь проклинать свое легкомыслие, за неимением средства что-либо изменить. Если у человека, сидящего у нашего костра, возникли бы какие-нибудь подозрения на наш счет и он доложил бы о них своему начальнику, наша участь вскоре была бы решена. В таком случае попытка ускользнуть, вернувшись назад или прячась в горах, ни к чему не приведет, ибо пёнпо[60] прикажет нас разыскать, если мы исчезнем из вида, и наше странное поведение подкрепит его подозрение. Но, возможно, солдат не заметил в нас ничего необычного и не станет рассказывать о заурядной встрече с двумя бедолагами, возвращающимися после паломничества. Не было смысла тратить время на всяческие догадки: нам предстояло узнать об этом раньше чем через полчаса.

Я полагаю, что, когда мы двинулись в путь через селение, наша походка отчасти напоминала поступь осужденных на казнь, шагающих к эшафоту.

Дорога к перевалу пролегала по краю полей, вдали от домов, и нам не встретилось ни души. Мы поравнялись с шёртеном, и я трижды обошла вокруг надлежащим образом, а затем почтительно прикоснулась к нему лбом.

Мы поднимались все выше и выше, и дом пёнпо уже остался далеко позади; никто не пытался нас остановить, опушка леса была близка… Вскоре мы громко провозгласим Лха жьяло![61] на ближайшей вершине, возвышающейся над деревней. Мы в очередной раз избежали опасности.

— Эй! Эй!..

Какой-то крестьянин мчался, окликая нас. Возможности убежать нет, надо подождать его. К тому же он добежал до нас за несколько секунд.

— Вы должны, — сообщил он, — зайти к чиновнику, который находится в деревне.

Я похолодела: с такими же словами меня задержали полтора года назад в области Кхам, после того как я совершила тяжелый переход по снегу, а также через «железный мост»[62].

Йонгден встретил опасность с ослепительным спокойствием. Он положил свою котомку на землю, дабы не давать повода для любопытства пёнпо и его слугам, которые, увидев наши вещи, обязательно исследуют их содержимое. Затем, не глядя в мою сторону, не говоря мне ни единого слова, словно у него в голове не укладывалось, что такая ничтожная старушка, как я, достойна предстать перед взором кудага[63] он повернулся к крестьянину и сказал с непринужденным видом:

— Пошли!..

И оба они удалились, перекидываясь словами.

Я присела на корточки на дороге возле нашей поклажи и, сняв с шеи четки, принялась перебирать бусинки в руках, делая вид, что громко читаю мани.

«Надо зайти к пёнпо!» — слова крестьянина продолжали звучать в моих ушах… Я снова мысленно переживала сцену, последовавшую в Кхаме за подобными речами… свое драматическое путешествие, завершившееся жалким поражением. По всей видимости, меня снова ждала та же участь. В очередной раз все лишения и душевные терзания нескольких месяцев должны были оказаться напрасными.

Я представила, как нас поведут под конвоем к ближайшей границе, через деревни, возбуждая любопытство крестьян… Однако мысль отказаться от игры ни на миг не мелькнула в моей голове. Если, к несчастью, эта попытка снова обречена на провал, я буду пробовать еще раз. Я поклялась не возвращаться на родину до тех пор, пока не добьюсь успеха.

Я была готова побиться об заклад, что выиграю и дойду до Лхасы. Но как и когда, если сегодня мне суждено потерпеть неудачу?..

Прошло полчаса, и я услышала вдали какое-то заунывное пение… Когда звук стал более отчетливым, я узнала голос Йонгдена. Мой сын возвращался, распевая ламаистский литургический гимн. Он возвращался один, с песнями; это означало, что…

Внезапная надежда и даже уверенность засияли в моей душе: нам предстояло продолжить свой путь.

Юный лама приблизился ко мне с лукавой улыбкой; он разжал кулак и показал серебряную монету.

— Мне пожертвовали рупию, — заявил он. — Теперь бежим скорее.

Йонгден узнал во время визита к чиновнику, что тому поручено наблюдать за путешественниками и следить за тем, чтобы никто из них не проник в глубь Тибета по дороге, ведущей на перевал, предварительно не пройдя досмотр и допрос. Мы были готовы поздравить себя с удачей, но на этом происшествия такого рода не кончились. Вскоре наши нервы ждало еще более жестокое испытание.

В то же утро немного выше в горах мы столкнулись с человеком, стремительно спускавшимся по тропе; он сказал нам, что должен приготовить перекладных лошадей для пёнпо из Лхасы, который едет со стороны перевала То.