«Дорогой Иосиф Виссарионыч,
эти дни как-то всё думается о вас и хочется пожать вам руку. Тяжело терять близкого человека. Мне вспоминается пара разговоров с вами в кабинете Ильича во время его болезни. Они мне тогда придали мужества.
Ещё раз жму руку. Н. Крупская».
Письмо ещё раз показывает, что и после декабрьской ссоры 1922 года Сталин продолжал поддерживать по-товарищески тёплые отношения с супругой Ленина.
Вообще, в кругу ленинских домашних Сталин пользовался большим уважением. Писатель А. Бек записал воспоминания Лидии Фотиевой, в которых она подчёркивает:
«Вы не понимаете того времени. Не понимаете, какое значение имел Сталин. Большой Сталин. (Она не сказала «великий», сказала «большой». – Прим. А. Бека.). …Мария Ильинична ещё при жизни Владимира Ильича сказала мне: «После Ленина в партии самый умный человек Сталин» … Сталин был для нас авторитет. Мы Сталина любили. Это большой человек. Он же не раз говорил: “Я только ученик Ленина”»[20].
Хрущёв решил выставить Сталина в дурном свете, не пытаясь разобраться в том, что произошло в действительности.
Нетрудно убедиться: из контекста вырваны все ленинские письма и тем самым серьёзно искажена суть случившегося. В частности, Хрущёв ни словом не обмолвился о резолюции Пленума Центрального комитета, согласно которой на Сталина возлагалась персональная ответственность за изоляцию Ленина от политической жизни во имя сохранения его сил и здоровья. Запрет был наложен и на ленинские отношения с «друзьями» и «домашними». Поскольку секретари едва ли осмелились нарушать директиву ЦК, под словом «домашние» подразумевались сестра Ленина и Н. К. Крупская, его жена. Именно её Сталин критиковал за нарушение предписаний высших партийных инстанций.
Ничего не сказал Хрущёв и о датированном 7 марта 1923 года письменном ответе Сталина на записку Ленина, а также о более поздней и тоже адресованной Сталину просьбе Ленина достать для него яда. Выбросив из рассмотрения эти документы, Хрущёв превратно истолковал обстоятельства, в которых Ленин потребовал от Сталина извинений, и тем самым представил характер их отношений в нарочито искажённом свете.
В докладе ничего не сообщается о свидетельствах сестры Ленина М. И. Ульяновой. В 1956 году ещё были живы бывшие личные секретари Ленина Мария Володичева и Лидия Фотиева, равно как и бывший секретарь Крупской Вера Дридзо, но их воспоминания тоже остались невостребованными. Хрущёв оставил без внимания и то обстоятельство, что нарушение Крупской предписаний ЦК о строгой изоляции Ленина от политических дел, по-видимому, дважды становилось причиной резкого ухудшения состояния его здоровья. Не стал говорить Хрущёв и о том, что всего через две недели после предполагаемого разрыва Ленин обратился именно к Сталину с очень деликатной просьбой – добыть для него яда. Наконец, в хрущёвской речи нет ничего о восстановлении нормальных отношений между Крупской и Сталиным.
Хрущёв стремился во что бы то ни стало выставить Сталина в дурном свете; истинный ход событий или понимание их смысла его нисколько не интересовали.
Источники
Неприятие культа самим Сталиным
Очень многие свидетельства говорят о том, что на протяжении многих лет Сталин выступал резко против насаждения культа своей личности. Вот лишь некоторые выдержки из писем, выступлений и бесед Сталина, в которых выражена эта точка зрения.
Июнь 1926 года:
«Должен вам сказать, товарищи, по совести, что я не заслужил доброй половины тех похвал, которые здесь раздавались по моему адресу. Оказывается, я и герой Октября, и руководитель компартии Советского Союза, и руководитель Коминтерна, чудо-богатырь и всё, что угодно. Всё это пустяки, товарищи, и абсолютно ненужное преувеличение. В таком тоне говорят обычно над гробом усопшего революционера. Но я еще не собираюсь умирать…
Я, действительно, был и остаюсь одним из учеников передовых рабочих железнодорожных мастерских Тифлиса»[21].
Октябрь 1927 года:
«Да что Сталин, Сталин человек маленький»[22].
Декабрь 1929 года:
«Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию. И именно потому, что отношу их на счет нашей славной ленинской партии, беру на себя смелость ответить вам большевистской благодарностью»[23].
Апрель 1930 года:
«Иные думают, что статья “Головокружение от успехов” представляет результат личного почина Сталина. Это, конечно, пустяки. Не для того у нас существует ЦК, чтобы допускать в таком деле личный почин кого бы то ни было»[24].
Август 1930 года:
«Вы говорите о Вашей “преданности” мне. Может быть, это случайно сорвавшаяся фраза. Может быть… Но если это не случайная фраза, я бы советовал Вам отбросить прочь “принцип” преданности лицам. Это не по-большевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте её с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой»[25].
Декабрь 1931 года:
«Что касается меня, то я только ученик Ленина и цель моей жизни – быть достойным его учеником…
Марксизм вовсе не отрицает роли выдающихся личностей или того, что люди делают историю… Великие люди стоят чего-нибудь только постольку, поскольку они умеют правильно понять эти условия, понять, как их изменить. Если они этих условий не понимают и хотят эти условия изменить так, как им подсказывает их фантазия, то они, эти люди, попадают в положение Дон Кихота…
Нет, единолично нельзя решать. Единоличные решения всегда или почти всегда – однобокие решения. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, с мнением которых надо считаться. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, могущие высказать и неправильные мнения. На основании опыта трёх революций мы знаем, что приблизительно из 100 единоличных решений, не проверенных, не исправленных коллективно, 90 решений – однобокие…
Никогда, ни при каких условиях наши рабочие не потерпели бы теперь власти одного лица. Самые крупные авторитеты сходят у нас на нет, превращаются в ничто, как только им перестают доверять рабочие массы, как только они теряют контакт с рабочими массами»[26].
Февраль 1933 года:
«Письмо Ваше о переуступке мне второго Вашего ордена в награду за мою работу – получил.
Очень благодарен Вам за тёплое слово и товарищеский подарок. Я знаю, чего Вы лишаете себя в пользу меня, и ценю Ваши чувства.
Тем не менее я не могу принять Ваш второй орден. Не могу и не должен принять не только потому, что он может принадлежать только Вам, так как только Вы заслужили его, но и потому, что я и так достаточно награждён вниманием и уважением товарищей и – стало быть – не имею права грабить Вас.
Ордена созданы не для тех, которые и так известны, а главным образом – для таких людей-героев, которые мало известны и которых надо сделать известными всем.
Кроме того, должен Вам сказать, что у меня уже есть два ордена. Это больше чем нужно, – уверяю Вас»[27].
Май 1933 года:
«Робинс. Я считаю для себя большой честью иметь возможность Вас посетить.
Сталин. Ничего особенного в этом нет. Вы преувеличиваете.
Робинс (смеётся). Самым интересным для меня является то, что по всей России я нашёл всюду имена Ленин – Сталин, Ленин – Сталин, Ленин – Сталин вместе.
Сталин. Тут тоже есть преувеличение. Куда мне с Лениным равняться?»[28].
