— Как в кино! — восхитился Игорь.
— А кого ты увидела? — спросила мама.
— Ты его не знаешь. Из новых знакомых. Очень неприятный тип.
— Ты должна нам рассказать, Натуся, — потребовала тетя Лера.
— Не хочется мне про него говорить, убежали — и ладно.
— С тобой так интересно, Наташка, — Игорек одобрительно посмотрел на меня, — стишки смешные знаешь… А то просто погоня какая-то.
— Почти.
Не хотела бы я, чтобы так было всегда. Мирюсь до поры до времени.
— Не Наташка, а Наташа, — поправил сына дядя Слава.
Игорь не обратил на предупреждения отца никакого внимания:
— Наташка, а можно я у тебя останусь?
— Мне тебя что, усыновить?
— Ага.
— Это что ты такое говоришь! — начала было возмущаться тетя Лера.
— Помнишь, Лерочка, — мама, к счастью, сориентировалась и отвлекла ее, — как мы гуляли всю ночь по Красной площади, когда ты окончила институт?
— Замечательно помню! Я была в изумительном белом платье с пышной юбкой. Мне мама сшила. Твоя бабушка, между прочим, чудесно шила, в отличие от тебя.
Ну вот. Теперь и Кате досталась порция нравоучений.
— И в отличие от тебя, — не осталась в долгу Катя.
— Не огрызайся.
— Да, платье было очень красивое, — вступила мама.
— И ведь ночь была, — снова вернулась в разговор тетя Лера, — а народу сколько! Сейчас днем и вполовину столько нет.
— Раньше со всего Союза в Москву приезжали. Сейчас билеты дорогие. Люди себе такое позволить не могут.
— Особенно в провинции. Мы вот раньше в пятницу садились на поезд и приезжали в Москву на выходной.
— Не преувеличивай, Лерчик, — возразил дядя Слава, — мы такого позволить себе и тогда не могли.
Я была занята своим. Видел тот тип, как мы ушли? Успел сесть в поезд? Если да, то что делать дальше? Я его не видела, я слишком была поглощена бегством, но не исключено, что он следил за нами…
— Кстати, Наташа, куда мы едем?
Об этом я не подумала. Я даже не знаю в каком направлении идет поезд. Пристают ко мне со всякими глупостями.
— «Станция Лубянка», — объявили в этот момент.
— На Арбат, — быстро сообразила я, — выходим.
— Тогда нам лучше было войти на «Площади Революции». Ехали бы без пересадки. Получилось бы быстрее.
На этот раз меня поддержал дядя Слава:
— Ничего, Лерочка, дети посмотрят метрополитен.
А мне ни до чего. Я смотрела по сторонам и искала то самое лицо. Пока не видно.
— Успокойся ты. Сбежали мы от твоего знакомого.
— Хорошо бы.
Выйдя из метро, мы направились к старому Арбату.
— Как все изменилось, — охала тетя Лера, — просто не узнать! Давно я не была в Москве. Тут, — она указала на магазин, — помню, я себе колечко купила, миленькое такое, с маленьким бриллиантиком. Не знаю, куда теперь оно делось. Помнишь, Славик?
— Угу, — буркнул дядя Слава, разглядывая портрет, который быстро набрасывал художник.
Как они тут стоят на солнцепеке целый день? Это же невыносимо!
— Подходите, — зазывал нас торговец картинами, — посмотрите, какая замечательная работа. Дома повесите — не квартира, игрушка будет. Завидовать станут. Девушка, только взгляните, я вижу, вы интересуетесь.
Это он мне?
— Смотрите, какой пейзажик, прямо так в гостиную и просится.
Такому точно позавидуют! Дикая вещь.
— Спасибо, что-то не хочется.
— А что вам нужно? Я помогу.
— Ренуар у вас не продается? Или Бенуа, на худой конец тоже сойдет.
Растерянность продавца длилась короткий промежуток времени.
— Это вам чем не Ренуар? Даже лучше. И дешевле. Вам уступлю.
— Нет. Или Ренуар, или ничего.
Я отошла от румяного торговца картинами.
— Наташа, ты стала очень язвительной, — заметила мама.
— А что я сказала язвительного? Я работаю.
— О чем ты? У тебя отпуск.
— Я и в отпуске работаю. Над собой. Повышаю свой культурный уровень. Хотела посмотреть картину Ренуара «Бульвар Сен-Мишель». Имею право.
— Иногда я тебя не понимаю.
— Иногда я тоже многого не понимаю, — отозвалась я.
И тут же принялась осматриваться вокруг. Ничего подозрительного я не замечала. Человека с Красной площади видно не было.
Человек с Красной площади — как-то зловеще звучит. Хорошо, что не с Лубянской.
Так мы двигались вперед, останавливаясь на каждом шагу, рассматривая картины и сувениры, ничего не покупая.
Я постоянно оборачивалась, проверяя отстал ли хвост, родственники начали спрашивать, кого я ищу. Не могла же я объяснить, что у меня неожиданно развилась мания преследования. Рассказывать об идиотском споре с друзьями по-прежнему не хотелось.
Вечером снова был телефонный звонок и молчание в трубке. Теперь это уже не казалось случайностью.
Я позвонила Анфиладе Львовне. Ее телефон не отвечал.
На следующий день, оставив родственников в «Детском мире», пораженных разнообразием товаров и цен, я решила сама зайти к Анфиладе Львовне, благо это было недалеко, поговорить, не появилось ли чего-нибудь нового, не вспомнила ли она что-нибудь.
Заодно разведаю, есть ли новости у Говоруна, вдруг ему удалось что-нибудь узнать быстрее, чем мне, что неудивительно: у него гораздо больше опыта, связей и средств для выяснения обстоятельств дела.
Знакомый дом по-стариковски мирно дремал в зеленом дворике, измученном солнцем. Листья на деревьях поникли, трава пожухла.
Я поднялась на нужный этаж и нажала кнопку звонка. Никто не ответил. Позвонила еще раз — снова ничего. Только заливистая трель эхом пронеслась по квартире. Я прислушалась к тишине. Да, сегодня меня явно не ждали. Нет чайника на столе и пирожных в холодильнике. Не услышу я семейных преданий, рассказов о детях и вреде диет.
Стоит ее немного подождать? Что, если Анфилада Львовна просто пошла в магазин и вскоре вернется?
Я спустилась.
Возле подъезда стояли две старушки. Они как по команде повернулись ко мне, окидывая внимательным взглядом.
— Здравствуйте, — улыбнулась я, решив завести разговор.
— День добрый, — отозвались обе, буравя меня глазами.
— Я пришла к Анфиладе Львовне Соколовой в пятнадцатую квартиру, а ее нет. Не знаете случайно, где она?
— Соколова-то? — переспросила одна из бабулек, поправляя белый платок на голове. — Нет, не видела ее. Ни вчерась, ни сегодня.
— Да, почитай, ее три дня не видно, — охотно прибавила другая, — то обычно в магазин ходит около одиннадцати. А тут нет, не выходила. Я с утра у подъезда сижу. Посмотрела сериал — и сюда. Чего дома делать?
— Она уезжать никуда не собиралась, не слышали?
— Нет, не слышала. Необщительная она. Так, «здрасте — до свиданья». А чтобы посидеть когда с нами, поговорить, это нет.
— Тамар, — закричала неожиданно для меня та, что выглядела помоложе, призывая появившуюся из соседнего подъезда предпенсионного возраста женщину, — подь сюды. Ты Соколову из пятнадцатой не видела? Спрашивают ее тут.
— Нет, сегодня не видела, — отозвалась Тамара, направляясь к нам, — дайте вспомнить, когда мы с ней столкнулись. Три дня назад, когда у нас тут грохнуло, видела. А с тех пор нет.
— Правильно, — оживились старушки, — и я ее тогда тоже видела. У нас тут как трахнуло-бабахнуло! Я слетела с пятого этажа даже не помню как… В чем была… А Соколова как раз на балкон и вышла. Я ей говорю: «Там горит чегой-то». А она только рукой махнула, повернулась, сказала что-то тому, кто у нее был, с балкона ушла и дверь закрыла. Не одна она была.
— Точно, — подтвердила другая старушка, — в тот день мы были от беды рукой подать. Еще немного — и кранты.
Словосочетание «от беды рукой подать» производило сильное лингвистическое впечатление, от которого сразу отделаться было трудно.
— А что горело? — полюбопытствовала я ради приличия.
— Кто ж его знает? Не то машина взорвалась, не то бомбу в подъезд подложили. Там, — старушка с удовольствием показала в сторону дальнего подъезда, — оцепили все кругом. Милиции понаехало, страсть! Ничего нам так и не сказали. Потом разве разберешь? Мы уж смотрели, смотрели, а следов никаких.