Около 9 часов утра, когда термометр поднялся до +20 °Re, мы стали понемногу замечать явления миража: сначала мы видели обратные изображения невысоких плоских кряжей, появлявшиеся в юго-восточной части пустыни, потом нам представлялись вдали небольшие озера, окаймленные по берегам деревьями. По мере приближения к этим мнимым озерам, видимым близ дороги, они исчезали поочередно, и в тех местах, где заметны были эти оптические метеоры, мы, подъехав ближе, увидели лоснящиеся, совершенно голые глинистые площади, окаймленные по краям низкорослым караганом.
На 55-й версте этой утомительной станции мы встретили около самой дороги ламаистскую кумирню, стоящую одиноко среди пустыни. Она состоит из маленькой деревянной постройки, внутри которой против входа стоят на особом возвышении несколько деревянных, грубой работы кумиров, а перед ними медные чашечки с хлебными зернами и кучки китайской монеты – чохов. По стенам развешено несколько картин, снаружи же под навесом – небольшой чугунный колокол с зубчатыми краями. Эта кумирня, по всей вероятности, посещается только на перепутье, потому что окрестная местность совершенно безлюдна.
К востоку от кумирни простирается плоская возвышенность, поднимающаяся над равниной футов на 150 и ниспадающая к ней крутым обрывом. Она имеет около 15 верст ширины по направлению с севера на юг, а на восток от дороги простирается на неопределенное расстояние. Эта возвышенность представляет редкое и вместе с тем загадочное явление: она состоит из слоистой, желтовато-розовой глины, подвергавшейся действию весьма высокой температуры, раскалившей ее до такой степени, что она стала необыкновенно твердой и звонкой.
Пласты разделены тонкими, не везде ясными прослойками другой разновидности глины, пепельно-голубой, желваки которой заметны местами и в пластах основной массы. Около обрыва лежат во множестве шлаковидные, пузырчатые куски прокаленной глины, образующие у его подошвы на всем протяжении как бы россыпь, но ни следов каменноугольного пожара, никаких других признаков, которые указывали бы на причины этого любопытного феномена, мы не заметили[6].
Впрочем, нами осмотрен был этот увал только в двух местах, отстоявших одно от другого верст на пять, и в каждом месте мы наблюдали пространство не более 50 сажен. Невыносимый жар, около 40 °Re, во время которого мы производили тут наблюдения, не позволил окончательно заняться подробным изучением этой интересной высоты, а на обратном пути мы, к сожалению, проходили здесь уже поздно вечером.
В 12 верстах от кумирни характер местности совершенно изменяется: тут начинаются высокие песчаные холмы, покрытые саксаулом. Пройдя версты 3 этими холмами, мы увидели впереди зеленеющую поляну, которую наши верблюды тотчас же начали приветствовать радостным, но невыносимым ревом.
Оазис, которого мы достигли после трудного 72-верстного перехода по безводной местности, простирается по обоим берегам маленького ручейка, составляющегося тут же из нескольких родников, и имеет около версты длины и с ½ версты ширины. Ручеек образует два миниатюрных солоноватых озерка, поросших по берегам камышом, на которых мы встретили несколько штук турухтанов, а на самых источниках неоднократно замечали песчаных куропаток, прилетавших сюда пить. Оазис этот известен под названием Гагиунь и лежит в трех верстах к северу от китайского пикета того же имени, расположенного тоже у источника, но с весьма скудным оазисом.
В оазисе Гашунь мы догнали партию китайских переселенцев, около 200 человек, шедшую впереди нас из Булун-Тохоя в Гучен. Китайцы откармливали тут свой исхудалый скот и вытравили почти весь корм. Они стояли лагерем в палатках, напоминавшим большой цыганский табор, поблизости которого пасся скот, а около палаток играли нагие, загорелые ребятишки, дымились костры и сидели группами китайцы, потягивая свои оригинальные металлические трубочки.
В этом оазисе мы должны были также простоять слишком сутки, чтобы перейти ночью еще одну утомительную станцию в 53 версты по совершенно безводной местности и притом по сыпучим пескам. На следующий день, в 4 часа пополудни, караван стал вьючиться, к 5-ти мы были уже совершенно готовы и тронулись в путь, запасшись на всякий случай четырьмя большими бочонками воды.
Пройдя около версты, мы вышли на совершенно ровное, горизонтальное плато, простиравшееся верст на шесть от востока к западу в длину и около двух верст в ширину. Местами оно было покрыто низеньким, редким камышом, и кое-где на поверхности обнажались залежи чистой самосадочной соли. Очевидно, что эта местность была некогда дном соленого озера с весьма плоскими берегами, от которых остались едва заметные признаки. В трех верстах к югу от оазиса Гашунь стоит маленькое из сырцового кирпича здание – это китайский пикет того же имени, расположенный у источника среди небольшого, крайне бедного оазиса.
За этим пикетом тотчас же начинается песчаная пустыня, имеющая около 50 верст ширины и состоящая из высоких песчаных сугробов, поросших саксаулом. Трудно представить себе местность печальнее и однообразнее этой безжизненной пустыни: куда ни посмотришь – везде возвышаются песчаные бугры, повсюду царствует мертвая тишина, не нарушаемая ни щебетанием птички, ни звуками насекомых. Но в действительности и эта скудная земля не лишена животной жизни, даже высшей: тут в песчаных барханах живут в большом количестве какие-то грызуны, вероятно, песчанки, норки которых встречаются во множестве, а к западу от того места, где мы шли, по словам нашего проводника, водятся дикие верблюды, следы которых поперек дороги он нам показывал.
Эта песчаная пустыня, называемая торгоутами Гурбун-Тунгут, простирается верст на 50 к востоку от дороги, по которой мы шли, а на северо-запад она отходит весьма далеко, оканчиваясь где-то в пространстве между озером Аярнор и южною оконечностью хребта Семис-тау. Ширина же ее колеблется от 50 до 70 верст, а в тех местах, где она отделяет от себя рукава, достигает даже 80 верст.
Пустыню эту, однако, нельзя назвать абсолютно безводной: так, в ней встречаются, хотя и очень редко, углубленные котловины, поросшие на дне редким, тощим камышом, с ямами солоноватой или горько-солоноватой воды и редко совершенно пресной. Но и эти водохранилища в состоянии спасти от мучительной смерти несчастного путника, заблудившегося здесь во время летних жаров, и служат, как нам сообщали торгоуты, местами водопоев диким верблюдам, углубляющим своими копытами засорившиеся ямы.
Дорога, по которой мы пересекали песчаные кряжи, аккуратно на каждой версте имеет один, а иногда и два подъема с столькими же спусками. Подъемы, несмотря на их незначительную крутизну и протяжение, крайне затруднительны для телег по таким сыпучим пескам. О колесном движении даже с легко нагруженными повозками тут не может быть и речи: две сильные лошади едва в состоянии были протащить пустую легонькую тележку, которую на обыкновенной дороге один человек совершенно свободно передвигал с места на место.
В другую нашу телегу, в которой помещался больной казак, пришлось запрячь тройку лошадей да подсоблять еще им посредством лямок на подъемах. Китайские переселенцы, шедшие вслед за нами с своими тяжелыми двухколесными повозками, погубили тут много лошадей и быков. Впрочем, не одни только эти переселенцы отдали дань пустыне Гурбун-Тунгут: по сторонам дороги часто встречались скелеты и кости лошадей, быков, верблюдов и мулов, сделавшихся жертвой пустыни, которые ясно свидетельствовали, с какими трудностями и лишениями сопряжено движение по этому ужасному пространству. Но мы счастливо обошлись, не потеряв тут ни одной лошади, ни одного верблюда. Даже бараны, которых мы в числе 150 штук гнали за собой, все до одного благополучно перешли пески.
