Старуха хихикнула со сдержанным юмором.

— Дети никогда не верят в то, что у их родителей могла быть своя жизнь до них, не говоря уже о том, что она могла быть интересной. Посмотри на меня! Все, что ты видишь, — это сморщенная старуха, но когда-то я была такой же молодой и свежей, как ты сейчас, и ох что за времечко у меня было! Сейчас я сижу, мои конечности скрючены так, что я едва могу ходить, как старый паук, находящийся в самом центре сплетенной им паутины. Ты знаешь, мне нравится это. Я любила каждое мгновение, которое Бог подарил мне, потому что в каждом возрасте есть как свои преимущества, так и свои трудности. Я даже пережила своих детей. Я видела, как многие вокруг меня стареют и без конца жалуются на это. Это постоянное брюзжание и состарило их. Возраст — это еще один шаг в естественном цикле жизни. Мы начинаем стареть со дня нашего рождения. Мой ум был всегда самой деятельной частью меня, дочь Марджаллы. И сейчас, даже когда мое тело изменяет мне, мой ум по-прежнему со мной. Хе! Хе! Хе!

— Сколько же вам лет, Эстер Кира? — поинтересовалась Валентина.

— Мне исполнится сто двенадцать лет в первый день апреля, дитя мое. Сколько лет тебе?

— Мне будет двадцать два двадцать первого марта, Эстер Кира, — последовал благоговейный ответ.

— Сегодня как раз двадцать первое марта, дитя, — тихо сказала Эстер Кира. — Как странно, что именно в этот день ты приехала в Стамбул. Прими мои поздравления в твой день рождения.

В дверь, отделявшую апартаменты Эстер Кира от остальной части дома, неожиданно постучали. Дверь открыл слуга и впустил богато одетого турка.

— Эстер Кира! — сказал он глубоким, сочным голосом, входя в комнату. — У меня было дело с вашим внуком Илией и я не мог уйти, не повидавшись с вами. — Его глаза скользнули по Валентине, потом снова обратились к старой женщине.

— Господин визирь, вы делаете мне честь своим присутствием. Садитесь! Садитесь! Как чувствует себя ваша жена принцесса? — Эстер Кира говорила с ним по-французски, чтобы Валентина могла принять участие в разговоре.

— Вполне хорошо, Эстер Кира, — ответил визирь на том же языке, понимая, чем обусловлен выбор хозяйки. — Представите ли вы меня своей прекрасной гостье? Она не похожа на еврейку из вашей семьи. — Он повернул к Валентине свои серо-голубые глаза с откровенным любопытством.

— Господин визирь, разрешите представить вам леди Валентину Бэрроуз, англичанку. Она дочь моего старого друга, чья семья связана делами с моей семьей. Вы правы. Она не еврейка. Валентина, дитя мое, — продолжила она, обращая свой взгляд на леди Бэрроуз, — я хочу представить тебе Чикала-заде-пашу, великого визиря его императорского величества султана Мехмеда, да дарует ему Яхве тысячу лет жизни.

— Вы англичанка! Моя вторая жена была шотландка. — сказал визирь. — Женщины вашей расы обладают независимым духом, который мне очень нравится. — Его взгляд встретился со взглядом Валентины, и он наклонился вперед. — У вас замечательные глаза, леди. Они похожи на драгоценные камни.

— Вы так добры, говоря такие слова, господин визирь, — сказала Валентина, приведенная в замешательство его взглядом и смелыми словами. — Я никогда не встречала мужчину, у которого есть две жены, — закончила она, не находя слов и не уверенная в том, вежливо ли говорить подобные вещи. Однако Эстер Кира была спокойной, поэтому Валентина заставила себя расслабиться.

Визирь засмеялся, показав ровные, крепкие зубы, особенно белые на загорелой коже.

— У меня было две жены, — сказал он. — Моя вторая жена умерла несколько лет назад. Это было большое несчастье. Она была очень красивой, и она очень радовала меня. Ее звали Инсили, что в переводе означает «Истинная жемчужина».

— Я слышала, что мусульманам разрешается иметь до четырех жен, — сказала Валентина. — Оказывается, что вы человек очень умеренный, когда дело касается женщин, господин визирь.

— Потому что у меня только одна жена? — Глаза его искрились весельем. — Мою первую жену зовут Латифа Султан; она оттоманская принцесса, миледи. Я мог брать других женщин в жены только с ее разрешения, потому что такова привилегия женщин из царствующих семей. Однако мне не нужно ее разрешения, чтобы содержать гарем, и думаю, что в настоящее время в нем около сотни женщин. Мусульмане не считают, что женщина должна быть женой, чтобы радовать мужчин.

— Господин Чикала-заде, постыдитесь! — выбранила его Эстер Кира. — Вы шокируете леди Бэрроуз таким разговором. Визирь засмеялся.

— Я вас действительно шокирую, леди? — спросил он ее — его серо-голубые глаза насмешливо дразнили ее.

— Если бы я применила обычаи своей страны к вашему поведению, господин визирь, тогда я, возможно, была бы шокирована, — холодно и бесстрашно ответила Валентина. — Но мне хорошо известно, что в мусульманском мире дела обстоят по-другому, а в гареме я вижу определенные преимущества.

— Неужели, леди? Какие же преимущества? — Он почти откровенно насмехался над ней, получая большое удовольствие от этой забавы.

— Для мужчины преимущества очевидны, господин визирь, потому что он, подобно пчеле, может перелетать с цветка на цветок, никогда не страдая от однообразия. Однако для женщины преимущество заключается в том, что, если она питает отвращение к своему хозяину и господину, ей приходится не часто страдать от его общества, во всяком случае, в большом гареме. Если она умна, он никогда не узнает о ее неприязни, а ее шкатулка с драгоценностями всегда будет пополняться благодарным, ни о чем не подозревающим хозяином. Думаю, что это очень удобно, — сделала вывод Валентина.

Глаза визиря гневно вспыхнули, но он быстро взял себя в руки и тихо сказал:

— Если бы вы были моей рабыней, я бы с удовольствием покорил ваш необузданный нрав. Такие прекрасные губы созданы для поцелуев, а не для произнесения непристойных мыслей в резких выражениях.

Это опасно, подумала Эстер Кира. Я не видела такого интереса в глазах Чикала-заде-паши после Инсили. Он безжалостный человек, и один только Яхве знает, что случилось бы с дочерью Марджаллы, останься она в Стамбуле.

— Мои мысли, господин визирь, — ласково сказала Валентина, подливая масла в огонь, — являются всего лишь следствием моего независимого духа.

Чикала-заде-паша рассмеялся еще раз с искренней веселостью.

— Леди, у вас действительно независимый дух. Скажите мне, не этот ли ваш дух так далеко услал вас от родного дома? Где ваш муж?

— Я путешествую с членами моей семьи, господин визирь. Я вдова, и мои родители посчитали, что я легче перенесу период траура вдалеке от Англии. Мы едем по делам в Каффу, потом вернемся домой.

— Вернетесь ли вы снова в Стамбул, леди? — спросил он ее с улыбкой.

— Я пытаюсь получить аудиенцию у валиды для леди Бэрроуз, — вмешалась Эстер Кира. — Валентина была так любезна, что привезла послание для Сафии от ее брата в Венеции.

— Если я могу в чем-то помочь вам, Эстер Кира, прошу вас, просите, хотя вы обладаете гораздо большим влиянием на правящую оттоманскую семью, чем я, несмотря на то что я женат на женщине из этой семьи, — визирь усмехнулся.

— Вы мне льстите, господин визирь, — сказала старуха.

— Ха, лукавая старая женщина, я говорю правду! Это вы ищете способ польстить мне, — сказал визирь с улыбкой и поднялся. — Теперь я должен удалиться, довольный, что вы живы и, как всегда, коварны.

— Хе! Хе! Хе! — прокудахтала Эстер Кира и погрозила ему пальцем. — Не забудьте передать от меня привет своей жене. Скажите ей, что, если она окажется в Балате, я буду рада принять ее у себя. Я не могу сама передвигаться, с тех пор как сломала бедро.

Чикала-заде-паша повернулся к леди Бэрроуз.

— Валентина, — задумчиво проговорил он. — В переводе с латинского «valentis» означает «сильный». Да, вы и в самом деле сильная. Мы встретимся с вами снова, леди. Это я обещаю вам. — Его белая накидка взметнулась, когда он уходил из комнаты.

— Этот человек опасен, — сказала Эстер Кира.

— Вы сказали, что он великий визирь султана, Эстер Кира, но кто же он в действительности? У него необыкновенно властный вид.