2 ) De Pradt, préface, X.
3 ) Pelet de la Lozère, p. 7,— Mollien, Mémoires, II, 222.— S o uv e n i rs dufeu duc de Brogli e, I, 66, 69.
4 ) M-me de Rémusat, I, 821. «Я слышала от Корвизара, что его артерии бьются немного реже обычной нормы для мужчин. Он никогда не испытывал того, что называется обыкновенно головокружением. — Его нервный аппарат совершенен во всех своих отправлениях и беспримерен по способности воспринимать, удерживать, комбинировать и отражать». — Но другие органы были менее удовлетворительны и отличались болезненной чувствительностью (De Ségur, VI, 15 и 16, примечание докторов Ивана и Местивье, лечивших его). «Для сохранения в нем равновесия, необходимо чтобы его кожа всегда функционировала исправно; Как только покровы съеживались, по причине моральной или атмосферической.., — раздражение, кашель, задержание мочи». Отсюда потребность частых ванн, продолжительных и очень теплых. Схватки бывали у него обыкновенно или в желудке, или в мочевом пузыре. Если они начинались в желудке, то вызывали страшнейшие припадки нервного кашля, от которых он совершенно обессиливал и физически
раз напряжение скопившихся впечатлений бывает слишком велико и разрешается физическими конвульсиями. И странное дело, этого воина и государственного мужа сплошь да рядом случалось видеть взволнованным и в слезах. Человек, на глазах у которого люди умирали тысячами, рыдает» после Ваграма и Бауцена 1) у изголовья старого умирающего товарища. «Я видел, — говорит его камердинер, — как он, расставшись с маршалом Ланном, плакал во время завтрака: крупные слезы катились по его щекам и падали в тарелку». И не одно только физическое ощущение, не один вид изуродованного и окровавленного тела так переворачивает его душу: иной раз слово или мысль проникают в него так же глубоко. При виде волнения Дандоло, который молить за свою родину, за Венецию, проданную Австрии, — он растроган и на глазах у него выступают слезы 2)... — Государственный Совет присутствует в полном составе, он говорит о капитуляции Байлена 3), и вдруг голос у него прерывается, он так горячо отдается охватившей его скорби, что не может удержаться
________
и нравственно. Так продолжалось все время, с самого кануна битвы на Москве-реке и кончилось только на другой день после вступления в Москву: Постоянный сухой кашель, дыхание затрудненное и неровное; пульс частый, лихорадочный, неправильный; моча мутная, с осадком, выделяется болезненно, капля по капле, в ногах отек. — Уже в 1806 в Варшава после жесточайших желудочных схваток, он говорит, в присутствии графа Лобау, что носит в себе зачатки преждевременной кончины, и что он погибнет от такой же болезни, как и его отец».( D е Ségur, IV, 82). — После победы при Дрездене, он поел рагу с чесноком и почувствовал такую страшную резь в желудка, что счел себя отравленным; из-за этого он отступает, что вызывает гибель корпуса Вандамма и, как следствие ее всю катастрофу 1813 (Mémoires manuscrits de M. X.., рассказ Дарю, очевидца.). — Эта чувствительность нервов и желудка у него наследственна и дает себя знать с самой ранней молодости: как-то, в Бриенне в наказание его поставили на колени на пороге в столовой, но не успел он согнуть колени, как с ним началась рвота и сильнейший нервный припадок (De Ségur, 1,71). — Известно, что он умер от скирра в желудке, как и его отец, Карл Бонапарт; дед его Иосиф Бонапарт, его дядя Феш, брат Люсьен и сестра Каролина умерли от той же болезни, или от однородной.
1 ) Meneval, I, 299. — Constant, Mémoires, V, 62.— De Segar, VI, 114, 117.
2 ) Le maréchal Marmont, Mémoires I, 306. — Bourrienne, II, 119: « Вне своей политической сферы он был добр, чувствителен, доступен чувству сострадания».
3 ) Pelet de la Lozère, стр . 7.— De Cbampagny, Souvenirs, стр . 103. В первую минуту его волнение было гораздо сильнее. Почти три часа роковая новость была уже у него в руках; он наедине изливал свою горесть. Он позвал меня... жалобные стоны неудержимо вырывались у него из груди».
55
от слез. В 1806 г. перед отъездом в армию, при прощании с Жозефиной, его волнение разражается нервным припадком 1), и притом настолько сильным, что он кончается рвотой. «Пришлось его усадить, — говорит очевидец, — дать ему померанцевой воды; он залился слезами; это продолжалось добрую четверть часа». —Такой же припадок повторяется и в 1808 году, когда он решился, наконец, на развод. Целую ночь он волнуется и убивается как женщина; он целует Жозефину; он слабее ее и более растроган, чем она: «Бедная Жозефина, я не могу расстаться с тобой». Он не выпускает ее из объятий, он весь отдается ощущению минуты, хочет, чтобы она сейчас же раздалась, легла с ним, плачет над ней. Он буквально залил слезами всю постель», говорит Жозефина.
Весьма понятно, что в таком организме, как бы ни был могуч общий регулятор, равновесию грозит постоянная опасность. И он это знает — как знает все о себе самом; он боится своей нервной впечатлительности, как пугливой лошади. В критический момент, при Березине, он отмахивается от печальных известий, способных взволновать его, и несколько раз повторяет докладчику, который стоит на своем 2): «Зачем вы, сударь, хотите вывести меня из моего спокойного состояния?»
Однако, несмотря на все предосторожности, два раза, в минуты опасности неожиданной и неприглядной, он был захвачен врасплох: этот человек, всегда бесстрашный и уверенный в себе под градом пуль, смелый герой и отважнейший политик, в минуту разразившейся парламентской и народной бури два раза изменяет себе — 18 брюмера, в Законодательном Собрании при криках «вне закона» он бледнеет, дрожит, и, казалось, совсем теряет голову; пришлось увести его из залы; была минута когда он едва не лишился чувств 3). — После отречения в Фонтенбло, под градом ругательств и угроз, которыми его встречают в Провансе, на несколько дней он впадает в состояние полнейшего нравственного потрясения; животные инстинкты всплывают наверх; он боится
__________
1 ) M-me de Rémusat , I, 121, 342; II, 50; III, 61, 294, 312.
2 ) De Segur, V, 398.
3 ) Yung, II, 329, 431. (Рассказ Люсьена и доклад Людовику XVIII)
и не думает скрывать этого 1). В мундире австрийского полковника, в фуражка прусского комиссара и в плаще русского, он все еще боится, что недостаточно переодет. В Каладской гостинице он вздрагивает и меняется в лице при «малейшем шуме», комиссары, которые то и дело заходят к нему в комнату, «каждый раз застают его в слезах». «Он их замучил своим беспокойством и нерешительностью», говорит, что французское правительство решило покончить с ним в дороге, отказывается есть за столом, опасаясь отравы, собирается бежать через окно. В то же время, он изливает свою душу в бесконечных сетованиях и разговорах о своем прошлом, о своих свойствах, и все это так несдержанно, пошло, цинично до неприличия, до ненормальности; все его мысли разнуздались и гурьбой наскакивают друг на друга, точно мятежная и не сдерживаемая толпа; он вновь овладевает ими только к концу своего путешествия, в Фрежюсе, когда чувствует себя в безопасности и вне сферы каких бы то ни было физических воздействий: тогда только ему удается вправить их в обычные рамки, привести в порядок и подчинить главной, господствующей мысли, которая, после короткого упадка, снова приобретает свою обычную энергию и власть.
