– Благодарю вас, доктор, не беспокойтесь. Моя машина стоит недалеко, и я надеюсь, что мсье Сарьян проводит меня.

– Большая к вам просьба, доктор, – сказал журналист, – предупредите, пожалуйста, господина вице-президента, что мсье Кочек почувствовал себя плохо и вы отправили его домой.

– Разумеется, это мой долг!

Мнимая болезнь вынудила Василия в течение нескольких дней сидеть дома. Он и вправду чувствовал себя если не больным, то усталым и бездельничал не без удовольствия.

Лиза вставала рано. Накормив его на скорую руку, спешила на лекции в Сорбонну. Оставшись один, Василий удобно устраивался в кресле и читал.

В общем-то у него не было оснований жаловаться на судьбу. Кто, когда жил такой бурной, полной разных приключений жизнью, как он, Василий? На долю многих ли выпадало счастье участвовать в революции, свержении царя, грудью защищать правое дело от злейших врагов?..

У Василия было счастливое свойство характера – он умел не унывать при любых обстоятельствах. А сейчас у него и вовсе нет причин быть недовольным тем, как все складывается. Единственное, чего не хватает, – так это родных просторов, друзей, товарищей. Здесь он даже не имеет возможности читать книги на родном языке. Он говорит с женой по-русски только дома, при закрытых дверях, да и то понижая голос до шепота.

Василий подошел к окну, долго смотрел на улицу. Конец октября, а небо над Парижем голубое, без единого облачка. Дни стоят теплые, ласковые, солнце не только светит, но и греет, как летом. Листья на деревьях вдоль широких улиц и в парках едва тронуты желтизной…

Именно в это время года Париж бывает особенно оживлен. Спадает жара, возвращаются домой из путешествий и с морских курортов состоятельные люди. Афиши извещают о начале театрального сезона. За зеркальными стеклами витрин демонстрируются зимние моды. По вечерам улицы полны праздно шатающейся публикой. Говор, смех, крики торговцев жареными каштанами, песни…

А дома уже листопад. Деревья стоят обнаженные. Может быть, уже выпал первый снежок и сразу же растаял. В деревнях топятся печи, пахнет хлебом, яблоками. Скоро праздник – пятнадцатая годовщина великой революции, а они с Лизой могут только тайком думать, вспоминать об этом…

Пятнадцать лет!.. А начнешь вспоминать – как будто вчера все было… Февральские дни на фронте взбудоражили армию. Солдатам осточертела бессмысленная бойня, сырые окопы, холод, голод, грязь. В далеком Петрограде скинули царя, и люди ждали быстрых перемен, но пока ничего не менялось. Агитаторы Временного правительства дули в прежнюю дуду: «Выполнять союзнические обязательства! Война до победного конца!..»

Сарай, где помещалась авторота, конечно, не окопы – тепло, крыша над головой, да и пули не долетают. Голодать тоже особенно не приходится: правду говорят – «около начальства не пропадешь». И все же в автороте неспокойно. Спорят до хрипоты, митингуют. Солдаты жалели, что нет среди них Забродина: его давно убрали из автороты – угнали на передовые позиции.

Но, оказывается, у большевика Забродина были в автороте единомышленники, таившиеся до поры до времени. Теперь это время настало – они заговорили вслух. Скоро и Василий вместе с ними кричал: «Долой войну!» А в Октябрьские дни, участвуя в демонстрации, нес лозунг, написанный крупными белыми буквами на кумаче: «Вся власть Советам!»

Как-то его спросил автомеханик Кожухин: «Ты, браток, какой партии сочувствуешь?» – «Партии Ленина!» – не задумываясь, ответил Василий, уверенный, что Забродин состоял именно в этой партии. «Чего ж тогда не вступаешь в партию большевиков?» – «Я-то со всем удовольствием, не знаю, как это делается», – чистосердечно признался Василий. «Подавай заявление! Напишешь – так, мол, и так, хочу стать членом партии большевиков и вместе со всеми бороться против буржуев и помещиков, идти до самой мировой революции. А мы соберемся и на ячейке обсудим. Ты из рабочих, сознательный – твое место с нами…»

Василий вернулся в Москву молодым коммунистом, поступил на свой завод, встал на учет в партийной ячейке.

Время было трудное, голодное. Рабочим выдавали в день фунт тяжелого, как глина, хлеба; три селедки, пачку махорки и коробку спичек – на неделю. Цехи не отапливались, трамваи ходили с перебоями. После работы шли в завком, грелись около печки-буржуйки, там же брали винтовки – патрулировали улицы, охраняли советские учреждения.

И вот в один прекрасный день – Василий никогда его не забудет – в цех вбежал связной, громко крикнул:

– Максимова Василия срочно в партячейку!

Секретарь ячейки, заросший рыжей щетиной, в гимнастерке, с наганом на боку, протянул ему запечатанный конверт и сказал:

– Партийная ячейка решила направить тебя на работу в Чека. Сам понимаешь, какое теперь время… Явишься на Лубянку, к товарищу Дзержинскому. Смотри, Василий, не подкачай!

Василий растерянно бормотал: какой, мол, из него чекист? Но секретарь не стал и слушать его.

– Какой, какой!.. Тоже мне, капризный интеллигент нашелся! Что ж, по-твоему, чекистами рождаются или прикажешь их из заморских стран выписывать? Иди работай и много не рассуждай. Мы с тобой большевики и должны уметь делать все!

Дзержинский принял его в своем маленьком, похожем на келью кабинете и, прочитав направление, улыбнулся:

– Отлично, нашего полку прибыло! Очень хорошо, когда наши ряды пополняются рабочими-большевиками. Учтите, товарищ Максимов, отныне вы – солдат революции и ее грозный защитник. Будьте беспощадным к врагам и оберегайте друзей, – после короткого раздумья Феликс Эдмундович добавил: – Направим вас на Павелецкий вокзал – там в паровозном депо окопались эсеры и меньшевики, они стараются восстановить рабочих против советской власти. Специалисты исподтишка саботируют… Мой вам совет: прежде чем принимать какие-либо меры, присмотритесь к людям, хорошенько разберитесь в обстановке. Главное – не путайте заблуждающихся с врагами! Желаю успеха, чекист Василий, – Дзержинский вызвал помощника и приказал ему оформить товарища Максимова уполномоченным по Павелецкой железной дороге…

Телефонный звонок оборвал нить воспоминаний. Василий поднял трубку.

– О, мсье Сарьян!.. Ну как же, конечно, узнал… Здоровье?.. Как всегда, отличное. Рад буду видеть вас у себя… Что за вопрос? Приезжайте, жду!

Василий был рад звонку журналиста: этот человек был приятен ему, хотя он ровным счетом ничего о нем не знал.

В ожидании гостя Василий немного прибрал квартиру, достал из буфета мартини, бокалы, жареные фисташки.

Журналист не заставил себя долго ждать.

– После своего припадка вы выглядите просто отлично, – сказал он, смеясь.

– Микстура оказалась чудодейственным средством… Видите там, на тумбочке около кровати, полупустой пузырек?

– Неужели вы в самом деле принимали какую-то патентованную дрянь?

– А как же иначе? Доктор навестил меня на следующий день и, выслушав сердце, сказал, что глухие тона совсем исчезли – разумеется, благодаря его лекарству… Обещал приехать сегодня. Зачем его разочаровывать? Впрочем, бог с ним, с доктором! Садитесь вот сюда, в кресло, здесь вам будет удобно.

Сарьян сел и, увидев на столе бутылку, пошутил:

– Разве вам можно пить?

– Умеренно. Но вы-то здоровы, вам наверняка можно выпить. Позволите налить?

– Пожалуйста!

Наполнив бокалы, Василий спросил:

– Что творится в мире? Я ведь уже четвертый день сижу дома!

– Что вам сказать? В общем, все идет своим чередом… Ваша победа на турнире произвела немалое впечатление. Газеты писали о ней со всеми подробностями. Впрочем, нужно полагать, вы сами читали. Я очень рад вашей победе – вы утерли нос этим снобам. Желаю вам новых успехов, – журналист медленно выпил вино.

– Спасибо!.. А если говорить не только о моих спортивных успехах?

Сарьян откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями.

– Все довольно сложно в этом лучшем из миров, – проговорил он, – после войны люди как-то сразу успокоились, постарались забыть о ней… К тому же газетчики, политики, служители церкви кричали на всех перекрестках, что жертвы были не напрасны, что война больше никогда не повторится – человечество не допустит!.. И что же? Прошло каких-нибудь четырнадцать лет, и над миром снова нависли черные тучи. Да, дорогой Кочек, война снова стучится в двери. И ее опять подготавливают немецкие генералы, служившие когда-то кайзеру, а теперь республике. Политики Франции показали себя до удивления беспечными. У них одна забота: что угодно, лишь бы не революция наподобие русской!.. Поэтому они и делают вид, что не замечают, что творится сегодня по ту сторону Рейна. Фон Папен требует аннулирования долгов, равноправия во всем – в первую очередь в вооружении. Но это только камуфляж. Германия давно в одностороннем порядке аннулировала Версальский договор и вооружается на глазах бывших союзников-победителей. Впрочем, все это полбеды – самое страшное впереди. Я имею в виду приход к власти фашистов во главе с Гитлером. Это случится в ближайшее время, можете не сомневаться. И тогда ничто не предотвратит войну… Страшно даже думать об этом!