Толпа завопила и всколыхнулась, как стадо в загоне, как внезапно взбаламученный пруд. Свистки, колокольчики и трубы вплетали свои звуки в животный рев, господствовали над ним. Я подбежал к Морису, хлопнул его по спине, и мы все довольными кучками вернулись на свои места.

Бек промазал по воротам. Над полем пронесся легкий ветер, брызгая дождем. Ослепительное облачко пара заклубилось над стадионом, медленно поднимаясь все выше. Я поглядел на проплешину у моих ног, размокшую и мягкую. Я нагнулся и ласково погладил ее, а когда дождевые капли вдруг изменили направление, посмотрел на такую же проплешину в центре поля. Мяча там не было. Через проплешину бежал тигр, только что по нему ударивший. Я прищурился и в густом воздухе на фоне темного пятна охладительных башен увидел небольшой овальный силуэт.

— Твой, Арт! — крикнул Морис позади меня. Мокрый мяч шмякнулся в мои полусогнутые руки, и я инстинктивно ввинтился в тиски окруживших меня игроков. Упал я очень удачно, и меня прижали к земле. Я не двигался и смотрел, как мяч переходит из рук в руки по полю.

— Давай, давай, Артур! — крикнул кто-то, может быть, позади меня, а может быть, с трибун.

Я машинально последовал за мячом, привязанный к нему невидимой бечевкой. Пожалуй, теперь мне машина не нужна. Моя стала слишком старой и слишком разбитой, а купить новую я уже никогда не смогу.

Я взял мяч и ринулся вперед по середине поля. Я увернулся от двух игроков противника и отпасовал. Прорыв кончился ничем.

Во время вбрасывания я сознательно встал там, куда мяч пойти не мог. Я нервно отдыхал, собственно, совсем еще не устав, и чувствовал себя растерянным. Лодыжки ныли — я слишком туго их перебинтовал. Дексадрин, очевидно, переставал действовать. У меня жало в груди. Сырость проникала в самые кости, неся с собой онемение. Черные, незнакомые лица в полосках кожи или крови, медленные черные ноги, непрерывно движущиеся мимо, сплетаясь, покачиваясь, нанося удары, и все в облачках пара, поднимающегося от кожи, оскверненной грязью, растворяющейся в холодном воздухе.

Я вплотную приблизился к месту вбрасывания и принял мяч. Я побежал широким шагом наискось — толпа это любит.

Я выбрал правый край — более знакомый участок поля, где их крайний к тому же был чуть пониже. Он настороженно поджидал меня, нервно пригнувшись, провоцируя меня пробежать между ним и боковой линией. Я чуть замедлил бег, перешел на носки и двинулся прямо на него. Он снова попятился вбок, по-прежнему пропуская меня вдоль боковой линии. Меня затошнило от его подлых штучек. Я рванулся прямо на него, выставив левый кулак. Я увидел внезапный испуг в его глазах, две выставленные вперед защищающиеся руки, отлетающую назад фигуру, две рваные раны, оставленные в дерне скользящими бутсами. И не увидел, а как-то почувствовал бека, бегущего мне наперерез. Я стал вскидывать колени повыше и сосредоточил все свое внимание на линии.

Раздался мальчишеский возглас Арни, готового принять мяч. Стоило только отпасовать ему, и мы получили бы еще три очка. Я выставил ладонь навстречу голове бека и почувствовал, как слабеет его хватка. Я рванулся вперед и кого-то сшиб, перелетел через него и боком выкатился в аут.

Запах земли, травы… Арни помогает мне подняться. Бурая жидкость бежит из моего носа по губе и просачивается в рот. Арни следит за ней как зачарованный.

— Здорово сделано, Арт!.. Здорово! — твердил мне Морис.

Я наклонился в схватке и смотрел, как мяч вошел, как он вышел. Я распрямился. Раздался свисток. Конец тайма.

Игроки, распростертые и скорчившиеся на массажном столе и на скамье. Слышны отрыгивание и стоны. От подъема не осталось и следа.

— Оглоушь этого сукина сына, когда он зазевается. Займись ногами. Ясно? А голова — уж мое дело…

— Ты видел, как он ударил Моргана в живот?..

— Какого черта, что честно, то честно!..

— В Уэльсе, играя в профсоюзной команде, я получал куда больше, чем тут… И я тебе скажу одно: если…

Они успокаивались. Тепло, запах горячей воды в бассейне и одинокий настойчивый голос Дея вводили раздражение в русло. Фрэнк принес бутылку с водой и прислонился ко мне дымящейся тушей. Он отхлебнул из бутылки, ополоснул рот и сплюнул. Когда я брал у него бутылку, я заметил, что из-под его волос сочится кровь. Она засыхала вместе с грязью на лбу, вокруг глаз и вокруг распухшего носа.

— Как ты, ничего? — спросил он. — А я выдохся. Дернуло же меня работать вчера в ночную.

Раздевалка была стойлом взмыленных лошадей. Дей задавал жару и объяснял, что все шло не так, как нужно. Я раздавил в пальцах ампулу с нашатырным спиртом и сунул ее Фрэнку под нос. Он вздрогнул, поперхнулся, откашлялся и ожил.

На поле мы выходили медленно. Наше вторичное появление было встречено нетерпеливыми и не такими бурными криками, а труба осипла. Мы остановились и стали ждать под дождем команду противника. Оттого, что погода ухудшалась, а темнело рано, толпа по краям трибун немного поредела. Теперь она в основном сосредоточилась на главной трибуне и на крытой трибуне напротив. Где-то в этой черной массе был мой отец. И Джонсон.

— Второй тайм передают по радио, — сказал Морис, пробегая мимо. — Не зевай.

— Договорились.

— Вот это правильно, малыш.

Началась игра, тягучая и нудная. Фрэнк никак не мог прийти в себя, и я метался по полю, подбадривая команду. Каждый стремился пробежать с мячом, чтобы его фамилия прозвучала в эфире. В схватке я совеем навалился на Арни, черпая затаенное спокойствие в том, что опираюсь на его спину. Пользуясь тем, что мне приходилось направлять игру, я уклонялся от участия в ней. Когда мяч попадал ко мне и я, щурясь от дождя, всматривался в смутные, кружившие передо мной фигуры, уверенность покидала меня, и я точным движением кисти отпасовывал его. Один раз я повернулся слишком медленно и неуклюже, после чего сразу последовал вопль толпы, и мимо меня мелькнул темный силуэт, разбрызгивая грязь во все стороны. Вокруг поля задернулся занавес рева. Мы выстроились позади ворот. Над головой в низких облаках пророкотал самолет.

— Не повезло, Артур, — рассчитанно сказал Арни.

Я смотрел, как аккуратно устанавливали мяч, как старательно разбегался игрок, как мельтешили его ноги, как небольшое пятно бесшумно взвилось сквозь дождь и по дуге прошло между стойками. Резкий взрыв на трибунах.

Меня начала раздражать кипевшая вокруг энергия. Старинный способ спасения. Я искал взглядом жизнь, не поглощенную бессмыслицей игры, я смотрел на высокую трубу и два кудрявых цилиндра электростанции, полускрытые низкими тучами, на крыши автобусов, проезжающих за стадионом, на зажженные плафоны их вторых этажей, на беззаботных пассажиров за стеклами окон. И дома, медленно спускающиеся в долину, тоже уже были освещены. Я снова направился к центру, подражая фигурам вокруг, чья энергия вдруг начала меня утомлять. Мне было стыдно, что я уже больше не молод.

Нас оттесняли к нашей линии. Морис перехватил мяч и отпасовал его Фрэнку. Фрэнк ринулся на людскую стенку и был опрокинут на землю в облаке пара и грязных брызг. С Арни разделались таким же образом. Они продвинулись на ярд, на два ярда от линии и были отброшены назад ровно на столько же. Фрэнк сделал еще одну попытку, бросив вперед свое мощное тело и подавив болезненное кряканье, когда его швырнули на землю. Он попробовал еще раз и закричал от беспомощной ярости: его схватили, подняли, перевернули, а потом уронили головой вниз. Он хрипел, как побежденная машина, когда его макушка вонзилась в землю.

При виде этого издевательства толпа вскрикнула от удивления и захохотала. «Хоть бы Кенни там не было!» — подумал я.

«На поле ничто не сравнится выносливостью с Фрэнком Майлсом, — часто говорил Джордж почетным посетителям. — В том числе и мяч».

Слева от меня капитан тигров смотрел на возню своих форвардов.

— Мяч! Мяч! — кричал он. — Да бросьте вы его!.. Хватайте чертов мяч! — Он бил себя кулаками от нетерпения.