— Они просто употребляют добро во зло. Казалось бы…

— Не может быть, Уивер, чтобы у вас сохранились какие-нибудь иллюзии относительно человеческого поведения. Во всяком случае, я не раз замечал, что в своих личных взаимоотношениях вы скорее склонны проявлять недоверие.

— Что вы хотите этим сказать?

Уиверы — и он и она — краснеют и почему-то смотрят на меня.

— В такой праздник вряд ли стоит затевать разговор на эту тему, — с твердостью заявляет Слоумер.

— Все-таки объясните свои слова, — настаивает Уивер. — Не слишком приятно, когда о тебе говорят такие вещи.

— Ну, что ж… тогда я беру их назад.

— Они уже сказаны, — не унимается Уивер. — Так или иначе, из чистого любопытства я очень хотел бы узнать, что вы имели в виду.

У него красное напряженное лицо, как у женщины, которую душит злость; голубые глаза полны ненависти.

— Вы это знаете, — многозначительно произносит Слоумер, с откровенным злорадством наблюдая, как бесится Уивер.

— Не имею ни малейшего представления… Вы сказали, что в отношениях с другими людьми я склонен проявлять недоверие. Мне всегда казалось, что дело обстоит как раз наоборот. Скорее уж можно говорить об излишке доверия.

— Ну… возьмем для примера вот этого молодого человека, — говорит Слоумер и невозмутимо смотрит на меня. — Разве в этой истории не сказалось недоверие к нему?

Он следит за нами, весело посмеиваясь.

— К кому? К Мейчину?

Уивер смотрит на меня, еще не погасив в глазах ненависти, и старается понять, знаю ли я, о чем идет речь.

— Да, к Мейчину, — повторяет Слоумер.

— О чем вы говорите? — спрашивает Уивер.

— Ну, послушайте, мне не хочется быть серьезным в такой вечер, как сегодня, — упирается Слоумер.

— Если вы решили затеять спор, почему не сказать об этом прямо? — злится Уивер. — А если нет, то зачем вы начинаете подобные разговоры?

— Я ничего не имею против спора, — говорит миссис Уивер, — если только он будет забавным. У нас тут достаточно скучно.

— Таково мнение дамы, — говорит Слоумер, — и все же я не хочу копаться в вещах, о которых мне не так уж много известно.

— Что это за история, в которой сказалось недоверие к Мейчину? — спрашивает миссис Уивер. — На что вы, собственно, намекаете, Слоумер? Вам известно о нем что-нибудь неизвестное нам?

— Нет, — отвечает Слоумер. Он наблюдает, как из-за веселой игры, которую он затеял, кровь приливает к моему лицу.

— Значит, моей жене это тоже известно? — спрашивает Уивер.

— Как и вам, — раздраженно отвечает Слоумер.

— Черт подери, к чему вы все-таки клоните? — почти кричит Уивер.

— Я знаю, к чему он клонит, — вмешивается миссис Уивер и смотрит прямо на Слоумера, как будто говорит ему: «Давайте. Говорите начистоту. Кончайте с этим».

— Что это значит? — подозрительно спрашивает Уивер; ему уже не хочется подставлять себя под удар.

— Слоумер намекает на сплетню, которую ты слышал, милый… Кто-то решил, что Мейчин был моим любовником.

Слоумер не может скрыть радости и из-за этого немного переигрывает, изображая, как он потрясен.

— Что вы! Я имел и виду совсем не это, — говорит он, словно растерявшись. — Может быть, такая сплетня и существует, но я слышу ее впервые.

Миссис Уивер — проколотый воздушный шар.

Я не смотрю на Уивера. И слушаю, как Слоумер смущенно вздыхает.

— Послушайте, Слоумер, — для собственной бодрости миссис Уивер говорит на удивление спокойным голосом, — не прибегайте к старым трюкам. К чему это театральное изумление? Право, не считайте нас такими уж…

— Простите. Еще раз простите, — говорит он. — Уверяю вас, я никак не ожидал ничего…. Я совершенно не представлял… Вы должны извинить мою глупую неловкость.

— Ну, что ж… — говорит миссис Уивер, — рано или поздно вы об этом все равно услышали бы. — Теперь, когда весь воздух вышел, она пытается заклеить дыру. — Во всяком случае, вам теперь понятно, что Уиверу и мне это, естественно, крайне неприятно.

— О, конечно! Я вполне разделяю ваши чувства, — уверяет Слоумер. — Странно, как такая сплетня могла возникнуть.

— Да, очень странно, — говорит миссис Уивер. — Хотя объяснение достаточно простое, но сейчас не стоит ворошить все это.

Миссис Уивер слегка улыбается мне.

— Простите, Мейчин, мне очень жаль, что вы оказались главной темой нашего разговора.

Я говорю, что это неважно, и притворяюсь озабоченным, чтобы скрыть ошеломление. Я все еще думаю, что лучше не смотреть на Уивера. Значит, он знает, что я приходил в пятницу. Джонсон сказал ему? Мэй? Я чувствую себя мишенью для учебной стрельбы.

— На что же вы тогда намекали? — негромко спрашивает Уивер.

Слоумер медленно качает головой.

— Я имел в виду случай, когда вы предлагали заменить Мейчина тем юношей… Я забыл его фамилию. Это было примерно в ноябре.

Несколько минут все молчат. Потом Уивер говорит:

— Не понимаю, в чем тут выразилось мое недоверие к людям, о котором вы завели разговор.

— Возможно, ни в чем, — говорит Слоумер. — Я пал духом и боюсь, что теперь уже ничто не может подкрепить мнение, которое я высказал. Наверное, я немножко злоупотребил вашими напитками: вам мерещатся тела, свисающие с крыши, а мне злобные, непримиримые души. Давайте принесем друг другу взаимные извинения. — Он смотрит на меня с таким видом, словно я должен быть ему благодарен за то, что он так удачно все уладил. — Во всяком случае, молодой человек, все члены нашего отборочного комитета хотели от вас отделаться, и мне пришлось-таки потрудиться, чтобы вы уцелели. Мистер Уивер вам это подтвердит. Он в курсе. Но я не могу сказать, что обманулся в своих ожиданиях. — Я не очень понял, относится это ко мне или к сегодняшнему вечеру. Раза два он кивает, а потом вытаскивает из-за лацкана массивные часы. — К тому же моя луковица показывает, что сейчас как раз половина двенадцатого. Это означает… что мне пора. Я люблю встречать рождество дома.

Он соскальзывает с кресла и встает — в глазах напряжение от сделанного усилия. Подходит к миссис Уивер и, как маленький мальчик, протягивает руку. Она с сомнением пожимает ее, то же самое делает Уивер.

— Счастливого рождества, — говорят они друг другу.

— Не провожайте меня, — предупреждает их Слоумер. — Я сам сумею добраться до черного хода. На всякий случай я подъехал туда — так безопаснее. А молодого человека я попрошу пойти со мной и присмотреть, чтобы у меня не вышло никаких неприятностей с вашими веселыми гостями.

Я не знаю, соглашаться или нет. У меня еще есть надежда, что Уивер настоит на том, чтобы самому проводить Слоумера, и я, может быть, останусь здесь с Дианой. Но Уивер молчит.

— Еще раз до свиданья, — говорит Слоумер. — Примите мои наилучшие пожелания на рождество и на новый год.

Я выхожу вслед за ним и закрываю дверь спальни.

На площадке он останавливается и говорит:

— Я не хотел оставлять вас наедине с этими двумя хищниками. Если вам не трудно, помогите мне спуститься по лестнице.

На ступеньках тут и там расположились усталые парочки в первой стадии праздничного утомления. Пока мы пробираемся между ними, я успеваю разглядеть, что у Слоумера изуродован правый бок: под мышкой на уровне ребер фрак вздувается бугром. Его, по-моему, никто не узнает — они уже на это не способны. В кухне полно народу, но мы благополучно выбираемся наружу.

Усаживаясь за руль специально оборудованной машины, Слоумер говорит:

— Скажите, вы действительно принимали участие в том, что я называю склонностью миссис Уивер к нарушению светских приличий? Другими словами, есть ли доля правды в том, что я слышал?

— А вам какое до этого дело? — говорю я и наступаю на машину, как будто угрожая ему.

— Это, Мейчин, вы должны решать сами, — отвечает он таким тоном, что я понимаю: он посадил меня между двух стульев.

— Нет… Я с ней не спал и вообще ничего…

— Такова, значит, истина, — говорит он. — Насколько мне известно, сезон пока проходил для вас удачно.