— Я не собираюсь ложиться в постель, — говорю я ему.

— Вот это так, Арт. Представился случай, веселись вовсю!

Все откидываются на сиденье и смотрят, как за ветровым стеклом мелькает листва.

Нужно заняться Джонсоном, он уже давно подталкивает меня локтем. Оказывается, он хочет, чтобы я посмотрел на него, только и всего. При отраженном свете фар я вижу, как он беззвучно улыбается с какой-то туповатой радостью.

— Мы приедем через несколько минут, — говорит Уивер. — Я поехал кружным путем. Меньше движение. Джордж, если вы посмотрите за поворотом направо, то увидите Примстоун.

Я сглатываю кровь и прикасаюсь кончиком языка к пустым ямкам на месте передних зубов. Они мягкие. Студенистые. Ноющая боль в нёбе, но терпеть можно.

Машина вырывается из выемки и едет по гребню над долиной. Внизу — освещенный город, цепочка огней свертывается кольцами и обрывается в темноте вокруг Примстоуна. Свет отражается от охладительных башен в долине чем выше, тем слабее, и верхушки их сливаются с темнотой неба. Кажется, что две колонны поддерживают какую-то невидимую тяжесть.

— Ну и дыра, — говорит Морис. В окно летит плевок.

Уивер убирает руку.

— Попало и на меня, Морри, — говорит он, вытирая щеку. — Как ты себя ведешь?

По-моему, Морис не слышит. Во всяком случае, он снова плюет, и Уивер оборачивается к Уэйду.

— Совсем разошелся. Как по-вашему, Джордж? — Уивер злится на своего любимчика, но не хочет этого показать.

Уэйд не отвечает. Он смотрит вниз и больше ничего не видит и не слышит. Может, вспоминает свою жизнь — для поднятия духа.

Фары освещают белые ворота в высокой живой изгороди. Морис выходит, громко кляня все на свете, открывает ворота, и мы въезжаем. Он садится на свое место, и машина осторожно движется по аллее.

Все окна Линга-Лонги ярко освещены. Там уже веселятся вовсю. Половина гостей с криком и визгом высыпает нам навстречу и провожает до стеклянной террасы. Морис высовывается в окошко и вопит во все горло.

— Как в древнем Риме, — говорит Уивер со спокойным, снисходительным удовлетворением. Ему так и хочется сбить одного-другого, но он удерживается.

— Давите их, они не обидятся! — кричит Морис. — Сегодня сочельник.

Никто не может открыть дверцы, чтобы выбраться наружу. Тогда Морис открывает люк машины и вылезает через него. Его ноги упираются в модные плечи Уивера, а потом вдруг исчезают, и он валится на протянутые снаружи руки.

— Самый дорогой половик, на который когда-нибудь ступали ноги этого парня, — говорит Уивер все еще вежливо. Но в свете приборной доски его лицо кажется бледным и напряженным.

Мотор умолкает. Мне видна огромная рождественская елка посреди террасы. Лампочки на ней вздрагивают, потому что мимо снует толпа.

— Я думаю, самое разумное — это тут же уехать, — говорит Уэйд.

— Возможно, вы правы, Джордж. Только вряд ли мне удастся проехать хотя бы десять ярдов.

Уивер пытается открыть дверцу, сохраняя достоинство. Но как только дверца поддается, груда тел радостно наваливается на нее снова.

— Я вовсе их не приглашал. Сюда сбежалось полгорода. Очевидно, нам тоже придется воспользоваться люком. Как вы думаете?

Он в изнеможении откидывается на спинку сиденья.

— Я считаю, что надо уехать, — повторяет Уэйд. — По-моему, всякий цивилизованный человек, не говоря уже о Слоумере и таких, как он, постарается держаться подальше от этого сброда. Сборище идиотов.

— Я их вовсе не приглашал. Славу богу, Слоумер и член парламента приедут не раньше чем через час.

— Сколько сейчас времени? — спрашиваю я. Мне кажется, что с тех пор, как мы были у зубного врача, прошло несколько недель.

Уэйд шарит в жилетном кармане.

— Еще нет восьми.

Минут через десять дверца со стороны Джонсона открывается, и старик вдруг исчезает. Морис заграбастывает мою руку и кричит:

— Берегись этого педераста! Не то он тут же напьется, и мы так и не увидим его милой детской улыбки.

Я стою на земле, прислонившись к машине. Меня теснят тела, лица, зажатые в пальцах стаканы, но сквозь смех, крик и звон стекла я ясно слышу, как внутри Джордж говорит:

— Пока это скопище не рассеется, я отсюда не двинусь. Можете идти без меня.

— Ну, давай, давай улыбайся, Арт! — кричит Морис.

Между машиной и террасой целая толпа, да и терраса битком набита. В каждом окне пляшут лица, похожие на маски. Всем заправляет Морис. Я смотрю на него как баран, чтобы подманить его поближе. Он подходит вплотную и орет мне в лицо:

— Ну-ка, улыбнись им, Арт!

Я отталкиваюсь от машины и с размаху бью его в живот.

— Поспокойнее, Морис, — говорю я, держа его левой рукой.

Он вырывается.

— Да, я совсем забыл, — говорит он стоящим рядом, — в багажнике два ящика пива.

Они идут за Морисом к багажнику. Уивер уже там и нажимает на ручку. Увидав собаку, свернувшуюся между ящиков, женщины визжат и хлопают в ладоши. Этого довольно, чтобы выманить Уэйда из машины; он проталкивается вперед.

— Я возьму собаку, — говорит он.

— Ничего, — откликается Морис, — сейчас я ее вам достану.

Он оглядывается на Уивера, Уивер посмеивается.

— Иди сюда, песик. Иди-ка сюда, песинька.

Собака взвизгивает и забивается в глубь багажника. Морис хватает ее и вытаскивает, держа одной рукой за хвост, а другой за толстый ошейник с серебряными бляхами. Пес выгибает спину и извивается, но Морис зажимает его в руках. Женщины пользуются случаем показать свою доброту: они поглаживают собаку и говорят ей ласковые слова. Пес опускает голову, Уэйд улыбается.

— Фьють, — говорит Морис, когда собака выскальзывает у него из рук, — я ее уронил.

— Не дайте ей уйти! — кричит Уэйд.

— Сейчас поймаю, — говорит Морис, но, стараясь схватить пса, словно нечаянно пинает его.

Собака мечется среди леса ног, внезапно находит просвет и удирает в кусты.

— О, дьявол! — разражается Уэйд.

Морис закрывает лицо руками, его плечи под огромным пальто сотрясаются.

— Удрала, — ухитряется выговорить он.

— Сюда, Тоби! К ноге, Тоби, Тоби! К ноге! — В голосе Уэйда и злость и ласка.

Большинство — и я тоже — в первый раз слышит ее кличку, многие смеются. Двое-трое отворачиваются.

— Мы ее скоро отыщем, Джордж, — говорит Уивер, явно развеселившись. — Она не может убежать из сада. Давайте лучше внесем ящики, пока пиво не замерзло. Ну-ка, девушки, покажите этим воинам, куда их поставить.

Морис с ящиком проходит мимо меня, его все еще душит смех.

— Пойдемте, Джордж, — зовет Уивер.

Уэйд по-прежнему стоит позади машины и с надеждой смотрит на кусты.

— Я должен сначала найти собаку, мистер Уивер. Не могу же я бросить здесь проклятую тварь. — Он начинает звать ее и свистеть, чтобы подтвердить свои слова.

— Ну, как хотите, Джордж. Мы через минуту к вам выйдем, только разложим все по местам. Говорю вам, что из сада она убежать не может. Внутри живой изгороди протянута проволочная сетка. Так что не беспокойтесь.

Вместо ответа Уэйд ныряет в кусты, палкой нащупывая путь — собачий ловец. Уивер сочувственно улыбается и поворачивается, чтобы идти к дому.

— Вы обойдетесь без посторонней помощи, Артур? — спрашивает он и уходит, не дожидаясь ответа.

Я хорошо ориентируюсь в доме Уивера, как в любом общественном здании, хотя я в первый раз вижу здесь, такое сборище, даже в сочельник. Мне хочется только одного: найти где-нибудь спокойный угол и лечь. Место, о котором я мечтаю, это маленькая спальня под самой крышей в одной из башенок. Там я обычно оказываюсь в конце вечеринок, которые Уивер устраивает для регбистов. Я успеваю подняться только до половины лестницы, когда в холле появляется Джонсон — он похож на заблудившуюся собаку Уэйда. Я добираюсь до площадки раньше, чем он меня замечает. Голова кружится.

Дверь заперта. Я слышу, что внутри кто-то возится. Стучу.

— Побыстрей. Побыстрей. Ваше время кончилось.

За дверью скрип и шорохи, потом раздается голос Томми Клинтона, одного из дублеров городского клуба.