Зуга расхохотался – так громко и раскатисто, что сам себе удивился.

– Оставь свои фокусы для детей, умлимо. Я пришел с миром, чтобы говорить с тобой как мужчина.

В темноте за обрушенной стеной послышался легкий шелест. Шаги босых ног по каменному полу?

– Смотри, умлимо! Я иду без оружия.

Он отстегнул кисет с порохом и бросил к ногам, потом положил сверху слоновое ружье. Затем, выставив напоказ пустые ладони, шагнул к провалу и переступил порог.

В ушах загремел грозный рык леопарда. Дикий и яростный, звук вселял ужас, но на этот раз майор не дал себя обмануть, даже не сбился с шага. Пригнувшись под козырьком, он вошел в пролом и выпрямился по другую сторону стены.

С минуту он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, чтобы различать хотя бы стены. Ни голоса, ни звериный рев больше не раздавались. Где-то впереди, в глубине, виднелся слабый огонек, который помогал обходить груды щебня и упавших камней, что местами почти доставали до низкого потолка. Огонек становился все ярче – Зуга понял, что это солнечный луч, бьющий из потолка сквозь узкую трещину.

Взглянув вверх, он оступился и выставил руку, но коснулся не камня, а чего липкого и податливого. Раздался треск, что-то посыпалось. С трудом удержавшись на ногах, Зуга пригляделся. С пола таращил пустые черные глазницы человеческий череп, скулы которого обтягивала высохшая, как пергамент, кожа.

Зуга содрогнулся. То, что он принял за кучу камней и щебенки, было на самом деле грудой человеческих останков. Горы высохших трупов громоздились до самого потолка, перегораживали проходы, заполняли самые глубокие впадины. Сквозь разрывы темной высохшей кожи и сгнившие лохмотья одежды тускло белели кости.

«Мерзостный склеп» – так писал об этом месте Фуллер Баллантайн.

Зуга брезгливо обтер руку, коснувшуюся мертвой плоти, и снова двинулся на свет. Через несколько шагов он ощутил запах дыма и человеческого жилья и еще какой-то запах: сладковатый, похожий на мышиный, но трудноопределимый. Пол пещеры уходил вниз. Обогнув скалистый уступ, Зуга увидел впереди небольшой природный амфитеатр с полом из гладкого гранита.

В центре площадки горел небольшой костер. Пахучий дым наполнял воздух пряным ароматом и медленной спиралью поднимался к трещине в гранитном потолке, клубясь в луче света молочной голубизной. В дальней стене виднелись и другие проходы, ведущие вглубь горы, но внимание Зуги было приковано к женщине, сидевшей у огня поджав ноги.

Не сводя с нее глаз, майор неторопливо спустился на дно каменного амфитеатра.

Женщина у костра, молодая и гибкая, совсем не походила на «грязную ведьму». Такой прекрасной женщины Зуга не встречал ни в Африке, ни в Индии, ни в северных странах. Гордо посаженная голова красовалась на длинной царственной шее, как черная лилия на стебле. Черты лица напоминали древнеегипетские скульптуры – прямой тонкий нос и огромные миндалевидные глаза над высокими скулами. Зубы были мелкими и ровными, линия губ вызывала в памяти створки пурпурной морской раковины. Стройное обнаженное тело, длинные ноги и тонкие изящные руки с розовыми ладонями, небольшие высокие груди идеально сферической формы. Узкая талия переходила в круглые бедра и упругие ягодицы, повторяя изгибы венецианской вазы. Широкий треугольник лобковых волос рассекала глубокая впадина, и оттуда, словно крылья экзотической бабочки, появляющейся на свет из мохнатой куколки, бесстыдно выглядывали малые губы.

Зуга приблизился к костру. Женщина устремила на пришельца бездонные темные глаза и грациозно повела тонкими длинными пальцами. Зуга покорно опустился на корточки напротив.

Женщина подняла стоявший рядом калебас и плеснула немного молока в глиняную чашу, потом отставила сосуд из выдолбленной тыквы в сторону. Зуга ожидал, что она предложит чашу ему, но женщина не шевельнулась, продолжая смотреть на него загадочным взглядом.

– Я пришел с севера, – нарушил молчание Зуга. – Люди зовут меня Бакела.

– Твой отец убил ту, что была до меня, – произнесла женщина.

Точеные губы едва шевелились, но сила и глубина голоса свидетельствовали о навыках опытного чревовещателя. Казалось, умолкшие звуки еще долго висели в воздухе, и майор понял, кто говорил с ним голосами ребенка и девушки, воина и дикого зверя.

– Он был болен, – ответил Зуга.

Он не стал спрашивать, откуда жрице известно, чей он сын, однако понял, что умлимо – наследственная должность. Титул верховной жрицы передается от матери к дочери из поколения в поколение, и эта великолепная женщина – нынешняя его носительница.

– Болезнь в крови лишила отца рассудка. Он не ведал, что творит, – объяснил Зуга.

– Так говорило пророчество.

Звуки голоса жрицы отразились от стен пещеры и угасли; на долгие минуты наступила тишина. Женщина не шелохнулась.

– Вот это… – наконец произнес майор, указывая на покрытые пылью останки, – кто они, что с ними случилось?

– Народ розви, – ответила женщина, – они умерли от огня и дыма.

– Кто принес огонь?

– Черный бык с юга – ангони.

Зуга молчал, представляя себе страшные картины: толпы людей бегут как дичь перед загонщиками, пробираясь в убежище, в святое место; женщины прижимают к груди младенцев, оглядываясь туда, где колышутся кисточки на кожаных щитах воинов-амадода и высокие перья их головных уборов; беглецы лежат в темноте и прислушиваются к стуку топоров и крикам осаждающих, которые рубят деревья и сваливают их у входа в пещеру. Потом треск пламени, удушливые клубы дыма, вопли умирающих, а снаружи, по ту сторону деревянной баррикады, превратившейся в стену огня и дыма, – крики и смех вражеских воинов.

– Пророчество говорило и об этом, – произнесла умлимо и снова замолчала.

В тишине раздался еле слышный шелест, словно сухой лист прошуршал по черепице крыши. Зуга обернулся.

Из темной глубины пещеры вытекало что-то черное, похожее на ручеек крови. Медленно приближаясь, оно отражало свет костра множеством мелких искорок. У Зуги мурашки побежали по коже. Раздувая ноздри, он глубоко вдохнул тот же сладковатый мышиный запах, который ощущал и раньше, но только сейчас узнал.

Это был запах змеи.

Майор застыл от ужаса. Змея была толщиной с руку и такая длинная, что хвост ее терялся в дальних закоулках пещеры. Между тем голова чудища скользнула в круг оранжевого света. Чешуя блестела, как цветное стекло, глаза, лишенные век, смотрели на гостя немигающим взглядом. Безгубый рот раскрылся в зловещей улыбке, и из него, подрагивая, выглянул черный шелковистый язык, впитывая запах человека.

– Боже милостивый! – хрипло прошептал майор, опуская руку на рукоять охотничьего ножа, висящего у пояса.

Умлимо по-прежнему не шевелилась.

Страшная голова оторвалась от камня и опустилась в чашу с молоком.

Мамба, черная мамба, самая ядовитая из змей! От ее укуса умирают быстро, но в таких муках, которые страшнее всех кошмаров. Зуга понятия не имел, что мамба способна вырасти до таких размеров. Змея пила молоко, а часть ее длинного тела все еще скрывалась в сумраке пещеры.

Внезапно чудовищная рептилия подняла голову, повернулась к умлимо и заструилась вперед. По сверкающему телу пробегали мелкие волны, заканчиваясь у широкой приплюснутой головы. Трепещущим черным языком мамба коснулась обнаженного колена женщины. Казалось, она, словно слепец тростью, нащупывает себе путь вдоль бедра. Слегка лизнув набухшие половые губы, змея приподнялась над животом, над грудями, облизывая по пути гладкую маслянистую кожу, затем обвилась вокруг шеи, скользнула вниз и наконец остановилась, вытянув голову вперед и слегка покачиваясь. Холодный неподвижный взгляд снова остановился на пришельце.

Зуга облизнул пересохшие губы и выпустил рукоять ножа.

– Я пришел искать мудрости, – хрипло сказал он.

– Я знаю, чего ты ищешь, – ответила умлимо. – Но ты найдешь больше, чем ищешь.

– Кто меня поведет?

– Иди за маленьким искателем сладостей в кронах деревьев.

– Не понимаю, – нахмурился Зуга, не сводя глаз с огромной змеи.