У пальмовой рощи шейх остановился передохнуть. Один из рабов поставил в тени резную деревянную табуретку, другой принялся обмахивать повелителя опахалом из пальмовых листьев, отгоняя мух и остужая разгоряченный лоб монарха, покрытый тяжелыми каплями пота.

В довершение несчастья Мохаммеду бен Салиму пришлось выслушать лекцию, которую на ломаном французском и английском прочитал ему Эль-Шайтан, британский безумец с дьявольскими глазами. Сбитый с толку, не верящий собственным ушам переводчик хриплым шепотом перекладывал его слова на человеческий язык, и шейх встречал каждое новое откровение тихим возгласом «Вай!», возводя взор к небу.

Он узнал, что деревенских кузнецов, попрятавшихся по кустам, разыскали и заставили сбивать оковы с длинных шеренг растерянных невольников.

– Вай! – взвыл шейх. – Неужели этот дьявол не понимает, что рабов уже продали и даже уплатили налог?

Клинтон спокойно объяснил, что, поскольку рабов выпустили на волю, их следует отвести обратно вглубь страны, причем шейх обязан послать с ними стражу, чтобы доставить домой в целости и сохранности, и по дороге предупредить встречные невольничьи караваны, что отныне порты Элата закрыты для работорговли.

– Вай! – Из глаз шейха брызнули слезы. – Он пустит меня по миру! Мои жены и дети умрут от голода.

– Эль-Шайтан советует вам расширить торговлю копаловой смолой и копрой, – замогильным голосом пояснил переводчик, – и в качестве вашего ближайшего союзника будет регулярно навещать вас на своем огромном корабле с многочисленными пушками, дабы удостовериться, что вы следуете его совету.

– Вай! – Шейх в отчаянии дернул себя за бороду, вырвав клок длинных вьющихся волос. – С таким союзником и врагов не надо!

Сутки спустя «Черная шутка» отбыла в бухту Тельфа в сорока милях к северу. Никто даже не подумал предупредить стоявший там невольничий флот о новой политике Элата, которому принадлежали эти земли.

Пять доу, что бросили якоря на внешнем рейде, успели перерезать якорные канаты и затеряться в лабиринте мелких коралловых проток и отмелей, в которые канонерка войти не могла. Однако у берега стояло еще шесть небольших судов, а на внутреннем рейде – четыре великолепных двухпалубных океанских доу. Два корабля Кодрингтон сжег, а четыре самых новых и крупных снабдил призовой командой и отправил на юг, в Порт-Наталь, на ближайшую британскую базу.

Через два дня, подойдя к Килве, он устроил учебные стрельбы. Тридцатидвухфунтовые орудия били залпами с обоих бортов, пока вода в бухте не вскипела пеной от мощных белоснежных фонтанов брызг. Грозное эхо отражалось от дальних холмов и катилось по небу, громыхая, как пушечные ядра на деревянной палубе.

Такая демонстрация силы превратила местного султанского губернатора в трясущийся студень, и его пришлось нести до вельбота на руках, чтобы доставить на тайное совещание к капитану канонерской лодки. Кодрингтон заранее приготовил бланки договора. Губернатор с изумлением узнал, что наследует королевство, на которое никогда не смел претендовать, а также соответствующий титул, слишком грандиозный, а потому влекущий за собой осязаемые, но нежелательные знаки внимания от лица, чье имя мало кто осмеливался произнести вслух.

Сидя в кабинете величественного особняка адмиралтейства, возвышавшегося над Капской равниной, что простиралась в голубоватой дымке до дальних гор готтентотской Голландии, адмирал Кемп поначалу не обратил внимания на первые тревожные сообщения из Порт-Наталя. Они походили на плод воображения безумца, который слишком долго прослужил в богом забытом форту и стал жертвой местного душевного недуга, известного как эль-кафар, часто поражавшего тех, кто жил вдали от общества. Однако в каждой следующей депеше с севера вырисовывались все новые подробности, и отмахиваться стало трудно. В бухту Порт-Наталь пачками прибывали захваченные суда: на сегодняшний день их накопилось уже двадцать шесть – все большие доу, некоторые с грузом рабов.

Губернатор провинции Наталь в отчаянии просил совета у адмирала. С рабами все было просто: их спустили на берег, освободили и тут же направили работать по контракту к отважным джентльменам, пытающимся возделывать хлопок и сахарный тростник на диких землях долины Умгени. Рабочей силы, как всегда, не хватало, местные зулусы мирному труду предпочитали угон скота и пиво, так что губернатор готов был принять от Королевского военно-морского флота любое количество рабов. То есть работников по контракту – хотя мало кто понимал разницу. Вот только что делать с двадцатью шестью… нет, уже с тридцатью двумя захваченными доу? Пока губернатор диктовал послание, в бухту вошла еще одна флотилия из шести судов.

Через две недели одно из призовых судов, зачисленное губернатором во флот колонии, пришло в Кейптаун с пачкой новых писем. Одно из них было от сэра Джона Баннермана, консула ее величества на острове Занзибар. Другое послание прибыло лично от султана Занзибара, с копиями, адресованными министру иностранных дел в Лондоне, а также, что примечательно, генерал-губернатору в Калькутте. Султан, очевидно, полагал, что в качестве представителя королевы индийский генерал-губернатор распоряжается во всем океане, как на лужайке у себя под окнами.

Адмирал Кемп вскрыл оба пакета с тошнотворным предчувствием надвигающейся беды.

– Боже! – простонал он. – О милосердный Иисус, нет! – И, продолжая читать: – Это уже слишком, просто кошмар!

Клинтон Кодрингтон, один из самых младших капитанов в списках адмиралтейства, взял на себя полномочия, которые смутили бы Веллингтона и Бонапарта.

Он присоединил к британской короне обширные африканские территории, ранее составлявшие часть владений султана. Более того, безумец имел наглость вести переговоры с ничтожными местными вождями и сановниками, обещая налево и направо признание империи и полновесное британское золото.

– Боже правый! – Адмирал впал в отчаяние. – Что скажет этот выскочка Палмерстон?

Убежденный тори, Кемп был невысокого мнения о новом премьер-министре от партии вигов.

После осложнений в Индии, где несколько лет назад вспыхнуло восстание сипаев, британское правительство проявляло большую осторожность, принимая ответственность за заморские территории и отсталые народы. Указания сверху были совершенно четкими, и подвиги капитана Кодрингтона явно шли вразрез с рекомендуемыми принципами.

Борьба за Африку была впереди, а пока внешнюю политику Великобритании определяли жалкие изоляционисты – это адмирал Кемп знал слишком хорошо. Так или иначе, список деяний безумного капитана этим не ограничивался. Хрипя и багровея, Кемп читал депешу консула, а в глазах за золотой оправой очков стояли слезы ярости и отчаяния.

– Когда я доберусь до этого щенка… – Голос адмирала дрогнул.

Капитан Кодрингтон, похоже, единолично объявил султану войну. Однако даже в порыве бешенства Кемп чувствовал профессиональную гордость за размах операций своего подчиненного.

Список, составленный консулом ее величества, включал в себя более тридцати пунктов, поражающих воображение. Щенок шел в атаку на укрепления, высаживал на берег вооруженный десант, жег лагеря работорговцев, освобождая десятки тысяч черных невольников. Он захватывал корабли в открытом море, уничтожал их огнем на якорных стоянках и наводил ужас на все побережье в лучших традициях великого Нельсона.

Однако невольный восторг адмирала перед тактическим гением капитана Кодрингтона никоим образом не уменьшал его решимости отомстить ему за свою, без всякого сомнения, загубленную карьеру.

– На сей раз ничто его не спасет! Ничто! – проревел Кемп, переходя к посланию султана.

В нем чувствовалась рука профессионала, каждый абзац начинался и заканчивался витиеватыми и несколько неуместными расспросами о здоровье адресата, но в промежутках звучали боль, ярость и возмущение, сопровождаемые решительными протестами против нарушенных обязательств и договоров с правительством ее величества. В самом конце автор, не удержавшись, добавил пожелание здоровья и процветания адмиралу и ее величеству королеве Великобритании в этой жизни, а также всяческого счастья в жизни последующей, слегка отступая от оскорбленного тона, преобладавшего в основном тексте.