Король снова опустил голову, размышляя о столь ужасной участи, и со вздохом продолжил голосом тонким, как у женщины, – трудно было представить, что это говорил могучий завоеватель и бесстрашный воин.

– Обрати копье против предателя, сын мой, а когда убьешь его, возвращайся ко мне.

Ганданг хотел удалиться, но король, подняв палец, остановил его:

– Когда убьешь Бопу, твои амадода и ты сам можете войти к женщинам.

Этого разрешения Ганданг ждал много лет. Право войти к женщинам и взять жен было величайшей привилегией. Громко прославляя имя отца, сын, пятясь, выполз из королевских покоев.

Ганданг выполнил приказ. Он пронес копье возмездия через всю страну матабеле, через Выжженные земли и дальше, по Дороге гиен, пока не встретил предателя, который возвращался с востока, груженный вожделенной добычей.

Они встретились на перевале меж гранитных холмов, менее чем в дне пути от места, где теперь располагался лагерь Робин Баллантайн.

Шедшие под началом Ганданга воины-иньяти – «буйволы», – в головных уборах из страусовых перьев и юбках из хвостов циветты, с пятнистыми черно-белыми щитами из бычьих шкур, окружили отряд охотников за рабами, отобранный из лучших инхламбене, «пловцов», воинов Бопы. Работорговцы в юбках из обезьяньих хвостов носили на головах перья белой цапли, их боевые щиты обтягивали бычьи шкуры красно-коричневого цвета.

Правда и закон были на стороне иньяти, и, совершив быстрый охватывающий маневр джикела, отряд Ганданга смял растерянных, сознающих свою вину инхламбене. Сражение длилось лишь несколько ужасных минут.

Молодой индуна сам вступил в бой с могучим седовласым Бопой. Противник, умелый и коварный воин, покрытый шрамами, пережил тысячи подобных стычек. Черно-белый и красно-коричневый щиты сталкивались с ужасающим грохотом – казалось, это дерутся между собой буйволы. Победила молодость: Ганданг, более сильный и ловкий, сумел зацепить край коричневого щита и отшвырнул его в сторону, обнажая бок противника.

– Нгидла! – я его съел! – пропел молодой вождь, вонзая широкое копье между ребрами Бопы.

Он вытащил лезвие, плоть, сопротивляясь, чмокнула, как липкая грязь под ногами путника, идущего по болоту. Алая кровь брызнула из сердца предателя, окропив щит молодого воина и кисточки из коровьих хвостов на его руках и ногах.

Вот почему Ганданг рассмеялся, когда Робин назвала его работорговцем.

– Я человек короля, – повторил он. – А что ты здесь делаешь, белая женщина?

Он очень мало знал об этом странном народе. Когда импи Мзиликази сражались с белыми далеко на юге и были оттеснены на север, туда, где располагалась теперь страна матабеле, Ганданг был еще ребенком. Несколько раз большой крааль его отца в Табас-Индунас посещали путешественники, торговцы и миссионеры, которым король «даровал путь», пропуская через строго охраняемую границу.

Индуна подозрительно относился к белым людям с их нелепыми пестрыми товарами, подозрительной привычкой отбивать куски от скал вдоль дороги и глупой болтовней о великом белом человеке, жившем на небе. Нкулу-Кулу, великий бог матабеле, ни за что не потерпел бы такого соперника.

Если бы сын Мзиликази встретил эту странную женщину с ее желтыми спутниками в Выжженных землях, он бы без колебаний исполнил приказ и убил их всех. Однако они встретились в десяти днях пути от границы, и его интерес к чужестранцам ограничивался простым любопытством. Молодому воину не терпелось скорее вернуться к отцу и доложить об успехе карательной экспедиции.

– Какое у тебя дело, женщина? – надменно спросил он.

– Я пришла сказать вам, что великая королева больше не позволяет продавать людей, как скот, за горстку пестрых бус. Я пришла положить конец этой грязной торговле!

– Это дело для мужчин, – усмехнулся индуна, – и оно уже сделано.

Белая женщина его забавляла. Будь у него время, он с удовольствием поболтал бы с ней.

Ганданг уже собирался выйти за ограду, как вдруг под тростниковой крышей одного из навесов что-то мелькнуло. С быстротой, невероятной для такого рослого человека, воин нырнул в хижину и вытащил оттуда перепуганную Джубу.

– Ты из нашего народа, ты матабеле, – уверенно сказал он, всмотревшись в ее лицо.

Девушка опустила голову, ее лицо посерело от ужаса. Казалось, она сейчас лишится чувств.

– Говори, – грозно велел индуна. – Ты матабеле?

Джуба подняла глаза и шепнула едва слышно:

– Матабеле… из рода Занзи.

Чернокожий воин и девушка внимательно разглядывали друг друга. Джуба немного приободрилась, сероватая бледность исчезла с ее лица.

– Кто твой отец? – наконец спросил Ганданг.

– Я Джуба, дочь Тембу Тепе.

– Он мертв, как и все его дети, – нахмурился индуна, – убит по приказу короля.

Джуба скорбно опустила голову:

– Мой отец мертв, но его жены и дети угнаны в страну сулумани далеко за морем. Я спаслась одна.

– Бопа! – Ганданг произнес это имя как ругательство. Он задумался. – Бопа мог послать королю ложный донос…

Джуба молчала, но Робин заметила, что в девушке произошла едва уловимая перемена. Она чуть-чуть приподняла голову и слегка повернулась, соблазнительно выставив бедро. Глаза расширились, взгляд стал мягче, губы слегка раздвинулись, показывая розовый кончик языка.

– Кто для тебя эта белая женщина? – спросил Ганданг чуть хрипло.

Он держал девушку за руку, и она не пыталась высвободиться.

– Она мне как мать, – ответила Джуба.

Индуна перевел взгляд с лица на прелестное юное тело, и страусовые перья на его голове тихо качнулись. Джуба слегка повела плечами, открывая его взгляду упругие груди.

– Ты с ней по доброй воле? – настаивал Ганданг, и Джуба кивнула. – Хорошо, пусть будет так.

С трудом оторвав взгляд от девушки, он выпустил ее руку и повернулся к Робин:

– Белая женщина, работорговцы, которых ты ищешь, совсем рядом. – Его улыбка снова стала насмешливой. – Ты найдешь их на следующем перевале.

Он исчез так же тихо и быстро, как появился; воины плотной черной колонной ушли следом и через несколько минут исчезли за поворотом извилистой тропы.

Первым из слуг вернулся старый Каранга. Он смущенно выглянул из-за колючей изгороди, виновато переминаясь на тонких ногах, словно журавль.

– Почему ты сбежал, когда был мне нужен? – спросила Робин.

– Номуса, я боялся не сдержать гнев при виде этих псов-матабеле, – дрожащим голосом проскрипел старик, отводя глаза.

Из кустарника робко выползали носильщики. Через час все были в сборе и горели рвением, стремясь поскорее двинуться в путь – в направлении, противоположном тому, куда скрылись воины-иньяти.

Робин нашла работорговцев там, где и говорил Ганданг. Трупы валялись на перевале кучами, словно листья, наметенные осенним ветром. Почти у всех были смертельные раны в горле или груди – признак того, что под конец они сражались, как и подобает матабеле. Победители вспороли убитым животы, выпуская на волю их дух. Эту последнюю почесть оказывают тем, кто сражается доблестно.

Грифы не упустили своего: они хлопали крыльями и с хриплыми криками перелетали с трупа на труп, ссорились между собой, терзая мертвую плоть так, что тела дергались, как живые. Вверх поднимались пыль и вырванные в драке перья, шум стоял невероятный. Вокруг на деревьях и окружающих утесах сонно сгорбились уже насытившиеся птицы. Нахохлившись и вобрав в плечи лысые чешуйчатые головы, они переваривали содержимое набитых зобов, чтобы вновь вернуться к пиршеству.

Слушая хриплый хор стервятников, люди молча переступали через истерзанные пыльные останки, напоминавшие о том, что все смертны. Миновав перевал, они стали торопливо спускаться по дальнему склону, бросая назад испуганные взгляды.

У подножия холма журчал ручеек. Ниточка чистой воды вытекала из родника посреди склона и вилась от одного тенистого водоема к другому. Робин велела разбить лагерь на берегу и сразу ушла, взяв с собой Джубу. Казалось, в ущелье обитала сама смерть, и нужно было скорее смыть ее гнойное прикосновение. Робин вошла в воду, подставила голову под тонкую прозрачную струйку, падавшую в небольшой пруд, и зажмурилась, стараясь выбросить из головы ужасную картину. Джуба, повидавшая на своем коротком веку много смертей, в том числе и более ужасных, как ни в чем не бывало плескалась и резвилась в зеленоватой воде.