Увлекшись воспоминаниями, Вальтер и не заметил, как на кого-то налетел.

— Эй, дружище! — воскликнул он добродушно. — У тебя что, глаз нет?

Но прохожий, толкнув его локтем, выругался и поспешил дальше.

— Что за манеры у этого идиота? — возмутился Вальтер.

— Да, странно, — согласился Брозовский. — Ведь это Энгельбрехт-младший.

Они оглянулись ему вслед. Энгельбрехт торопливо шел по улице. На нем было светло-желтое кожаное пальто; при каждом шаге из-под его блестящих черных сапог фонтаном летели брызги.

— Черт возьми! До чего же он шикарен! А ведь уже четвертый месяц без работы. Странно, — сказал Брозовский и задумчиво покачал головой.

Дождь не прекращался. Свинцово-серое небо низвергало на землю потоки воды. Терриконы, возвышавшиеся среди нагих полей, казались черными и блестящими. Ветер гнул к земле ветви деревьев; мокрые, желтые листья, словно нехотя, слетали на размытую, грязную дорогу.

Наступила ночь. Погасли огни в поселке. В доме Брозовских тоже легли спать раньше обычного. За окнами шумел дождь, монотонно нашептывая свою колыбельную песню.

Тук, тук, тук! — перекрывая шелест дождя, раздался торопливый стук в дверь. И через минуту опять: тук, тук, тук.

Дождь барабанил по карнизу. Отто Брозовский мирно спал.

Тук, тук. Пауза. И снова, еще быстрее, еще отчаяннее: тук, тук, тук.

И вдруг что-то глухо ударило в стену. Посыпалась штукатурка.

Брозовский проснулся. В комнате было тихо и темно, хоть глаз выколи. Дождь барабанил в оконные стекла. Брозовский прислушался. Или ему показалось? Он сонно опустил голову на подушку и повернулся на другой бок. Но вот опять… Кажется, бросили камнем в стену. Он вскочил и распахнул окно.

— Товарищ Брозовский? — послышался взволнованный голос.

— Кто там?

— Это я, Гофер.

— Что случилось?

— Выходи скорей.

Брозовский осторожно прикрыл окно. Через минуту он уже отодвигал засов входной двери. В сени вошел молодой батрак Ганс Гофер.

— Тебя не добудишься, спишь, как сурок. Выводи мотоцикл, поедем! У нас в поместье неладно.

По его тону Брозовский сразу понял: случилось что-то важное. Да иначе Ганс и не стал бы поднимать его среди ночи. Они пошли в сарай. Ганс стал поспешно стаскивать брезент с мотоцикла.

— В поместье что-то происходит, Отто, — рассказывал он, и голос его прерывался от волнения. — Вчера и позавчера ночью в половине второго я слышал во дворе какой-то шум. Похоже, будто подъезжал грузовик. Но без света… А молодчики нашего Роттенхорта последние дни ухмыляются все нахальнее. Тут что-то нечисто.

— Который час?

— Начало второго.

— Поехали.

Мотоцикл рванулся вперед. Они мчались сквозь непроглядную тьму. Ганс крикнул, стараясь заглушить рев мотора:

— За полкилометра от поместья есть сарай!

Брозовский низко склонился над рулем. Ганс, втянув голову в плечи, съежился на заднем сиденье. Капли дождя стекали с фуражки за воротник и холодными струйками бежали по спине. Ветер свистел в ушах. Мимо проносились черные тени деревьев.

— Вон… за перекрестком! — закричал Ганс.

Пронзительно заскрипел тормоз. Они соскочили с мотоцикла. Тащить машину по размытому дождями полю было трудно; колеса то и дело застревали в грязи.

— Левее, — сказал Ганс.

И вот из темноты выступили неясные очертания длинной постройки. Спрятав мотоцикл, Брозовский и Ганс пешком отправились дальше.

Брозовский едва поспевал за Гансом.

Поместье окружала живая изгородь с двустворчатыми деревянными воротами. Ганс и Отто присели на корточки, прячась в кустах шиповника. Дождь лил как из ведра; ноги разъезжались в вязкой глине; больно кололи шипы.

— Мы сделаем так, — зашептал Ганс. — Когда подъедет грузовик, шофер вылезет и откроет ворота. Потом вернется в кабину. Вот тут-то мы и проскользнем.

Брозовский кивнул.

Их куртки уже промокли насквозь, становилось холодно. Во дворе поместья громко завыла собака.

Вдруг из соседней деревни донесся переливчатый бой часов: половина второго. И тотчас же, словно по сигналу, вдали послышался тихий гул мотора.

— Едут! — прошептал Ганс.

Они еще ниже пригнулись к земле.

Черной тенью промелькнул мимо них грузовик и остановился у ворот. Но из темной кабины никто не вышел. Чья-то невидимая рука бесшумно распахнула ворота. Сейчас грузовик въедет во двор, и ворота снова захлопнутся.

— За мной! — почти беззвучно скомандовал Брозовский.

Они выскочили на дорогу и, прежде чем Ганс успел что-либо сообразить, повисли на заднем борту грузовика.

Машина с грохотом въехала в ворота. Времени на раздумье не оставалось. Сейчас кто-нибудь придет с фонарем, нужно поскорее убираться. Ганс, рванув за собой Брозовского, спрыгнул на навозную кучу.

Те, что закрывали ворота, видно, услышали мягкий шум падения. Двумя яркими точками вспыхнули фонарики, полоски света забегали по двору. Ганс и Отто вплотную прижались к гнилой соломе. В это время заскрипели тормоза, машина остановилась.

«Кажется, мы у коровника», — подумал Ганс.

Люди с фонариками бросились к грузовику. Послышался торопливый шепот. В машине вместе с шофером приехал еще кто-то — значит, всего их было четверо. Они пошли по двору. Призрачный свет карманных фонариков пятнами ложился на землю, выхватывал из темноты стены хлевов и сараев. Две пары сапог приближались к навозной куче. Отто Брозовский и Ганс Гофер затаили дыхание.

— Честное слово, я слышал шум, — раздался чей-то знакомый голос.

— Да вам приснилось, дружище! Кто же будет среди ночи шататься по двору?

— Голову даю на отсечение, здесь кто-то есть.

— Да вы просто нервничаете, — нетерпеливо фыркнул другой.

Отто и Ганс услышали скрип новых кожаных сапог, так близко подошли к ним эти двое. У одного из них были длинные, как у аиста, ноги. Теперь Брозовский узнал его.

— Давайте поскорее разгружать. Нам некогда гоняться за привидениями.

— Слушаюсь, — пробормотал полицейский вахмистр Шмидт, и они направились к грузовику.

— У-ух! — дружно вздохнули Ганс и Отто.

На четвереньках они подползли к штабелю дров, возвышавшихся метрах в десяти от коровника. Отсюда им все было видно.

С грохотом откинулся задний борт. Один из мужчин вскочил в машину. Другой светил ему фонариком. На секунду он поднял руку, и яркий луч света упал на его лицо. Это был Энгельбрехт-младший. На его коричневой фуражке сверкнула жестяная бляха: свастика.

Брозовский едва не вскрикнул. Ну и подлец! Но тут Ганс толкнул его в бок, и то, что он увидел, поразило его еще больше. Из машины вытащили длинный, увязанный в рогожку тюк. Энгельбрехт-младший принял его и подал Шмидту, который стоял на лестнице, прислоненной к стене коровника. Тюк, видно, был очень тяжелый — Шмидт едва не свалился с лестницы. На секунду полицейский скрылся на сеновале, и оттуда послышался глухой стук. Один за другим сгружали с грузовика тяжелые тюки, и, порой, когда они переходили из рук в руки, сквозь разорванную рогожу что-то поблескивало — это были стволы винтовок.

Так вот в чем разгадка этих ночных визитов!

Во дворе поместья Буби фон Роттенхорта фашисты прятали оружие.

Это известие с быстротой молнии распространилось по рудникам, заводам и шахтерским поселкам. Оружие в центре Мансфельда! Оружие против рабочих! Среди горняков росло возмущение. Это чувство объединяло тех, кто еще спускался в рудник, и тех, кто был вынужден изо дня в день слоняться по улицам в поисках работы.

Медные короли заволновались. Их темные планы были раскрыты. Они высказали свое недовольство Буби фон Роттенхорту: он позволил коммунистам проникнуть в их тайну. Но тот лишь скривил в усмешке тонкие губы:

— Простите, господа, но, если у меня в поместье появился красный, это уж моя забота. Нужно ли вам говорить, что мы принимаем решительные меры, чтобы покончить с этой сволочью. Ведь я не игрушки храню у себя на сеновалах.

Медным королям такой ответ пришелся по нраву.

На следующий день помещик собственной персоной отправился к домикам, в которых жили батраки.