Оркестр тоже спустился вниз и выстроился перед столом, на котором стояли чаши с пуншем и блюда с меренгами. Голубой серж и медные пуговицы формы оркестрантов подчеркивали их специфически английскую розовощекость. Позади стола висели непропорционально большие картины на возвышающие душу сюжеты: «Нагорная проповедь», «Усмирение волн», «Юдифь, держащая голову Олоферна». Блэар вдруг обнаружил, что рядом с ним стоят епископ Хэнни и Лидия Роуленд.

— Как вам кажется, мистер Блэар, «Проповедь» — такая умиротворяющая картина, правда? — спросила Лидия. — Эта толпа, голубое небо, оливковые пальмы и Христос в отдалении.

— Такая картина не для Блэара. Хорошую погоду он не любит, — проговорил Хэнни. — Вот штормы, поножовщина — это ему по душе. Ручным он быть не может. Жаль, что здесь, кроме пунша, ничего нет. Насколько я понимаю, Блэар, вы заслужили что-нибудь покрепче.

— Чем же?

— До меня доходят слухи, что вы уже начали бить людей, чтобы выжать из них информацию.

— Это было бы ужасно, Ваше Преосвященство, но клянусь, он ничего подобного не делает, — вступил в разговор Леверетт.

— А почему бы и нет? Если у Блэара стал наконец-то просыпаться интерес, это только хорошо.

Блэар посмотрел на других гостей: мужчины все были в черном.

— Надо мне было иначе одеться.

— Ничего, вы очень хорошо вписываетесь, — заметил Хэнни. — Леверетт, вам, по-моему, надо заняться тем небольшим сюрпризом, да?

— Да, Ваше Преосвященство. — Леверетт поспешно удалился.

Блэар ощущал направленные на него из разных концов зала ледяной взгляд леди Роуленд и наэлектризованный, преисполненный ненависти и презрения взгляд Шарлотты Хэнни. Шов у него на голове мучительно ныл. У Блэара не было ощущения, что он хорошо вписывается в это собрание.

Хотя Хэнни отвел Блэара в сторону, само присутствие епископа порождало вокруг них нечто вроде водоворота. Головы всех повернулись в сторону епископа, хотя лишь немногие из гостей обладали достаточно уверенным социальным положением, чтобы самим подойти и поздороваться. Блэара поразило, что общественное собрание может оказаться самым удобным местом для доверительного разговора.

— Поделитесь впечатлением, — небрежно спросил Хэнни, — кто из женщин здесь, на ваш взгляд, ярче других? Кто тут, так сказать, бриллиант среди серых булыжников?

— По-моему, Лидия Роуленд.

— Лидия Роуленд? Сногсшибательная девушка, в обычном смысле слова. Через месяц открывается светский сезон в Лондоне. Леди Роуленд повезет Лидию в Лондон, чтобы представить ее при дворе, сделать все необходимые визиты, поездить в каретах, потанцевать на нужных балах — пока она не привлечет к себе какого-нибудь мужчину, который и станет ее мужем. Все это ничем не отличается от обычаев тех племен, которые мы с вами видели. Нет, я не Лидию имел в виду. Да и какое мне дело до Лидии?

— А кого — Шарлотту?

— Неужели вы сами не видите? Конечно, она моя дочь. Но помимо этого, она еще была одареннейшим и самым замечательным ребенком в мире. Настоящей принцессой. Когда она поехала в Лондон, чтобы в первый раз выйти там в свет, она отказалась от всех этих выездов, вышагивания при дворе с разными щеголями — и я ее понимаю. Но теперь я ее просто не узнаю. Такое впечатление, что она каждое утро первым делом нарочно посыпает себя пеплом, чтобы скрыть собственную незаурядность. Посмотрите на тот мыльный пузырь, что стоит с ней рядом, на этого Эрншоу. Профессиональный политик. Он нанес поражение лорду Джереми, моему старому другу. Джереми вообще дурак был, что ввязался в выборы. Но ему взбрело в голову, что раз его семья служила стране со времен «Черного Принца» и раз он дает работу десяти тысячам человек и выплачивает еженедельно сто тысяч фунтов одной зарплаты, то он и должен добиваться этого места и непременно победит, потому что Эрншоу — ничтожество, у которого всех-то работников один клерк. Но победил Эрншоу, и теперь он пробивает в парламенте предложение запретить лордам избираться членами палаты общин, ограничив их, словно ископаемые, палатой лордов. Что ж, так Джереми и надо.

— Почему?

— Нечего бороться против профессиональных политиков, их надо покупать с потрохами.

— Эрншоу куплен? — «Довольно неожиданный взгляд на поборника моральных реформ», — подумал Блэар.

— Если нет, то это пустая трата средств.

— Циничный взгляд, даже для епископа.

— Когда я был молодым человеком, то исповедовал Золотое Правило[41] ; в среднем возрасте я пытался следовать здравому смыслу. Теперь у меня нет времени на подобные вещи.

— И за что же вы платите Эрншоу? Чтобы он был поклонником Шарлотты?

— Эрншоу не поклонник, он локомотив. Он будет пыхтеть и тянуть, а потом, когда станет нужно, его отцепят, и он поедет в другое место. И исчезнет. — Хэнни прервал тираду, чтобы поприветствовать покрытую тонкой вуалью древнюю матрону, поинтересоваться ее здоровьем и проводить ее к блюдам с меренгами. После чего он вернулся к Блэару. — На сирот всегда собираются целые толпы.

— На сцене сегодня сирот было много.

— Сироты — цена, которую приходится платить за уголь.

— Я прочитал доклад следственной комиссии. Погибли семьдесят шесть человек, а вашим юристам удалось доказать, что на руководстве шахты нет никакой вины в их гибели. И возобновление расследования вам не нужно.

— На мой взгляд, сейчас жизнь вернулась в обычную колею.

— Только не для погибших и не для их вдов, которые лишены возможности подать на вас в суд для возмещения ущерба.

— Блэар, насколько я помню, жюри пришло к выводу, что в случившемся виноват кто-то из погибших шахтеров. Шахта потеряла двухнедельный объем добычи. Я не подавал в суд на вдов ради возмещения моих финансовых потерь, а они значительны. Так что, пожалуйста, не разыгрывайте здесь сострадания. На самом-то деле вы ведь рассчитываете, будто я настолько испугаюсь возобновления расследования, что сочту ваше задание выполненным и благополучно отправлю вас подальше. Но я этого не сделаю, не надейтесь.

— Вы не возражаете, если я начну задавать вопросы по поводу этого доклада?