— Чего вы полезли? — ярился погонщик. — Думаете что, я работы своей не знаю?

— Извините, — ответил Блэар.

— Вы его выставили дураком, — пояснил Бэтти. — Ему легче было бы помереть, чем оказаться в таком положении.

Подошли другие погонщики, совместными усилиями они втащили пони на платформу и связали ее новой подпругой. Работа на шахтном дворе возобновилась: одни снова принялись взвешивать вагонетки, другие составлять поезда и цеплять их к локомотивам, опять послышался звон кузнечных молотов. Бэтти крикнул, давая сигнал подъемной лебедке. Несущий трос дернулся, по всей его длине пробежала волна вибрации, клеть немного приподнялась, но пони в наброшенном на морду брезенте теперь оставалась спокойной. Трос остановился, потом пошел вниз, и животное скрылось в зеве ствола, а вслед за ним опустилась и клеть, на мгновение приостановившись на уровне платформы, чтобы Бэтти успел в нее забраться.

Ударив в сигнальный колокол клети, смотритель проговорил:

— Цифры сходятся, мистер Блэар. Семьдесят шесть ламп, семьдесят шесть человек. А это самое главное.

— Никакой загадки тут нет. — Блэар все еще не отдышался до конца.

— В чем? — переспросил Бэтти.

— В том, от чего умирают пони. От страха.

По лицу Бэтти скользнула мимолетная грустная улыбка. Потом он вошел в клеть, и та скользнула вниз, быстро набирая скорость, но двигалась плавно, отяжеленная подвешенным пони.

Блэар двинулся по направлению к сортировочному навесу. Навстречу ему локомотив тащил с загрузочного пути состав полных вагонеток. Соединенные между собой только цепями, вагонетки с грохотом налетали друг на друга всякий раз, когда паровоз притормаживал или снова дергался вперед. По бокам поезда шли шахтерки, подбирая крупные куски падавшего угля.

Под самим навесом стояла туча угольной пыли, поблескивающая в лучах солнца. Розы Мулине не было видно ни на приемной площадке, ни среди женщин, выбиравших с конвейерной ленты камни и пустую породу, ни возле сортировочных грохотов. Когда Блэар попал сюда впервые, было уже темно. Теперь, при дневном свете, одеяния шахтерок — рабочие рубахи и брюки, плотные фланелевые платки на головах и закатанные юбки — не казались ему ни мужскими, ни женскими; это были просто робы, рассчитанные скорее на какого-то гермафродита. Одна из женщин отделилась от группы тех, кто работал у нижней части сортировочной линии, и направилась ему навстречу; по ее крупным формам Блэар узнал Фло, подругу Розы.

— Джентльмен решил нас навестить, — проговорила она и кивнула головой в сторону вышки. — Видела ваши подвиги.

Блэар скинул с плеча саквояж.

— У меня есть кое-что для Розы. Она здесь?

— Здесь, только она поранилась. Ничего страшного. Попозже вернется. Но я не знаю когда. — Фло протянула черную руку. — Давайте мне, я ей передам.

— Я хочу сам ей отдать. Мне нужно с ней поговорить.

— Ну я не знаю, когда она вернется.

— Когда вы кончаете работу? Тогда и поговорю.

— В пять. Но ей неудобно разговаривать здесь с вами, когда мужчины будут подниматься из шахты.

— Тогда встретимся в городе.

— Нет. Лучше всего на Кэнэри-вуд. Это та рощица, что ближе других к шахте. Она вас там будет ждать, после работы.

— Если она не придет, я найду ее в Уигане.

— Роза придет.

Казалось, Фло была довольна результатами переговоров.

— Мне нужно работать, — неожиданно, словно испугавшись сказать лишнее, проговорила Фло.

— Нужно — значит нужно.

— Пока.

Фло двинулась к сортировочной ленте. Она была слишком крупной, однако, чтобы ускользнуть от него легкой поступью, и ни платок, ни черные пятна угольной пыли на лице не смогли скрыть того удовлетворения, что сквозило в ее прощальном взгляде.

Блэар прошел уже полпути назад до Уигана, когда внезапно остановился. Дорога тянулась по большей части среди полей, черных от свежевспаханной земли. Изначальное намерение Блэара заключалось в том, чтобы разыскать вдову, миссис Джейксон: если верить дневнику Мэйпоула, викарий заходил к ней в день своего исчезновения. Правда, были люди, которые видели преподобного и позднее, но, возможно, викарий сказал этой женщине что-нибудь заслуживающее внимания.

Блэар даже не сразу понял, что стоит на месте; он остановился так резко и неожиданно, как будто ноги его внезапно обессилели. Сейчас он видел перед собой не черные поля, а бьющуюся на подвеске пони. Ее захлестывал страх, черный, словно зев шахты, но это не был страх перед падением в ствол. В том, как билась кобылка, мотая во все стороны головой и напрягая все силы, чтобы освободиться, был ужас перед чем-то неизмеримо худшим. Вызванный этим ужасом лошадиный пот все еще покрывал его.

Блэар обнаружил, что стоит на земле, на коленях. Но то, что он сейчас испытывал, не было приступом малярии. Лошадь исчезла, ее вытеснило воспоминание о колесном пароходе, пробивавшемся куда-то в расщелине между черным морем и серым небом. Хриплое шипение волн соперничало с неровными шлепками колес по воде, и судно то немного продвигалось вперед, то застывало, тяжело и неуклюже барахтаясь на месте, то снова делало рывок вперед. Капитан старался держать раскрытую Библию так, чтобы можно было хоть что-то прочесть на ветру, таком сильном, что от него развевались даже бороды матросов. Шесть моряков держали на плечах доску с телом, завернутым в муслиновую простыню. Потом они приподняли дальний конец доски, и тело скользнуло с нее в воздух, словно бескрылый ангел. Маленький мальчик подтянулся и повис на ограждавших борт перилах, чтобы лучше видеть, что будет дальше.

У поверхности воды полет ангела закончился. Конец простыни зацепился за доску, ткань сорвалась с тела и раскрутилась, образовав огромную, бившуюся на ветру белую дугу, другим своим концом привязанную к телу. Пароход, зарываясь в морскую пену, шел вперед, и тело накрыло волной, но оно всплыло, тканью его притянуло к судну, оно ударилось о борт, погрузилось в волну, снова показалось на поверхности. Поскольку к телу был прикреплен свинцовый груз, мальчику были хорошо слышны удары о борт.

Один из матросов обрубил ткань ножом. Освободившись, простыня мгновенно вытянулась по ветру и постепенно, виток за витком, опала на воду. Тело, накрытое пенной волной, быстро исчезло из виду, хотя мальчику казалось, что какое-то время он еще видел простыню на воде. Блэар, шахтер-золотодобытчик, с которым мальчик и его мать познакомились на пароходе, потрепал мальчика по голове и произнес: «Ничего, бывает». Потом, по мере того как Джонатан подрастал и становился взрослым, ему суждено было узнать, что подобные вещи случаются сплошь и рядом.