— Не рассказали мне о Шарлотте? О том, что епископ хочет, чтобы она забыла о Мэйпоуле и согласилась на Роуленда?

— Да. Но это бы испортило ваше представление о Шарлотте и вообще о всех Хэнни. Вы застали их не в лучший момент.

— Знаю, знаю: Англия по большей части страна солнечная. Значит, получается что-то вроде: Роуленд или я. Шарлотта привязана ко мне до тех пор, пока не согласится выйти за него замуж, так? А я тем временем привязан к ним?

— Можно и так понимать.

— Ладно, я доведу Шарлотту, и она согласится.

— Для вас это слишком низко. Вы этого не сделаете.

— Ничто для меня не низко. Я промок, выжат и готов отсюда уехать в любой момент. Как Эрншоу. Он ведь тоже было ловушкой, да, этот великий реформатор? Хэнни притащил его сюда, чтобы занять чем-нибудь Шарлотту. Вы мне говорили, что Эрншоу не ухаживает за ней, значит, вы все знали.

— Шарлотта богата и привлекательна.

— В ней не больше обаяния, чем в молодой гадюке. В любом случае, я не хочу быть ни еще одним Эрншоу, ни одной из деталей ловушки для Роуленда.

— Он же будущий лорд Хэнни.

— Он маньяк-убийца. Ну и семейка! — Блэар взъерошил пятерней волосы, и ему пришла в голову мысль, что лошадь ухожена куда лучше, чем он сам. — Вы мне говорили, что у Шарлотты есть в имении свой коттедж. Где он?

— Зачем вам это?

— Хочу с ней поговорить, убедить ее.

— Это тот коттедж, что возле каменоломни. Идите по задней аллее, что за главным зданием, увидите каменоломню и тогда уж мимо не пройдете. А если она не захочет с вами разговаривать?

Ну, тогда у меня остается то, с чего я начал. Найду Мэйпоула, где бы он ни гнил или ни прятался. Хэнни ведь не нанял Мэйпоула специально для того, чтобы тот исчез, а?

— Джон не пошел бы на подобное, точно так же, как и вы.

— Вы неисправимый оптимист, да?

Дорога представляла собой две узкие колеи, наезженные на подстилке из прошлогодних листьев. Буковые деревья, зеленые от мха и черные от сажи, прятались позади полотно сросшегося колючего кустарника, с которого капала вода. Через полмили с одной стороны дороги открылся луг с пасущимся на нем стадом овец, казавшихся особенно белыми на фоне деревьев, а по другую сторону меж кустов замелькали дома на Уиган-лейн, все ближе подступающие к границам имения «Хэнни-холл».

Еще один, последний поворот, и начался спуск с холма; дорога пошла вдоль каменной стены, защищавшей путешественника от падения с крутого обрыва в том месте, где одна сторона холма была полностью выбрана на щебень. Блэар остановился, чтобы осмотреться с высоты одолженной ему Левереттом коляски. Обрыв был не меньше сотни футов высоты, песчаник успел уже густо порасти водорослями и отчаянно цеплявшимся за камни кустарником, внизу терялось в тени мрачное и унылое озеро. Однако дом, который, казалось, служил приложением к каменоломне, выглядел по сравнению со всем этим полным контрастом. Нижняя его часть была выложена из взятого в этой же каменоломне серовато-коричневатого камня. Фасад же верхнего этажа был белым, в стиле Тюдоров, переплетение черных брусьев венчалось веселенькой претенциозной крышей из красной черепицы. Между домом и каменоломней располагались небольшая конюшня, теплица и голубятня. Вокруг самого дома выстроилась изгородь из розовых кустов, стоявших еще голыми, без листьев, и бледно-желтых нарциссов, едва начавших открывать бутоны. Из высокой кирпичной трубы вился дымок. Вид дворика и самого дома как бы приглашал зайти.

Но, когда Блэар постучал в дверь, никто не отозвался. Поскольку Блэар видел поднимавшийся из трубы дым, он направился к задней, кухонной двери. Однако и там на его стук не ответили. Через окно было видно, что на кухне темно, стол накрыт на одного человека, на тарелке рядом с экзотическим апельсином лежало пирожное. В глубине холла горела свеча, свет ее отражался в белом платье сидевшей там молодой женщины. Блэар ясно видел ее, но это длилось лишь мгновение, потом женщина задула свечу.

Женщина была рыжеволосой, и Блэару вначале показалось, что это Роза; однако лицо сидевшей было слишком круглым. Каким-то странным образом она напоминала одновременно и Шарлотту, и Розу. Однако Шарлотта смотрела бы сейчас на Блэара с холодной яростью, Роза — с ленивым безразличием кошки. В глазах же прячущейся в доме девушки Блэар видел лишь панический страх.

Блэар позвал девушку через закрытую дверь и снова не получил никакого ответа. В ничем не нарушавшейся тишине он почти физически ощутил легкие прогибы половых досок: это девушка отошла подальше в глубь холла. Сшитое из муарового шелка платье позволяло предположить, что девушка принадлежит к высшему обществу. Но столь очевидно продемонстрированный ею страх заставил Блэара сделать вывод, что скорее перед ним одна из подопечных Шарлотты из «Дома для женщин», какая-нибудь «падшая» фабричная работница или шахтерка, скрывающаяся тут от праведного гнева отца. Кем бы она ни была, но ни стук, ни попытка подозвать ее не смогли заставить девушку подойти к двери.

Блэар махнул рукой и уехал. Под дождем от его лошади шел пар. Блэар сообразил, что похож сейчас на цыгана, старьевщика или бродячего лудильщика, вообще на человека, от которого, судя по его внешнему виду, можно ждать только неприятностей. Типам с такими физиономиями двери не открывают.

Не обнаружив в доме Шарлотты, он даже испытал определенное облегчение. Блэар не представлял себе, что и как он стал бы ей говорить: попытался бы объяснить, что ничего не знал о подлинных мотивах епископа, или же спустил бы с цепи сидящего у него в душе дьявола и сделал бы все, чтобы толкнуть Шарлотту в объятия Роуленда. Если бы во время последнего их разговора он встретил со стороны Шарлотты не холодное презрение аристократки, а что угодно иное, просто нормальное — как у Розы — биение человеческого сердца, какой-то минимум теплоты и доброго отношения, все могло бы сложиться иначе. Повинуясь внезапно возникшему импульсу, он тогда сказал, что уедет из Уигана, а Шарлотта просто бросила это предложение ему обратно в лицо, как половую тряпку.

Настроение у Блэара портилось все сильнее, чему помогали сгущавшаяся темнота, усиливавшийся ветер, перестук голых ветвей у него над головой. Он зажег фонари коляски, хотя в наступавшем мраке больше доверял инстинкту лошади, чем собственному зрению. Теперь он уже и сам не понимал, для чего предпринял эту вторую попытку заключить с Шарлоттой перемирие.