— В таком случае, — сказал Ник, — и я сразу же перейду к делу. Наш самолет вылетает из Стокгольма через два часа.

— Как? — искренне изумилась Астрид. — Разве мы вылетаем не завтра? С этими опытами я совершенно утратила чувство времени. Какой сегодня день?

С этими словами рассеянная шведская ученая дама отправилась наверх одеваться и укладывать чемодан, а Ник уселся в кресло в ее домашней библиотеке, уныло обводя взглядом стоящие на полках тома трудов Эйнштейна, Ферми и Оппенгеймера.

Реактивный самолет, взлетающий с частного аэродрома в Баварии, быстро набрал нужную высоту и взял курс на север, на Копенгаген.

Спустя двадцать минут после взлета, Большой Человек решил лично сесть за его штурвал. Пилот Ганс молчал, пытаясь угадать настроение босса, прежде чем рискнуть начать разговор. В конце концов он пришел к заключению, что для человека, потерявшего за один только вечер пять миллионов долларов, граф фон Штади пребывал в довольно сносном расположении духа.

В прошлом — пилот германского военно-воздушного флота, грубоватый здоровяк и большой любитель пива, Ганс пользовался у фон Штади некоторыми привилегиями не столько как его личный пилот, сколько как своего рода придворный шут, что давало ему возможность быть с боссом весьма откровенным.

— Полагаю, что через два часа мы будем в Дании, — заметил с довольной ухмылкой фон Штади. — Так что к ужину я буду в отеле.

— Осмелюсь заметить, шеф, — поправил его осторожно Ганс, — что следует сделать поправку на сильный встречный ветер. Так что нам потребуется несколько больше времени.

— Да, конечно, — каменея лицом, кивнул граф. — Я ошибся, это очень глупо с моей стороны — забыть о лобовом ветре с севера.

Ганс прикусил язык: босс терпеть не мог, когда ему указывали на его промахи. На худом утомленном лице графа обозначились глубокие складки, он даже скрипнул зубами, как показалось Гансу. Да, блестящий ум, но ни к черту не годные нервы, подумал пилот. Этот гениальный человек в ближайшие пять лет либо будет править миром, либо умрет от перенапряжения. Недаром ведь его портрет трижды красовался на обложке журнала «Дер Шпигель»! Он мог несколько раз пересечь по воздуху Германию, чтобы встретиться в один и тот же день с различными финансовыми и промышленными магнатами, выступить с речью и подписать соглашение. Принадлежащие ему фармацевтические фабрики, стоящие многие миллионы долларов, сыграли не последнюю роль в расцвете экономики Германии, — об этом говорил сам бывший канцлер Эрхардт. Фон Штади был на короткой ноге со всеми крупнейшими рурскими промышленниками, входил в состав правления пяти главных банков, но при этом продолжал заниматься и хирургической практикой. Об этой стороне его многогранной деятельности Ганс был осведомлен лучше, чем того хотелось бы графу. К счастью, он об этом не догадывался, как, впрочем, и о многом другом.

Тишину кабины нарушило потрескивание радиоприемника.

— Сообщение из нашей службы наблюдения, шеф, — сказал Ганс.

— Очень хорошо, — кивнул босс. — Давайте послушаем.

Копенгаген докладывал, что фон Рунштадт и Лундгрен взяты под постоянное наблюдение. Они благополучно добрались до столицы Дании, где за ними увязались, как и предполагалось, агенты шведской службы безопасности. Однако во второй половине для фон Рундштадту удалось перехитрить их и уйти от «хвоста», что дает основание предположить, что сегодня вечером он, как и было условлено, доставит графу интересующую его женщину.

— Что ж, я доволен, — сказал фон Штади.

— Блестящая идея, шеф, пообещать награду за эту даму, — угодливым тоном заметил Ганс. — А я уже было решил, что мы зря ухлопали пять миллионов, когда поступило известие о провале тайной операции в Швеции.

— Вы никогда не задавались вопросом, Ганс, — вкрадчиво произнес фон Штади, — отчего это вы так и остались пилотом самолета после тридцати лет службы? Нет? Позвольте в таком случае мне высказать свои соображения по этому поводу. Во-первых, хочу отметить, что эти мелкие уголовники, от которых недалеко ушел и этот фон Рунштадт, несмотря на все его блестящее военное прошлое, ввязались в глупую и опасную затею. Нельзя было так рисковать. Во-вторых, должен вам сказать, что наши союзники, которыми в настоящее время являются китайцы, предпочли бы получить от нас интересующие их сведения о Муско без лишней шумихи, чтобы иметь возможность преподнести Соединенным Штатам сюрприз. И наконец, будь вы повнимательнее, вы бы знали, что еще три дня назад я отдал приказ отменить эту операцию в Швеции, но эти дураки по собственной глупости засиделись в пещере. Впрочем, я лично бы перестрелял их, даже если бы они и уцелели. А теперь сделайте милость — возьмите управление самолетом на себя. Мне нужно кое-что обсудить с нашим другом Линь Тяо. И вот еще что, Ганс: зарубите у себя на носу, что господство над Северной Америкой стоит гораздо дороже, чем какие-то жалкие пять миллионов долларов. Вам все ясно?

— Так точно, шеф, — нервно жуя огрызок сигары, прохрипел пилот. — Мне следовало и самому догадаться. Но ведь вы всегда все просчитываете на много ходов вперед. Разве могу я за вами угнаться?

Едва граф покинул кабину самолета, как в маленьких глазках Ганса появилось совершенно новое выражение: напряженной работы мысли и душевной боли. Он знал, что граф солгал, утверждая, что распорядился свернуть шведскую операцию. Его просто-напросто застали врасплох со спущенными штанами, и он пытался вывернуться. Раньше он никогда не лгал Гансу, и несвойственное ему бахвальство лишь подтверждало худшие опасения опытного летчика: шеф явно утрачивает над собой контроль. Ганс отлично знал, что за этим последует срыв, так что предстоит выдержать небольшой Армагеддон[1]. Глаза Ганса лукаво блеснули: он знал, как извлечь для себя пользу из ошибок потерявшего самообладание шефа.

Под крылом самолета возникли знакомые очертания Ютландского полуострова. Слегка подправив курс, Ганс стал снижаться над Копенгагеном.

Прошло не менее получаса с начала спектакля в Датском королевском театре, когда в полутемную ложу, где в одиночестве наслаждался великолепным зрелищем Ник, пошел наконец граф фон Штади со своей свитой. Как и полагается истинному аристократу, фон Рунштадт даже не обернулся в его сторону, сохраняя невозмутимое спокойствие. И лишь когда в антракте вспыхнул свет, Ник соблаговолил взглянуть на своих запоздавших соседей по ноже.

Он без особого труда определил, кто из них и есть фон Штади. Его спутники выглядели именно так, как и должны им глядеть все прилипалы и прихлебатели, увивающиеся за влиятельным человеком: их угодливые физиономии выражали разную степень напыщенной значимости и плохо скрываемого плутовства. Признаться, фон Штади поразил Ника, он ожидал увидеть типичного закоренелого нациста, с непременной круглой головой на бычьей шее, этакого чванливого толстого пруссака.

Вместо этого он видел элегантного мужчину в строгом вечернем костюме, похожего одновременно и на командира подразделения морских пехотинцев, и на святого с одной из картин Эль Греко. Ник понял, что несмотря на свою худобу, граф обладает недюжинной физической силой, о чем свидетельствовал здоровый цвет кожи его лица и блеск живых, слегка запалых глаз.

Граф закончил обмен любезностями с сидящей рядом с ним дамой и обернулся к Нику.

— Добрый вечер, господин фон Рунштадт! — сказал он. — Я чрезвычайно рад, что вы смогли воспользоваться моим предложением. Но я послал вам два билета, а вы здесь один!

В его хорошо поставленном голосе Ник уловил насмешливые нотки.

— Я оставил свою даму дома, — сухо ответил Ник. — Мне подумалось, что ей лучше не слышать, как мы будем торговаться из-за нее.

— Я никогда не торгуюсь, мой друг, — усмехнулся граф. — Вас проинформировали уже о сумме вознаграждения, так что либо соглашайтесь, либо прекратим этот разговор. Тем не менее жаль, что доктора Лундгрен нет здесь сегодня с нами, потому что я не люблю покупать кота в мешке, если так можно выразиться.