Вечером, в спальне, она спросила мужа:

— Как ты думаешь, Кларенс будет стремиться увидеться с Эвиан?

Это была болезненная тема. Арни сдержанно ответил, не глядя в лицо жены:

— Я не знаю ни одной причины, которая могла бы ему помешать, если он жив.

— Зана говорила, что он не умер.

— Она говорила много такого, что могло заставить человека жить так, как он живет, и не идти против судьбы.

— Потому что с ней невозможно бороться?

— Потому что в итоге можно получить вовсе не то, что хочешь.

Наступила осень: лес менялся день ото дня. Разноцветье постепенно поглощало зелень, становясь все ярче, растекаясь, словно медленный пожар. Погода стояла сухая и теплая, и хотя в это время года в усадьбе было полно работы, Надин не отказывала себе в удовольствии прогуляться по лесу и полюбоваться падающими листьями.

Иногда Эвиан ходила с ней, а еще они вместе собирали поздние яблоки. Их уродилось столько, что ветки свисали до самой земли. Эвиан никогда не думала, что сможет получать столько удовольствия от поисков плодов в переплетениях света и тени, от прикосновений к ладоням гладких листьев и шершавой коры, а к лицу — теплого и пахучего осеннего ветерка.

Джозеф Иверс, наконец, договорился со своим соседом Уиллисом о покупке его ранчо. Для этого нужно было съездить в Шайенн, к тому же Надин давно говорила, что надо окрестить детей.

Для Эвиан наступило относительно спокойное время. Подружившись со своей взрослой падчерицей, она пришла к выводу, что домашние дела, мелкие, естественные, отвлекающие заботы могут служить реальной опорой и рассудку, и духу. В руках Надин спорилось любое дело, за которое она бралась; помогать ей или просто наблюдать за нею было большим удовольствием.

Иверс относился к жене с полным безучастием, как к пустому месту. Эвиан испытывала несказанное облегчение от того, что отныне он не посещал ее по ночам. Она почти поверила в то, что так будет всегда.

Когда перед отъездом в Шайенн Иверс неожиданно зашел к ней, молодая женщина застыла в напряженной позе, и только ее рука, державшая гребень, слегка задрожала.

— Сколько времени это будет продолжаться? — резко произнес Иверс. — Я хочу знать, от кого этот парень? Я не намерен давать свою фамилию ублюдку!

Меньше всего Эвиан желала быть честной с этим человеком, но в данном случае ей ничего не оставалось, как сказать правду:

— Я не знаю.

Иверс подошел к колыбели. Мальчик был черноволосым и темноглазым, но такой была и сама Эвиан. Никто не сумел бы как следует сравнить изящные мелкие черты грудного ребенка с чертами взрослого мужчины.

— Собирайся, — мрачно произнес Иверс, отступая к дверям, — через полчаса выезжаем.

Надин воспринимала это путешествие как настоящее приключение, пусть даже их сопровождал отец (Арни пришлось остаться на ранчо за старшего).

Насколько хватало глаз, простирались необъятные леса. Вокруг лица вился тонкий слой нагретого солнцем воздуха. Еще выше звенели насекомые, а над головой кружили птицы.

Молодая женщина слышала, что где-то там, выше границы леса, пасутся стада снежных коз. Никто не знал, как им удается выживать зимой среди обледенелых утесов и непрерывных метелей. Случалось, Надин замечала этих животных на выступах скал, выше которых можно было увидеть лишь парящих белоголовых орланов.

Ей не хотелось заговаривать с Эвиан в присутствии отца, к тому же она видела, что та чем-то удручена. Сама Надин предвкушала поход по магазинам, а еще она втайне задумала визит к женщине, умеющей делать «городские» прически. Конечно, отец мог воспротивиться, хотя едва ли: ведь она больше не была его собственностью!

Они с Эвиан решили взять няню — одну для двоих детей. На ранчо так будет легче управляться по хозяйству, а в Шайенне это позволит им спокойно и свободно прогуляться по лавкам.

Очутившись в городе, Эвиан рассматривала улицы, дома, женщин с корзинками для покупок так, будто никогда не видела ничего подобного. В Шайенне появилось несколько новеньких черных лакированных кабриолетов, а в остальном все было по-старому: возле салунов толпились ковбои, гордый вид которых не мешал им наниматься на чужие ранчо за миску скверной похлебки в день и десять долларов за сезон; с балконов махали руками проститутки с завитыми волосами и размалеванными лицами.

Когда Джозеф снял в гостинице два, а не три номера, Эвиан похолодела. Он не мог сделать это из экономии, скорее, он думал о другом.

Иверсу надо было наведаться в «Шайенн-клаб», престижный мужской клуб, куда не допускались ни ковбои, ни тем более — женщины, потому он скрепя сердце позволил дочери и жене в одиночку пройтись по магазинам. Надин рассказала Эвиан про парикмахершу. Молодая женщина мечтала сделать прическу в стиле «буфф» или какую-либо другую, соответствовавшую городским вкусам.

Внезапно Эвиан поняла, что смертельно соскучилась по всему модному и красивому. А ведь она знала толк и в фасонах платьев, и в тканях! Батист, шелк, нежный бархат, изящная вышивка — как же она любила все это! Совсем недавно Эвиан ничего не хотелось, а теперь оказалось, что все эти свойственные почти каждой женщине желания и чувства отнюдь не растрачены.

Перво-наперво они наняли няню — молодую девушку, умеющую обращаться с детьми, пообещав, если она справится, взять ее с собой на ранчо и положить хорошее жалованье. А потом отправились за покупками.

Эвиан хорошо помнила, где находится тот или иной магазин или лавка, и наотрез отказалась заходить только к мадам Кристель: ей не хотелось отворять дверь в свою прошлую жизнь.

Надин была возбуждена, она без умолку болтала, потому, в конце концов, Эвиан тоже оживилась, сделалась куда разговорчивее обычного, и временами на ее лице даже появлялась улыбка.

Такими их и увидел Кларенс Хейвуд, выходивший из скобяной лавки.

Прежде ненавидящие друг друга, они шли под ручку и преспокойно болтали. Обе — в городских платьях и шляпках, оживленные и веселые.

Кларенсу показалось, будто Надин расцвела изнутри, а Эвиан по-прежнему поразительно красива, но при этом выглядит гораздо живее. В ее судьбе, безусловно, произошли перемены, но… какие?

Сперва он почувствовал себя оглушенным, а после ощутил, как к сердцу подкрадывается невыносимая боль. Ему чудилось, будто он стоит по ту сторону хотя и прозрачной, но прочной стены и созерцает чужую жизнь. Ему безумно хотелось очутиться лицом к лицу с Эвиан, взять ее за руки и заглянуть в глаза. Позвать за собой. Но он дал себе слово быть осторожным.

Присутствие Надин мешало Кларенсу подойти к Эвиан прямо на улице. Мешало и то, кем он стал; ведь он больше не был простым честным парнем, некогда встретившим свою любовь на оленьей тропе. Теперь он грабил поезда в составе банды Бешеного Айка.

Айк любил лошадей, оружие, карты и… фальшивое благородство. Стремясь снискать славу Робин Гуда, он запрещал своим людям отнимать деньги у бедняков и обыскивать женщин, что, впрочем, не мешало ему хладнокровно пристреливать тех, кто пытался сопротивляться. Случалось, ему доставалась крупная добыча, и он сто раз мог бы уйти на покой, как в свое время сделал Джозеф Иверс, но ему было скучно, потому он быстро просаживал деньги в салунах и борделях и снова отправлялся грабить.

В банде существовала такая вещь, как «общий котел», потому за минувший год Кларенсу удалось заработать не так много денег, как он рассчитывал.

Он решил проследить за девушками и узнать, где они остановились. У него было не слишком много времени, потому как с наступлением темноты грабители намеревались покинуть город. Их целью была железнодорожная ветка Шайенн — Пуэбло и крохотная станция по дороге, где поезд замедлял ход, чтобы служащие почтового вагона могли забрать мешки с корреспонденцией.

Кларенс сразу решил, что ничто не помешает ему пустить пулю в лоб Джозефа, если тот встанет на его пути, взять Эвиан за руку, вывести на улицу и посадить в седло. А в случае преследования и нападения на них людей Иверса он попросит помощи у Айка.