Думай, как призрак, сказал он себе. Моя мотивация – открыть дверь, как призрак.

Он так и сделал, потом, когда Джош повернулся к нему, отвесил глубокий поклон и прошел мимо, глядя строго перед собой.

Теперь закрыть дверь, но не слишком быстро, подумал он и медленно закрыл дверь. Он стоял совершенно неподвижно, медленно считая в уме до десяти, пока гасли огни на сцене, а как только раздались аплодисменты, повернулся и быстро ушел, чтобы не попасться на пути Джошу. В этом и состояла его роль: войти (как призрак), открыть дверь (как призрак), поклониться (мрачно и торжественно), уйти (быстро). Не больно-то много простора для интерпретации. Старая театральная поговорка утверждает, что маленьких ролей не бывает. Однако это была именно такая роль.

Как всегда, Джош Харпер ждал за кулисами – возбужденно поблескивающий глазами, ухмыляющийся и потный, как герой боевика.

– Эй, Стиваруни, дружище! – крикнул он, перекрывая рев публики, а потом снижая громкость до своего нормального говора: мягкого, слегка выраженного кокни. Это было еще одно из не слишком располагающих качеств Джоша: врожденная неспособность называть людей их настоящим именем, так что Донна становилась Мадоннстером, второй помреж Майкл – Микки Большое «Д», Максин – Максимиллиус. Стивену случалось бывать Стиваруни, Стивстером, Буллитом[9] или – пожалуй, самое раздражающее – Стефани. Казалось весьма вероятным, что, если бы Джошу довелось встретиться с далай-ламой или Нельсоном Манделой, он бы назвал их Даларуни Ламстер и Нельсони Мандоли. И они, скорей всего, не стали бы возражать.

– Я и правда очень-очень сожалею, что разрушил сегодня твои надежды, Стив. Ну, ты понимаешь, сыграть Байрона.

– Ой да ладно, Джош. Такая уж работа…

– Еще! Еще! Бис! – скандировала публика. Максин уже вышла на сцену, совершая формальный сольный поклон, но вопили-то они ради Джоша.

– Да нет, не ладно, Стив, это, блин, непростительно, да и непрофессионально. – Джош крепко схватил Стивена за плечо. – Слушай, чтобы загладить… Что ты делаешь вечером в воскресенье?

– Ничего. А что?

– Да у меня будет большая вечеринка, и я подумал, может, можно тебя позвать?

– Еще! Бис! Браво!

– Подождешь секунду, а? – вздохнул Джош и почти неохотно, как будто поклон в ответ на восторженные аплодисменты был неприятной рутинной работой вроде выноса мусора, он повернулся, исполнил маленький гимнастический пируэт и выбежал из кулис обратно в слепящий белый свет сцены.

Стивен смотрел, как Джош сложился в поясе пополам и так стоял; голова и руки расслабленно свисали до пола, словно подчеркивая, насколько все это чертовски утоми-и-тельно и как он целиком и полностью вы-ы-мотался. Но мысли Стивена были далеко. Вечеринка. Вечеринка у Джоша Харпера. Сборище знаменитостей. На самом деле он, конечно же, не одобрял славу и сознательно старался не подпадать под ее воздействие, но это будет самая настоящая звездная вечеринка, полная успешных, влиятельных, привлекательных, красивых людей. И его пригласили.

– Браво! Еще! – неистовствовала публика.

Джош снова оказался рядом со Стивеном:

– Довольно много народу, начало в семь. Что думаешь? Я бы очень оценил…

– Звучит вроде бы хорошо, Джош.

– Еще, еще, бис… – неслось из зала.

– Здорово-здорово, приятель! Адрес я тебе пришлю. – И он изобразил этакое манерное набирание сообщения двумя пальцами на маленьком воображаемом телефоне. Это был еще один его дар – изумительно точная и талантливая пантомима, сотворяющая предметы прямо из воздуха: пинтовая кружка пива, телефон из пальцев, мяч, пинком отправленный в ворота. – О, кстати, форма одежды «костюм-и-галстук»! И не рассказывай остальным: Максин, Донне и прочим. Их я и так достаточно нагляделся. Наш маленький секрет, ага?

«Я единственный, кого он пригласил», – понял Стивен и просиял:

– Конечно, Джош, это наш секрет.

– Браво! Бис! Бис… – Аплодисменты начали чуть стихать, но были достаточно усердны, чтобы оправдать выход на поклон, если бы Джошу этого захотелось.

– Как считаешь, смогу я выжать из них еще один? – ухмыльнувшись, спросил Джош.

– Вперед! – ответил Стивен, теперь полный благожелательности по отношению к старому приятелю.

Джош повернулся и медленно вышел на сцену, вытирая лоб рукавом пропотевшей изысканной рубашки, и аплодисменты публики снова загремели, когда он встал на авансцене, медленно оглядывая всех, галерку вверху и партер внизу, аплодируя публике в ответ, благодаря их и хваля.

Стивен К. Маккуин, невидимо стоящий за кулисами и потеющий в своем черном трико, посмотрел на собственные руки и, к своему удивлению, обнаружил, что тоже аплодирует.

Драматургия кухонной мойки[10]

Стивена, еще подростком влюбившегося в британские фильмы пятидесятых и шестидесятых, которые показывали по телевизору, всегда очаровывали упоминания об «однушках». Ему нравилось воображать самого себя – в черно-белом исполнении, что-то из типажей Альберта Финни, – как он живет в убого-романтических меблированных комнатах, выходящих на железнодорожные пути, платит два фунта шесть пенсов в неделю, курит дешевые «Вудбайн», слушает традиционный джаз и яростно молотит по пишущей машинке, а вокруг на цыпочках ходит Джули Кристи в его старой рубашке. Вот это жизнь для меня. Когда-нибудь, думал юный Стивен, зачарованный видением, когда-нибудь у меня будет собственная однушка, едва ли подозревая, что это единственная из его фантазий, которой суждено стать реальностью.

Агенты по недвижимости, конечно же, в реальности не называли ее «однушкой». Они именовали эту квартирку студией, намекая, что в ней можно хоть жить, хоть записывать новый альбом – выбор за вами. Студия располагалась в спальном районе, на безымянной территории между Баттерси и Вандсвортом. В подобных местах каждый фонарный столб украшен гирляндой из ржавеющих велосипедных рам. Небольшой ряд магазинчиков предлагал все необходимые местные прелести: китайскую забегаловку, винный магазин, прачечную, опасный для здоровья бакалейный магазин «Прайс£ейверс» с продуктами из стран Варшавского договора, где пакет «Витабикса» стоил 3,92 фунта, и ужасающий паб «Леди Макбет» – ярко освещенное заведение для уголовников, бессчетное число раз оштрафованное за отсутствие лицензии.

Эпическое путешествие Стивена домой состояло из поездки на метро до вокзала Виктория, с пересадкой на «Грин-парк», электрички до станции Клэпхем-Джанкшен, затем блуждающий автобус «Хоппа», везущий людей из гостиниц в аэропорт. И под конец – бодрые, но бьющие по нервам пятнадцать минут пешком: мимо «Чикен Коттедж», «Чикен Виллидж» и «Уорлд оф чикен-энд-рибз», потом дальше, к «Айдахо фрайд чикен» – Айдахо остался последним американским штатом, которому даровали собственную франшизу на жареных цыплят в Южном Лондоне. Затем Стивен прошел сквозь строй диких детей, стоящих в дверях и приветствующих его позднее возвращение сердечными дружескими воплями: «Кретин/дрочила/задница». Он отпер анонимную входную дверь цвета горчичных хлопьев, и дух сомнительной жареной птицы понесся вместе с ним вверх по узкой серой лестнице.

На площадке второго этажа на него налетела миссис Доллис, соседка, – крошечная агрессивная пожилая дама с ошеломительно случайным набором сохранившихся зубов: как будто ей на десны набросали гальки. Она внезапно высунула голову из своей двери, превратив площадку второго этажа в персональный поезд-призрак Стивена.

– Лисы снова побывали у мусорных баков, – ворчливо пожаловалась она.

– Правда, миссис Доллис?

– Там теперь везде куриная кожа. Отвратительно.

– Ну-у, разве за это отвечает не магазин?

– Уж точно не я.

– Утром я с этим разберусь, миссис Доллис, хорошо?

Она демонстративно застонала, как будто сосед каким-то образом был замешан в программе, обучающей лис добираться до баков, и Стивен продолжил свой путь наверх, к себе в квартиру. Он дважды повернул в замке ключ, вошел и тут же опустил ветшающие жалюзи, чуть маловатые для окна, отсекая слепящий натриевый свет уличных фонарей.