У Порожняка есть такое дурное свойство — он очень быстро утомляет.

— Не нравится, — говорю я ему, — собирай чемоданы и вперед на все четыре стороны, в любую точку мира. У нас сейчас выехать намного легче, чем въехать. Да и вообще, мне отчего‑то кажется, что в следующий пятилетний план количество заказов на поставки твоей продукции в универмаги, по крайней мере, западных районов Конфедерации могут упасть этак раза в три — четыре. Как считаешь?

Я ему как это сказал, так он сразу же и осекся. Присмирел, смотрит уже не так дерзко.

— Ну, что вы, — говорит мне, — Всеслав Александрович, я патриот своей родины. Мы, Порожняки, все такие. Отец мой покойный даже два танка для дивизии имени Марвина Химейера купил. И вообще, как бы тяжело мне не было, никуда я отсюда не уеду. Я остаюсь, чтобы жить.

"Ага, как же патриот, — думаю, — новая реставрация, видать, каждую ночь снится. Только хрен тебе, гнида буржуазная, да простит меня Моральный кодекс. Мы всю номенклатуру на привязи держим, мы, если надо, и председателя совмина в уборщики туалетов определим, а он и вякнуть не посмеет".

Капиталы‑то за кордон вывести никто не может. Больше двух процентов в год — ни — ни. Вот и приходится родину любить, хоть и не красавицу. А по — другому патриотизм у них и не воспитаешь.

— Однако, — говорит мне Порожняк, — Всеслав Александрович, вы меня извините, но я уважаю советские законы, а потому подам апелляцию в Свободную ассоциацию предпринимателей, и если ее там одобрят, то и в суд. Штраф этот слишком велик.

Сказал так и, слава Моральному кодексу, убрался восвояси.

Игра длилась около трех часов. Она была напряженной и полной драматизма. Для всех кроме Влада. Человеку, знавшему наизусть двенадцать томов полного собрания сочинений Кирилла Константиновича Кашина, не составляло большого труда запоминать битые карты и отмечать оставшиеся на руках у соперников. К тому же Черноземову и его напарнице сегодня невероятно везло с раздачами.

— Н — да — а-а! — озадаченно протянул Приморский. — Недооценили мы с тобой, Всеслав Александрович, молодежь. Вон что творят, черти!

Начальник департамента Этики устало посмотрел на Андрея Ивановича, затем перевел взгляд на раскрасневшегося сына, который в третий раз подряд остался в дураках, и выругался:

— Ёшкин кот, Вася, не быть тебе председателем совмина никогда! Кто ж так играет? Просрали партию, как КПСС страну сто лет назад, прости меня Моральный кодекс! Сорок три штрафных! А теперь мне с судьей Степаненко в Подкидного резаться придется!

— Да что вы так нервничаете, нормально играл ваш Василий, — вступился за начинающего политика профсоюзный лидер Виктор Сергеевич, — просто парню сегодня не повезло. У нас вон тоже с Андреем Ивановичем двадцать семь очков на двоих.

— Н — да — а-а! — согласился Приморский. — Зато Владислав Ильич с Лидией Анатольевной ни одного штрафного не заработали, ни разу не проиграли. Что и говорить, поразили старика.

Черноземов взглянул на скандинавскую богиню, и она ответила ему сдержанной улыбкой.

— Может, откроете секрет, — предложил председатель Свободной ассоциации предпринимателей, — как вам удается так великолепно играть?

— Просто, — сказал Влад, подымаясь из‑за стола, — я знаю чит — коды от этой жизни. Вы меня извините, товарищи, но мне пора. Работа не ждет, скоро мой вылет из Борисполя.

— Знаем, знаем, — задумчиво произнес Приморский, а затем, будто очнувшись, бодро заговорил, — что ж, работа — прежде всего! Удачного вам полета, Владислав Ильич!

— Я, наверное, тоже пойду, — сказала Лидия, — спасибо за чудесную игру.

— Помните, с меня услуга, — покровительственно произнес Андрей Иванович.

Черноземов и белокурая богиня распрощались с коллегами по Тайному Управлению и покинули "Стержень".

— Скажите, Лидия, — спросил Влад, — когда стражи оказались на улице, — вы верите в то, что предрекаете с экрана, в Гибель Богов?

— Всё имеет свой конец, — ответила женщина неторопливо, — через секунду или через сто тысяч лет, но всё рано или поздно умирает. Через минуту или через полвека умру и я. А потому не стоит думать об этом. Нужно просто жить.

Черноземов не смог понять, говорит ли она искренне или просто упражняется в красноречии. И это заставило стража желать ее, холодную, но прекрасную богиню.

— Раз наша жизнь столь мимолетна, — сказал он, — тогда позвольте пригласить вас, Лидия, на ужин в любое заведение этого чудесного города. В любое, какое только захотите. Разумеется, когда я вернусь.

Она посмотрела в сторону киберстенда, возвышающегося над автостоянкой, улыбнулась, как обычно, сдержанно, и произнесла, кажется, с почти неуловимой иронией:

— Не вижу никакой связи между мимолетностью жизни и ужином с вами.

— Жаль, — Влад решил, что не стоит с ней играть в прятки, а потому сказал напрямую. — Просто, Лидия вы мне очень нравитесь.

— Неужели?

На стенде на фоне красного трехзвездного флага появилась надпись: "Помощь — малому, доверие — среднему, преграда крупному бизнесу. Россия, которую мы приобрели".

Сперва текст высветился на русском, а затем на втором официальном языке Вольного города Киева — суржике.

— Что ж, — сказал Влад с напускной печалью, — сегодня нам слишком везло в карты. Поэтому на любовь не претендую. Теперь буду чаще смотреть канал SU News и в тоскливом одиночестве любоваться прекраснейшей женщиной Украины.

Лидия негромко засмеялась и произнесла:

— Не вижу связи между картами и любовью. Эту пословицу придумали, чтобы оправдать неудачников. Вообще все поговорки для того и придуманы, ты не находишь?

"Она перешла на "ты"", — обрадовавшись, отметил для себя Влад, но виду не подал.

— Это слишком долгий разговор, — сказал Черноземов, — и к великой моей печали, у нас нет сейчас времени, чтобы обсуждать вековую народную мудрость. Но вот если бы мы могли встретиться в спокойной обстановке, при свечах или без них, за столиком в ресторане или где‑нибудь на воздухе, на Днепровской набережной, например, то наверняка вспомнили бы множество пословиц, поговорок, присказок. Обсудили бы смысловые эффекты, возникающие в результате стяжения синтаксических и лексических форм…

— В свете дискурсивной изотопии, — перебила Лидия Влада, — непременно разобрали бы многие из пословиц на составные части, нашли бы аллитерации, ассонансы, рифмы и другие звуковые механизмы, поднимающие емкие утверждения до уровня метафор.

Было непонятно, то ли скандинавская богиня подтрунивает над ним, то ли ей действительно интересны такие темы, то ли это просто профессиональное. Она ведь диктор, работает во Втором отделе ТУ ВАСП. В спецшколе, скорее всего, изучала теорию и практику применения дискурса с целью воздействия на массы в заданном направлении.

— Оставить номер телефона, на случай, если тебе повезет, и ты вернешься? — спросила Лидия.

— Не надо, — сказал Влад, — я и так тебя обязательно найду… если мне повезет.

На киберстенде появилась социальная реклама.

Черный лимузин медленно едет по серой аллее, обсаженной березами. Автомобиль останавливается на середине пути. Тонированное стекло плавно уходит вниз. Из окна выглядывает старик, одетый в черный дорогой костюм. Он с горечью смотрит вдаль. На ослепительно зеленой лужайке под столь же ослепительно голубым небом резвится семья: мужчина и женщина лет тридцати пяти, девочка и мальчик лет восьми — девяти от роду, и два дошкольника. Они бегают, борются друг с другом, смеются. По щеке старика скатывается слеза, губы его дрожат, дряблые трясущиеся пальцы обхватывают инкрустированную бриллиантами трость с набалдашником из слоновой кости. Появляется надпись:

"Часто живущий ради себя откладывает возможность заботиться о других на потом, поэтому он обречен умирать в одиночестве".

Следующий кадр: трость ломается пополам.

Возникает текст на фоне веселящейся на лужайке семьи: