Если сперва Лёлин рассказ Марик слушал не без интереса, то под конец мозги его начали потихоньку закипать. Воистину, пьяная женщина представляет убогое зрелище. Язык проститутки все чаще и чаще заплетался, несла она уже откровенную чушь, да и на улице совсем свечерело. Страж допил апельсиновый сок и, оборвав Лёлю на полуслове, заявил что им пора. Он все еще колебался, брать ли ее с собой. Бухая шлюха — отвратительна, но все же Тьма страшнее. Когда ты один. И если он сейчас уедет сам, то непременно сегодня ночью познает Ужас. Ему вспомнился сон: тусклый фонарь, готовый в любой момент погаснуть, мертвый бледный малыш, говорящий считалками, и необъятный наползающий мрак. Усилием воли Верзер отогнал неприятное видение.

Марик часто водил к себе домой проституток. И связано это было не только с неустроенной личной жизнью, но также и с приступами, которые случались с парнем каждые три — четыре месяца.

«В конце концов, — подумал страж, — ее можно уложить спать на диване, сам же я буду рядом, на кресле, а завтра с утра выпровожу нахрен, пусть летит в свой Новосибирск».

Однако Лёля вздумала бузить:

— Как нам пора? Куда? Я хочу быть здесь!

— В Питер, — произнес Марик как можно строже, — или ты едешь прямо сейчас со мной, или остаешься и будешь квасить дальше, в одиночестве.

Скорчив недовольную гримасу, женщина не без труда поднялась и заковыляла к выходу. Родриго имел несчастье оказаться у нее на пути. Лёля остановилась, уставившись мутным взглядом на каталонца, и, расплывшись в нелицеприятной улыбке, заговорила, слегка запинаясь:

— А я еще один стих Жоры Нескладного знаю, хочешь, расскажу.

Мрачный бармен, сощурившись и будто смотря сквозь проститутку в неизвестную даль, помахал головой из стороны в сторону.

— А я все равно расскажу, — настояла на своем Лёля.

Да будь я хоть Ленин преклонных годов,

И то б, без понтов и базара,

Испанский учил бы я только за то,

Что им говорил Че Гевара.

Закончив декламацию, женщина залилась визгливым смехом, так сильно откинув голову, что если бы не Марик, вовремя ее поддержавший, она наверняка бы бахнулась навзничь. Ноздри Родриго расширились, а и без того тонкие губы, казалось, исчезли вовсе. Однако он, смолчав и сверкнув глазами, резко развернулся и ушел прочь.

— Учти, — сказал Марик Лёле, когда они оказались на автостоянке, — поедешь без шлема.

— Это еще почему.

— Протрезвеешь быстрей.

Женщине такой ответ явно пришелся не по душе.

— Мне лицо надует, — произнесла она хмуро, тихо, почти плаксиво.

— Не надует тебе лицо, — передразнил проститутку Марик, — я буду аккуратно ехать.

Страж обманул. Мотоцикл мчался по трассе с невероятной скоростью. И если встречный ветер лишь неприятно колол полуобнаженные руки парня, то, очевидно, Лёле пришлось гораздо тяжелее. По крайней мере, она с такой силой вцепилась в Марика, буквально вжавшись в его спину, что парень опасался, как бы с перепугу женщина не выкинула какой‑нибудь финт, после которого можно было запросто потерять управление и очутиться в кювете с вполне вероятным летальным исходом. Однако, к счастью, Лёля, будто окаменев, до границы города не шевелилась. Сам же Марик сбавлять обороты никак не хотел. Чувствуя свою слабость перед одиночеством и Тьмой, которая его окружала, он, таким образом, вымещал свою злость на ни в чем не повинной проститутке.

— И это медленно? — с трудом произнесла Лёля, слезая с мотоцикла. — Да я чуть не обосралась от страху.

Марик взглянул на женщину. Шмыгая носом, она дрожала.

— Зато алкоголь выветрился, — констатировал страж.

— А ты отморозок, — заключила проститутка.

Марик не обратил внимания на слова попутчицы. Он раздумывал, не отвезти ли мотоцикл в гараж в квартале отсюда, но затем решил, что никто его стального коня не тронет, ибо угоны в крупных городах — вещь редчайшая уже лет как тридцать, если не больше.

Зайдя в подъезд, Марик и его спутница наткнулись на древнюю консьержку, сидящую за столиком с ноутбуком.

— Доброй ночи, Марк Леонидович, — сказала она, рассматривая Лёлю сквозь толстые линзы очков с завистливым неодобрением.

— Пипец, — прыснула смехом женщина, — Марк Леонидыч, бля…

— Тс — с-с, — страж слегка надавил указательным пальцем на губы проститутки, а затем обратился к консьержке:

— И вам доброй, Ксения Анатольевна.

Марик редко испытывал чувство жалости, но покинутая всеми старуха почему‑то заставляла его сердце сжиматься. Возможно потому, что она была похожа на умирающую скаковую лошадь, которая когда‑то каждые выходные мчалась по ипподрому на глазах у сотен тысяч зрителей. Она получала свою порцию любви и ненависти, в зависимости от сыгранных или проигранных ставок. Она жила чужой злостью и обожанием. Она любила страсти, которые ее питали и давали новые силы бежать. Но золотое время соловой скакуньи ушло безвозвратно, на ипподроме теперь красовались новые кони, на которых делали очередные ставки забывчивые зеваки, а старую кобылу отправили в вольер сидеть за маленьким столиком и провожать завистливым взглядом пышущие здоровьем молодые тела.

Марик не стал вызывать лифт, а поднялся на третий этаж по лестнице. Когда он открыл дверь, автоматически включился свет в прихожей, и киберкон торжественно произнес:

— Приветствую вас, Марк Леонидович!

Лёля тихо засмеялась, а страж прошел в гостиную, где находилась панель управления.

— Марк Леонидович, вам одно… два… три сообщения…

Киберкон не успел договорить, поскольку Верзер отключил его, а также убавил вручную слишком яркий свет в коридоре.

— Вечно глючит, сволочь, — сказал он, вернувшись в прихожую.

— Раз, два, три, — попыталась скопировать голос киберкона женщина. В полутьме она преобразилась, стала другой. От пьяной хабалки будто не осталось и следа. Лёля превратилась в сексапильную хищницу с острым взглядом и не менее острыми белыми зубками. Вот только все впечатление портил легкий запах перегара.

Женщина засмеялась, тряхнув золотистой копной волос, а затем неожиданно впилась Марику в губы.

Страж неохотно отозвался на поцелуй.

— Раз, два, три, — повторила Лёля, запустив холодные руки под майку парню, — меня ты отдери…

Марик вдруг ощутил, как волосы на его голове зашевелились. Он ненавидел считалки с самого детства. И на то были свои причины.

— Три, четыре, пять, отдери опять, — прошептала возле самого уха Лёля и куснула стража за мочку.

— Перестань, — тихо сказал Марик, — не нужно…

— Пять, шесть, семь, с тебя слижу я крем, — Лёля уколола когтями спину парня.

Страж, стиснув зубы, закрыл глаза. Это женщина и есть Тьма. Он боялся остаться в одиночестве, бежал от черных воспоминаний, но, оказывается, сам же и привел их в свой дом.

— Семь, восемь, девять…

— Хватит! — Марик грубо отдернул от себя Лёлю.

Однако женщина лишь улыбнулась и прошептала:

— А ты жесткий. Я люблю жестко. Если бы ты знал, как я устала от всех этих импотентов и извращенцев. Я хочу жестко, — и снова прильнула к нему, — хочу жестко туда, куда захочешь ты…

Марик ощущал всем телом, что Тьма уже окружила его, и непрестанно давит, дышит замогильным Ужасом, исходящим от стен, от потолка, от двери, от женщины. Теперь страж знал, что этот потусторонний кошмар не остановить и не рассеять даже сверхмощными прожекторами. Поздно. Зло уже здесь…

Но самое жуткое заключалось в том, что Лёля не способна была постигнуть происходящее. Она превратилась в орудие Тьмы, не сознавая этого. И Марик не мог допустить такой ситуации, при которой случайная шлюха вдруг поняла бы, что парень боится.

— Ну не хочешь по — русски, — нашептывала Лёля, — давай по — французски, как в школе: ун, дё, труа…

Страж схватил женщину за плечи и с силой оттолкнул от себя, отчего она гулко ударилась об входную дверь. В глазах проститутки теперь появился страх.

— Укуси меня, — протянул открытую ладонь к губам Лёли Марик, — укуси меня за руку, вот сюда.