«Да, одни считают меня законченным психом, другие отвязным раздолбаем, третьи просто мерзавцем, — подумал Верзер, — а ведь я совсем другой, я… — тут он застопорился, — хрен его знает какой… может быть, все они правы, все: и первые и вторые, и третьи, а может… может… да ну ее в жопу, эту рефлексию!»

— Тем более, сам сказал про безрыбье, а сейчас понедельник: ни рыбок, ни цыпочек, — не унимался Казах и, повернувшись к женщине, крикнул, махая рукой:

— Лёль! Лёля! Иди к нам!

Дамочка, тряхнув соломенной копной, оглянулась. Заметив знакомого, она взяла мохито и направилась к столику.

— Привет, — доброжелательно произнесла женщина, что резко контрастировало с жестким, цепким взглядом.

— Лёль, тебе ведь в Питер надо? — бодро заговорил Казах. — Вот познакомься — это Марко. Очень хороший и щедрый парень, у него мотоцикл и он тебя довезет.

— А тот самый, который пел про утопию, — женщина села на стул, — ты зачетный певец, малыш.

Марику не понравился снисходительный тон дамочки, и он решил не оставаться в долгу:

— А ты, говорят, зачетная шлюха, хоть и старая, — небрежно произнес страж, указывая взглядом на надпись на майке, — круче пылесоса «Буран», высасываешь все вплоть до мозгов.

По опыту Марик знал, что большинство проституток предпочитают не замечать оскорблений, или же глупо улыбаются и пытаются перевести грубость в шутку. Однако сейчас ситуация была немного иной, страж не являлся клиентом, и Лёля Зинулина могла запросто послать его на три буквы. В общем‑то, этого парень и добивался. Но женщина поступила иначе, она громко засмеялась, обнажив белые зубы, и, потянув из трубочки мохито, спросила:

— И кто же такое говорит?

— Он, — Марик кивнул в сторону Казаха.

— Ладно, у меня дела, — азиат, пряча взгляд, поднялся и поспешно сгреб со стола деньги, — сейчас Родриго меню принесет. Если заказ будет меньше двадцати рублей, то за счет заведения. Все. Я ушел…

Когда страж и женщина остались вдвоем, Верзер спросил:

— Тебя в Питере куда подбросить?

— К тебе, — в глазах Лёли появился азартный огонек, закрывший на миг цепкий прагматизм.

— С чего бы это?

— А мне хамы нравятся.

— А, по — моему, тебе нравится, — Марик в очередной раз взглянул на надпись на майке, — сосать… деньги. Учти, с меня ты ни копейки не получишь.

Лёля засмеялась:

— Я выкачиваю бабки совсем с других тел, тут я просто отдыхаю. Среди нищебродов. Ты ведь сам сказал, я шлюха зачетная. И если уж здесь что‑то предлагаю, то ради удовольствия.

«Действительно, — подумал Марик, — она откровенна до безобразия»

К столику подошел хмурый Родриго, положил меню и тут же удалился. Страж, провожая взглядом бармена, размышлял, что же делать дальше. Спешить ему, в общем‑то, было некуда. Сладостные обещания старой проститутки воображение не будоражили, а вот желудок заурчал.

— Ты жрать будешь? — спросил Марик.

— Нет, я не хочу, закажи еще мохито.

— Ну да, прынцессы такое не едят, — сказал страж, открыв папку с меню, — а вот я проголодался.

Марик сделал вид, что изучает список блюд, хотя, будучи не особо разборчивым в еде, он давно знал, что закажет: макароны по — флотски и какой‑нибудь кусок мяса. Одним словом то, что не доели во время феста. Наверняка и поваров‑то сегодня нет. Родриго или даже сам Казах разогреют в микроволновке остатки роскоши — вот тебе и вся изысканная кулинария. В адском Израиле понедельник — негласный выходной.

— А что ты там говорила, насчет остаться у меня? — Марик бросил на стол меню.

— А ты против?

— А вдруг я хочу тебя трахнуть прямо сейчас? — страж жестом позвал Родриго.

— Прямо на столе? А смелости хватит?

По глазам женщины Марик понял, что за свою долгую карьеру она и не такое вытворяла, и предложение стража показалось опытной проститутке как минимум банальной фантазией озабоченного школьника.

— Почему на столе? — Верзер изобразил удивление. — За столом. Я сделаю это по — особому.

Это как? — вульгарный смех Лёли заставил содрогнуться бармена, подошедшего к столику.

Марик увидел, как впервые за сегодняшний день печать ностальгии на несколько мгновений исчезла с лица каталонца, сменившись неприкрытым отвращением. Думает, видно, вот мою Сильвию, образцовую мать и верную жену, убили не за что, а ты, блядина, живешь и здравствуешь, и ни одна арабская сука тебя не достанет…

— Двойную порцию макарон по — флотски, кусок какого‑нибудь мяса, сок и мохито даме, — заказал Верзер.

Родриго кивнул и поспешил удалиться.

— Мы сделаем это по — особому, за столом, — Марик подмигнул Лёле, — я хочу, как бы тебе попонятней сказать, хочу трахнуть тебя в мозг. Причем в особо извращенной форме. Ты к этому как относишься?

Верзер знал, что проститутки не любили, когда их пытались сношать в эту часть тела. Даже за деньги. Но женщина, нисколько не смутившись, обнажив белые зубы, в подобии улыбки сказала:

— Поясни‑ка.

— Мне просто интересно, как становятся шлюхами. Вот расскажи, как ты начала свою блядскую карьеру.

Марик испытующе посмотрел на собеседницу, надеясь увидеть на лице женщины ярость, негодование, раздражение, изумление, или хоть какую‑нибудь мало — мальски негативную эмоцию. Однако она лишь рассмеялась и, облизав губы, спокойно произнесла:

— Тогда давай водку, а не мохито.

История Лёли Зинулиной, рассказанная ею самой после четвертой рюмки водки, о нелегкой жизни проституток в Советской Конфедерации

Короче, родилась я в 2054 году в Костромской области. Но я всегда хотела появиться на свет лет на сто раньше. Тогда жизнь, стопудово, пошла бы по — другому. С такой хваткой как у меня, с таким цинизмом и отсутствием принципов в то время можно было пробиться на самый верх. Я часто фантазирую о том, как став депутатом, принимала бы пускай даже самые наитупейшие законы, и хрен бы мне кто‑то что‑то сказал, засудила бы к ебеням. А еще за эти законы я получала бы нехилый профит, отправила бы своих детей из сраной Рашки заграницу, ну… в Бельгию, например. Тогда она еще, говорят, не была мусульманской. Закончила бы какую‑нибудь академию госслужбы и обязательно стала бы доктором юридических наук. Юристы — они ведь, как и мы, с клиентами ебутся за деньги. И пофиг, пусть даже ты маньяк законченный, лишь бы капусту отстегивал. А президент за все это давал бы мне еще медали. В общем, думаю, жила бы я кучеряво. А сейчас особо не разгуляешься. Слава богу, хоть Кашин, мудак, в отставку ушел и сдох.

В школе я мечтала поступить в МГИМО, стать дипломатом, ездить, там, по разным странам. Памятники смотреть, с разными особами не по — русски базарить. Короче — была круглой дурой. Когда повзрослела, я поняла, что корячиться на долбанном заводе или быть задротом в какой‑нибудь вшивой лаборатории — это для лохов. Да и способностей‑то у меня особо не наблюдалось. Проще торговать пиздой и сиськами. Вот как только я это поняла, так сразу и подалась в столицу. Не обслуживать же всякую колхозную шелупонь, когда можно попробовать замутить с каким‑нибудь серьезным перцем. Там я вступила в профсоюз особых услуг, меня лишили полного гражданства и дали ограниченное. Смешно! Типа такое наказание. Ну будет пенсия в два раза меньше, да и хер с ней. Я уже на старость прилично накопила.

Мне повезло практически сразу. Один престарелый депутат — коммунист устроил смотр молодым работницам. Все смотрел, такой, высматривал, а потом около меня остановился и спрашивает:

— А ты откуда, девонька?

А я ему, значит, отвечаю:

— Из‑под Костромы, из поселка Малый Дрын.

А он хмыкает, такой, довольный чем‑то, хер знает только чем, и говорит:

— Деревенской молодежи надо помогать. Ну, пошли со мной, девонька.

Короче, дедок жлобом оказался, деньжат особо не давал, зато с социалкой никогда не отказывал. Квартиру мне выделил, помог в университет бесплатно поступить, ну и все в этом роде. Свободного времени было куча, трахал он меня только по воскресеньям и праздникам, когда бабку свою за город или на курорт отправлял. И главное, как я потом поняла, нормальный старичок был, без всяких бзиков и извращений. Ноги раздвинула и лежишь себе смирно — он инициативу не любил.