Гимн — это предельно емкое выражение духа государства, стоящего над народом; слова меняются, а музыка все та же. Роберта никогда не смущала легкая эйфория, возникающая при прослушивании пафосной мелодии. Не нравилось ему совсем другое — текст и его автор: Андрон Никитович Михаськин — Колчановский. Он являлся не только потомком представителей творческой богемы, но и прямым опровержением теории генетического возмездия, которую под действием абсента придумал Влад. Род Михаськовых — Колчановских восходил к временам опричнины и никогда в течение всей истории России не бедствовал. Они каким‑то неведомым образом умудрялись быть в почете у любой власти: у царской, у коммунистов, у компрадоров периода Реставрации и даже сейчас.
Говорят, при дворе Ивана Грозного был такой шут Михасько Смердынович. Однажды на пиру в Новгороде он, раздевшись догола, обмазавшись дегтем, вывалившись в перьях и напялив на срамной уд колчан от стрел, принялся громко кудахтать и бегать по Грановитой палате, шевеля огромными усами, высоко подпрыгивая и широко размахивая руками, чем очень потешил царя — батюшку. За свое шутовство юродствующий холоп получил награду: дворянский титул. А потомки его стали именоваться Михаськовыми — Колчановскими. Среди них было много паяцов, постельничих, придворных стихоплетов, провокаторов и агентов карательных служб, но самый известный представитель этой фамилии прославился тем, что снял за казенный счет художественный порнофильм о Великой Отечественной Войне с собственной дочерью в главной роли. В Высшей Школе Советской Режиссуры сие творение до сих пор демонстрируется старшекурсникам, чтобы они раз и навсегда запомнили, как нельзя снимать кино.
Наконец, гимн закончился, и стражи уселись на свои места. Роберт посмотрел на экран. Первая и главная новость прошедшего дня, которую транслировали все инфоканалы Конфедерации, была посвящена столетней годовщине Августовской трагедии. SU News исключением не являлся. Срывающийся голос диктора, преисполненный неподдельной скорби, возвещал о страшных событиях вековой давности, когда распалась великая держава и страна вступила в жуткую, длящуюся почти пятьдесят лет эпоху либерального террора. На экране то и дело мелькали кадры из старых хроник: бронетехника на улицах Москвы, толпы людей, взирающие на демонтаж памятника председателю ВЧК, компрадоры на танке, обращающиеся к людям и так далее, и тому подобное.
— Вы кстати замечали, — сказал Влад, — что о событиях, происходящих внутри Конфедерации, всегда вещают эмоционально. Пофиг, даже если в Задрыщенске котенок с дерева упал и ушиб себе лапку, это будет рассказываться так жалостливо, что половина домохозяек тут же пустит сопли. Зато, если где‑нибудь в Африке сдохло полмиллиона негров от дизентерии, или в Европе исламисты вырезали очередную сотню кяфиров, голос у диктора останется совершенно безучастным.
— Я кроме рока и порнухи вообще ничего не смотрю, — сказал Марик, закуривая сигарету, — это единственное, что меня не оставляет безучастным.
— Это единственное, что тебя трогает, — с укором произнес Леша Планкин. Глаза его блестели лихорадочным огнем. Алкоголь плохо действовал на принципиального трезвенника, превращая его в воинствующего фанатика собственного занудства.
— Да, — согласился Марик, выдохнув табачный дым в лицо собеседнику, — и не вижу в этом ничего плохого.
— Ну это не удивительно, — вмешался в разговор Роберт, обращаясь к Владу и представив себя слившимся с заготовкой «профессор», тем самым пытаясь увести стражей от словесной перепалки, — этот принцип давно известен. Если ты неравнодушен, значит ты зависим. Мы не можем даже эмоционально подчиняться внешним силам.
— А че тебе собственно не нравиться, Лепик? — с вызовом спросил Планкина Марик. — Ты вообще в жизни своей кроме Баха что‑нибудь слушал? А женские сиськи когда‑нибудь видел? Ну, мамкины не в счет.
— Сам ты такой… — с затаенной горечью пробубнил молчавший до сих пор Джохар, тупо уставившись куда‑то в стенку, налил себе рюмку абсента и тут же ее опрокинул.
Никто на реплику Махмудова не обратил внимания.
— Как сказал основатель американского государства, — Влад, явно подыгрывая Роберту, закрыл глаза, подняв палец вверх, — «Нация, которая относится к другой нации с привычной ненавистью или привычными добрыми чувствами, в определенной степени является рабом. Такая нация — раб своей враждебности или своих добрых чувств, любого из двух достаточно, чтобы увести ее от своего долга».
— Вот из‑за таких как ты, — повысил голос Леша, гневно сверкая глазами и тыкая пальцем в Марика, — страна сто лет назад и распалась…
— Кстати, именно поэтому, — сказал Роберт, глядя на Черноземова, — история средних веков в школе начинается в 395 году с отделением от Римской империи Византии, а не с падения Вечного города под напором варваров, и заканчивается 1453 годом, когда был захвачен Константинополь, а не когда случилась Реформация или какая‑нибудь европейская буржуазная революция.
— Да нет, Лепа, — возразил Марик, — Советский Союз развалился как раз из‑за таких мудаков как ты…
— У нашего покойного вождя, товарища Кашина, — сказал Влад, — была такая статья «Класть на Запад, класть на Восток, класть на весь мир», так вот там подробно описывается принципиальная ошибка российской и советской элит, которые постоянно транслировали чужеродную модель поведения через отрицание западных ценностей или через благоговение перед ними.
— Да ты обоснуй, — взъелся Леша, уничтожая Марика взглядом, — это с какого перепугу из‑за таких, как я, что‑то может развалиться?
— Ну да, — согласился с Черноземовым Роберт, — Запад не плох и не хорош, в нашем субъективном культурном восприятии его более не существует. Он представляет интерес лишь как фигура большой геополитической игры. Именно поэтому мы независимы от него не только политически, не только экономически, но и ментально. Впервые со времен Ивана Грозного… или Петра Первого.
— Гибкости у тебя ни хрена нет, — Марик затушил в пепельнице окурок, — и сто лет назад у целой кучи властвующих придурков тоже гибкости не было. Для них цвет кошки важен был, а не то, что она ловит. Вот и просрали родину. И ты, Лепик, такой же…
— И главный вывод, к которому мы можем прийти, — засмеялся Влад, — нам удалось внедрить новую матрицу в русский менталитет. Ярким тому примером служат два кретина, обвиняющих в развале СССР друг друга, а не проклятых американских империалистов.
— Янычар, бля… — вновь пробубнил Джохар, наливая себе очередную рюмку абсента, — сами вы янычары, суки…
— Иди ты в задницу, Марик! — Леша перешел почти на крик.
— Так мне надоело, — шлепнул по столу ладонью Роберт, глядя то на Верзера, то на Планкина, — заткнулись оба! Я сейчас выйду, сделаю важный звонок, когда приду, чтобы не было слышно никакой ругани. Понятно?!
Звеньевой пройдя общий зал, оказался в коридоре перед выходом на улицу. Здесь, осмотревшись и убедившись, что кроме него тут никого нет, он снова набрал номер Маши. Однако на той стороне провода послышался лишь равнодушный женский голос, оповестивший о недоступности абонента.
«Что‑то все‑таки случилось, — подумал Роберт, — что‑то случилось».
Гордеев сделал глубокий вдох, мысленно отделил от себя заготовку «профессор» и растворил ее в воздухе.
«Тебе так просто от меня не избавиться!» — вспомнились ему слова обгоревшего голема.
С самого начала становления спецшкол ВАСП, часть учеников проходила подготовку по новаторским педагогическим программам, включающим в себя многочисленные психотехники. Именно из таких людей состоял костяк стражей шестого отдела. Почти каждый получал какой‑то особый навык. Влад, например, был безупречным стрелком, обладал феноменальной зрительной памятью, Леша Планкин бегло разговаривал то ли на пятнадцати, то ли на шестнадцати иностранных языках, Марик умел «отключать» рецепторы любой части тела и с легкостью переносить даже самую сильную боль, сам Роберт играл в заготовки, и только у Джохара не было явной сверхспособности. Однако за подобные эксперименты приходилось расплачиваться. Звеньевой знал статистику, согласно которой почти восемь процентов стражей шестого отдела заканчивали карьеру в сумасшедшем доме или суицидом, а каждый третий хоть раз в жизни испытывал нервный срыв. И вот теперь Роберт начал опасаться, что нечто подобное ждет и его. Завтра при встрече с куратором ему придется сознаться в неустойчивом психическом состоянии, пройти обследование и полугодовой курс лечения.
