Необходимой частью православного ответа на этот аспект вопроса о странном мире Библии стало учение о таинствах. Эсхатологические обещания и молитва, которыми завершается Новый Завет: «Свидетельствующий сие говорит: аЕй, гряду скоро!” Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22:20) — уже во II веке, а может быть, еще раньше переносятся в евхаристическую литургию, подчеркивая, что Христос приходит на каждую евхаристическую службу Именно в этом постоянном и неотступном присутствии верующие находят осуществление обещания Иисуса — «Не оставлю вас сиротами; приду к вам» (Ин. 14:18) — по большим соборам и глухим деревенькам, всегда в предстоянии великому и последнему Дню Господнему, но и теперь ничуть не «осиротевшие», ибо, как обещает другое высказывание, которое тоже толкуется литургически, «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20).
Тесно связана с ожиданием конца еще одна черта библейского образа жизни, быть может, еще более «странная», однако не «новая» — ее аскетизм. По крайней мере отчасти подразумевая «времена тяжкие» (2 Тим. 3:1) и то, что «проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:31), Павел советует: «выдающий замуж свою девицу поступает хорошо, а не выдающий поступает лучше» (1 Кор. 3:8). Что бы ни означали загадочные слова Иисуса о «скопцах, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф. 19:12), — а было множество людей в разные периоды христианской истории, которые исполняли их ужасающе буквально, — эти слова, как и приведенные слова Павла, во всяком случае, отдают предпочтение безбрачным и девствующим. То же самое можно сказать и о словах Откровения относительно «ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли…, которые не осквернились с женами, ибо они девственники» (Откр. 14:3–4). Если аскетизм иногда отвергают как новозаветное отклонение от возможно более здорового образа жизни, заповеданного Танахом, стоит вспомнить, что один из величайших героев Танаха, могучий Самсон, изображен как «назорей» (Суд. 13:5), последователь «обетов назорейства» (Чис. 6:1-21) — аскетизма, установленного Торой, запрещавшего употреблять виноград в любом виде и стричь волосы.
«Назорейство» соответствует и позднейшему христианскому подходу к аскетизму как к явлению институциональному. Соответственно общей максиме самоотречения: «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24), более экстремальные требования аскетизма становились кодексом поведения «профессионалов», монахинь и монахов, которые связывали себя обетами наподобие назорейских, но еще гораздо более строгими, избирая жизнь в бедности, безбрачии и послушании. В течение большей части истории христианства и даже сегодня обычные верующие жили и живут, осознавая, что некоторые из их сестер и братьев посвятили себя жизни в чистоте и молитве. Даже если я сам слишком занят необходимыми делами, чтобы улучить время для «молитвы и поста» (Мф. 17:21), существуют эти атлеты аскетизма, которые впрямь живут так, как будто библейская заповедь «молиться непрестанно» (1 Фес. 5:17) означает именно то, о чем говорит. И все же, систематизируя аскетический образ жизни в уставах и практике монашества, Церковь в то же время не забывала и библейское определение брака как тайны (Еф. 5:32), если под «тайной» понимать «таинство», и потому учила, что вся жизнь мужчины с женщиной в браке является одним из семи таинств Церкви — в том смысле, в каком монашеская жизнь им не является.
«Совершенно иной» Бог
В наивысшей степени (вполне буквально или более, чем буквально: в наивысшей степени) Библия — это странный новый мир потому, что она ставит нас лицом к лицу с Богом, Который говорит, но Который даже в самом акте самооткровения пребывает совершенно Иным:
Мои мысли — не ваши мысли,
ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь.
Но как небо выше земли,
так пути Мои выше путей ваших,
и мысли Мои выше мыслей ваших (Ис. 55:8–9).
Это Бог, само бытие и действия Которого «несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем» (Еф. 3:20). Единственный способ верно говорить о Боге Библии — это употреблять отрицательные выражения, вроде тех, которым учится Моисей у Неопалимой Купины, когда он спрашивает Бога, говорящего из купины: «Вот я приду к сынам Израилевым и скажу им: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они скажут мне: Как Ему имя? Что сказать мне им?» (Исх. 3:13) — и узнаёт, что, в отличие от идолов разных народов, этот Бог не имеет имени. Поэтому одной из великих ересей, с которыми боролась Церковь первых веков, было дерзкое заявление, что мы можем знать бытие Божье так, как его знает Бог. Бытие Божье, по Библии, совершенно Иное.
Однако, если это все, что можно сказать о Боге Библии, «то мы несчастнее всех человеков» (1 Кор. 15:19), по выражению Нового Завета. Ведь об этом совершенно Ином, трансцендентном, Боге, пророк Исаия мог провозгласить: «Эммануил» — «С нами Бог» (Ис. 7:14). И, продолжая это видение Исаии, свидетель Апокалипсиса мог сказать в последней книге христианской Библии: «И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21:3–4).
