Тремя месяцами спустя физик С. Флюгге из того же института в том же журнале напечатал длинную статью о возможности получения энергии за счет расщепления ядра.
Если О. Ган и Ф. Штрасман всколыхнули ученый мир, то идеи С. Флюгге заставили подскочить в своих креслах промышленников и военных. Но нас интересуют его мысли о выходах на поверхность Земли расщепляемых минералов.
«Обобщая, можно сказать, что ядерные взрывы в природе вряд ли возможны: нигде не обнаружены вещества с достаточно активным ядерным распадом. Требуется также, чтобы отсутствовали вещества, способные поглощать нейтроны… Но в принципе не исключена возможность, что подобные процессы могут иметь место, они будут представлять известный интерес для геологов в связи с вулканическими явлениями».
Вот какие границы обрисовал в 1939 году опытный и не лишенный фантазии ученый. Он не только наметил перспективы расщепления ядра и тем самым невольно заглянул в близкое будущее (война началась через несколько месяцев после публикации статьи), но и некоторым образом посеял семена тревоги, поскольку человечество боялось, что Германия создаст «сверхоружие» — атомную бомбу.
Война началась и кончилась, человечество привыкло жить, имея запасы атомного оружия на Востоке и на Западе, были открыты большие месторождения урана, начали давать ток мирные атомные электростанции. Статья С. Флюгге стала историей науки, и ее вряд ли кто помнил.
И вдруг в 1972 году становится известным одно невероятное наблюдение. Высказанная С. Флюгге возможность оказалась реализованной в природе; в Габоне (Западная Африка) был обнаружен созданный самой природой атомный реактор!
Это доказали французские ученые, работавшие в центре атомных исследований в Пьерлатте. Уран, встречающийся в природе, содержит только 0,72 процента того урана, который нужен для реакции, — изотопа урана-235.
Сначала с большим трудом отыскивают месторождение урана, затем его вскрывают, отделяют ураносодержащие породы от камня, очищают их, обрабатывают и получают современным, весьма дорогим технологическим способом металлический уран. После этого обогащают уран-235, потому что атомные электростанции работают рентабельно лишь на материалах, значительно более богатых, чем те, которые встречаются в природе.
Таким образом, эти 0,72 процента урана-235 подсчитаны и подтверждены во всех месторождениях многократно. И вдруг, это случилось 15 июня 1972 года, в Пьерлатте в двух пробах нашли только 0,44 и 0,59 процента урана-235! Ошибка? Недоразумение? Может быть, взяли уже «сгоревшие» в реакторе пробы?
Да нет же, это свежий уран из ценной руды, привезенной из Габона. Но такое количество изотопа встречается только в палочках, уже сгоревших в ядерном реакторе! Если минерал содержит «сгоревший» уран, значит, имела место ядерная реакция, а это предполагает, в свою очередь, что вначале в руде было значительно больше урана, чем 0,72 процента, иначе не получится «критическая масса». Мало того, нужно иметь замедлитель расщепляющих нейтронов, в наших реакторах для этой цели, как правило, используются графит или тяжелая вода, нужно иметь средство охлаждения, в противном случае «критический барьер» будет перейден и раздастся взрыв атомной бомбы. Наконец, должно быть выполнено еще одно условие, кажущееся уж вовсе невыполнимым: не должно быть рядом, как указывал С. Флюгге, посторонних веществ, которые поглощали бы нейтроны. Тот, кто знает, насколько сложно удовлетворить это требование при эксплуатации реакторов, несомненно, посчитает фантазией существование «окаменевшего ядерного реактора природы».
С другой стороны, если в этом урановом месторождении имели место процессы расщепления атома, то должны были бы возникнуть продукты распада и образоваться плутоний; тогда нептуний и плутоний не являются «искусственно созданными» химическими элементами и, стало быть, их следует считать природными элементами.
Не станем перечислять здесь все эти «если бы да кабы». Все, что было обнаружено, подтверждает: в Габоне природа создала свой атомный реактор, и он действовал. По продуктам радиоактивного распада можно даже точно сказать, что реактор «работал» 1700 миллионов лет назад, а уран тогда содержал 3 процента изотопа урана-235.
Этот уран находился в массе залегавшего под углом песчаника, который хорошо пропускает воду, а над песчаником был слой очень чистой глины, благодаря чему материал оставался почти незагрязненным веществами, способными поглощать нейтроны. Когда вода в песчанике стекала вниз, нейтроны, полученные в результате распада урана-235, тормозились и становились способными вызвать цепную реакцию. Возникали высокие температуры, проникшая вода испарялась, реакция останавливалась. При следующем ливне вода вновь начинала просачиваться в песчаник, и реакция расщепления ядра вновь достигала критического значения.
Никто не рискнет ответить на вопрос: не было ли в прошлом большого числа таких реакторов на Земле или в ее недрах, не могли ли они разогреть планету?
Нам остается только удивляться тому, что самые изощренные изобретения человека, самая безудержная техническая фантазия направлены на то, чтобы создать уже давно известное природе. Может быть, суть дела в том, что мы, люди, — сами часть природы и наша эволюция, втиснутая в рамки окружающей нас природы, имеет естественные границы?
Не будем задаваться философскими вопросами, отметим только, что природа смогла создать породы с очень большим содержанием урана-235. Может быть, здесь имели место какие-то неизвестные нам, технически недостижимые методы, которых мы пока не можем обнаружить? А возможно, содержание изотопа урана-235 в три и более процента и есть «нормальное» содержание, а те 0,72 процента, которые мы находим, — жалкие остатки? Пока мы способны только задавать вопросы.
Замечательно то, что и сейчас, стало быть, за счет радиоактивных процессов на Земле возникают новые элементы и новые минералы, что Земля еще не пришла к своему космическому концу и не «вызрела» окончательно за свои 4,7 миллиарда лет. В общем, теория, согласно которой она согрета теплом радиоактивного распада, также не может быть сброшена со счетов.
Теперь, когда мы поговорили о происхождении земного тепла, уместно задать давно напрашивающийся вопрос: почему мы считаем, что Солнце — без всякого сомнения, важнейший для нас источник тепла — всегда давало равномерное освещение? Мы делаем вид, что солнечное излучение представляет собой самоочевидную постоянную величину, хотя и знаем, что оно когда-нибудь остынет. Не будем входить в детали процесса сплавления ядер, который, как считают, дает солнечную энергию. Идея переплавки атомов водорода в атомы гелия представляет собой гениальный всплеск астрофизической фантазии. Но в ходе этого процесса должны бы возникать нейтрино (самые маленькие элементарные частицы), которые мы не можем найти на Земле. Вот тут и возникают сомнения, «горит» ли сейчас Солнце, а может быть, оно просто выделяет тепло? А возможно, процесс переплавки водорода на Солнце происходит в пульсирующем режиме и производство солнечной энергии подвержено периодическим колебаниям? Может быть, именно так следует понимать изменения климата на Земле? А не следует ли нам объяснить появление пустынь и наступление ледникового периода меняющимся количеством солнечного излучения?
Во всяком случае, остережемся полагать, что те процессы, которые мы наблюдаем на Земле, происходили так испокон веку. Пульсация событий, взлеты и падения (подобно приливам и отливам или смене времен года) могли иметь место там, где мы вовсе и не ждем.
Отсутствие необходимых данных, наша стойкая вера в равномерное течение событий объясняются слишком малым промежутком времени, которым располагало человечество для наблюдений. Не забудем, что с момента, когда были произведены первые астрономические наблюдения с помощью подзорной трубы, прошло всего каких-нибудь 350 лет, а о мире космоса, о далеких Млечных Путях мы знаем всего полвека. Мы практически только начинаем вести точные научные исследования, нечего и удивляться, что все новые и новые положения, которые считались незыблемыми, нуждаются в пересмотре.
