Но разве я сравню его с тобою?
Я клинописи древней не читал
И не срывал запретный плод познанья,
Но глаз твоих магический кристалл
Мне раскрывает тайны мирозданья.
15
С самим собой в разладе и в борьбе,
Не сплю, томлюсь бессонницей постылой.
Я боль невольно причинил тебе, —
Наказан я, и ты меня не милуй!
Но я опять ищу тебя, ловлю.
На горных тропах шуму сосен внемлю.
Я всеми песнями не искуплю
Твоей слезы, уроненной на землю.
Светает. Стало холодом тянуть.
И ветерки натянуты, как струны.
Не знаю, как мне руки протянуть
К твоим рукам и взять их отсвет лунный.
Встречаюсь с ветерками на тропе,
Слежу за их игрой простой и милой.
Невольно горе причинив тебе,
Наказан я, и ты меня не милуй!
16
Стада с лугов спускаются домой.
День потускнел, и засыпают горы.
В пастушьей дудке слышу голос твой
И в рокоте волны — твои укоры.
Твой голос может жажду утолить,
Он как ручей, бегущий с гор в долины...
Я снова буду с ветром говорить,
Есть у меня для этого причины.
— Пожалуйста, — так просят только мать,
Я утружу тебя тоской моею:
Хочу письмо с тобою отослать,
Оказии другой я не имею.
В нем, как в душе, о прожитом рассказ, —
Ей до утра, наверно, хватит чтенья.
Но есть пробелы и на этот раз.
Что делать, письма для меня — мученье.
17
Тяжелый колос выгнулся, устал
И острому серпу подставил шею...
Я сам не знаю, что я написал, —
Писать, как пишут все, я не умею.
Я так спешил — за скоропись прости,
Хотелось всё сказать без промедленья.
Читай сама — к соседям не ходи...
Что делать, письма для меня — мученье!
Но не спеши сложить листки — постой!
Перечитай — важна любая малость:
От черточки до точки с запятой —
Всё, как ножом, на сердце начерталось.
Прости меня, я, кажется, устал:
Как под ножом, строка склоняет шею...
Я сам не знаю, что я написал, —
Писать, как пишут все, я не умею...
18
Шум свадеб во дворах. Вино. Цветы.
И плач торжеств. И кружева. И банты...
Разбиты, правда, скрипки и альты,
Зарезаны певцы и музыканты.
Но ты танцуй — пять, десять дней подряд!
И муку спрячь! И боль впитай, как губка!
И, совершая свадебный обряд,
По горлу полосни себя, голубка!
Откинута печально голова,
В глазах раскрытых — звезды и смятенье.
Так, увязав смолистые дрова,
Шли матери на жертвоприношенья.
Но ты танцуй и жги слезой зрачки,
Пляши и мни трепещущие банты...
Разбиты, правда, скрипки и смычки,
Зарезаны певцы и музыканты!
19
Орлиный клекот слышался вдали.
Громада громоздилась на громаду.
Меня тропинки за руку вели
К могучему Агуру-водопаду.
С вершины низвергается вода,
Над пропастью вздымаются чертоги.
Приди, моя бездомная, сюда,
Седой Агур тебе омоет ноги.
Чья скрыта гибель здесь, чье торжество?
Какие бури здесь служили требу?
Вода и камень — больше ничего,
И лестница из черной бездны к небу.
На языке усталых ног своих
Поведай водопаду на рассвете,
Как ты в оковах из низин сырых
К вершинам рвешься два тысячелетья.
20
Рассказывай, любовь моя, пляши!
Перед тобою сонные громады.
Трава и камни — больше ни души;
Ни братьев, ни сестер — совсем одна ты.
Скитаются — ни кликнуть, ни позвать!
Кочует в море утлая лодчонка.
Ребенок потерял отца и мать,
Мать не найдет убитого ребенка.
За солнечные гимны — жгли уста;
За гимны небу — очи выжигали.
Мерцающая синяя звезда
Не слышит нашей боли и печали.
И горы спят, но ты их сна лиши,
Пускай их потрясут твои утраты!
Рассказывай, любовь моя, пляши.
Ни братьев, ни сестер — совсем одна ты,
21
Отдай им всё — нам незачем копить.
Исхода нет — отдайся им на милость.
За то, что ты осмелилась любить,
Ты до конца еще не расплатилась.
Привыкла с малых лет недоедать.
Долги росли, и множились заботы.
А ты хотела мыслить и мечтать,
И быть свободной, — так плати по счету!
Разграблено и золото, и медь;
За колыбелью — братская могила.
И ты должна сгореть, должна истлеть
За то, что ты людей и мир любила.
Сумей же стыд от тела отделить
И тело от костей — судьба свершилась!
За то, что ты осмелилась любить,
Ты до конца еще не расплатилась!
22
Когда-то здесь под грозный гул стихий
Над замершей толпой пророкотало
Торжественное слово — «Не убий!».
Теперь убийство заповедью стало.
Но не смолкает правды гневный гром,
И мысль не уступает тьме и страху.
Погиб не тот, кто пал под топором,
А тот, кто опустил топор на плаху!
Да будет всем известно наперед,
Что тьме и страху мысль не уступает.
Герой не тот, кто кандалы кует,
А тот, кто кандалы свои ломает!
Танцуй же у подножья грозных гор, —
Еще заря от дыма не ослепла.
Сгорит не тот, кто всходит на костер,
А тот, кто умножает груды пепла!
23
Идет, идет с секирой истукан.
Он свастику и ночь несет народам.
Он тащит мертвеца. Он смел и пьян.
Он штурмовик. Он из-за Рейна родом.
Он миллионам, множа плач и стон,
На спинах выжег желтые заплаты.
Он растоптал и право, и закон.
Он сеет смерть бесплатно и за плату.
Лоснятся губы. Пахнет кровью рот.
Но людоед взывает нагло к богу.
Еда ему, видать, невпроворот.
