Ты оставишь меня в ту минуту, когда я горю...
Но поверь! — я, как прежде, проснусь
восемнадцатилетним!
Восемнадцатилетним, как прежде, я встречу зарю!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Жалок трон попугая, обтянутый в бархат линялый,
На плече у шарманщика... В горле не песня, а ком...
Выклюй, выклюй конвертик, зеленый, сиреневый, алый,
С мандрагоровым корнем или с жестяным
перстеньком!..
1922
Перевод О. Колычева
«Да, есть еще страна бурливого покоя…»
* * *
Да, есть еще страна бурливого покоя.
Там ждут меня в горах поющие суда.
Решительно войду я в судно головное
И прикажу: «В поход! На рифы! Все сюда!»
Дней — как речных мостов. Я сыт по горло днями.
А ночи? Сколько их еще осталось мне?
Я их перешагну и, разветвясь корнями,
Исчезну, растворюсь в бездонной глубине.
Каюта — сердце. Ключ я пропил, не жалея.
Чтоб ночь моя прошла, я пел в чужих сердцах.
Избит, истерзан я. Смотрите же скорее —
Всё тело в ссадинах, подтеках и рубцах.
1922
Перевод Р. Сефа
«Как вдовьи выплаканные глаза…»
* * *
Как вдовьи выплаканные глаза,
Краснеющие окна поездов.
В них — тень моей печальной головы...
А на слепом белке заснеженного поля —
Нерезкий отблеск поезда печного,
Промчавшегося...
Гудок случайный, словно долг бесспорный,
Я взыскиваю властно с тишины.
Жду свечек хуторов... В глухих пещерах сердца
Подтаивает грусти сладкий снег.
Вон там — столбов кресты, а вот село,
И снова белизна без четких меток —
Белым-бело.
И всякий раз по-новому светло.
Спасибо, день, спасибо, ночь,
За угол в поезде, за место на скамье,
За всё, что взыскиваю с тишины!
Как вдовьи выплаканные глаза,
Краснеющие окна поездов.
1922
Перевод Р. Морана
«Как по команде, в ряд построены вагоны…»
* * *
Как по команде, в ряд построены вагоны
В немецких кителях. Закрыты глухо окна.
Мигают фонари в печальной мгле перрона.
Я вышибить хочу блистающие стекла!
Полпятого. Озноб. И ужас безобразный…
И паровик жует немой простор в затишье.
Вагоны сытые, раскройтесь — вот приказ мой!
А вы, людишки, — вон, на крашеные крыши!
Пойду к тебе пешком, о русская граница!
Вот стая голубей летит ко мне с Востока.
Вернитесь, голуби, — на крышах пламя злится,
Я вышиб головой блистающие стекла...
1922
Перевод Р. Морана
«Горб на твоей душе, горб на спине…»
* * *
Горб на твоей душе, горб на спине, —
О часовщик, да ты четырехплечий!
Ты пылью времени изъеден, искалечен,
Замшелым камнем кажешься ты мне.
Далек от торжища и суеты,
Сквозь трещины винтов и шестеренок
Секунды и века вдыхаешь ты!
Вникая в тайны чисел и времен,
Над черной лупою, остер и тонок,
Твой глаз судьбой людей заворожен...
Мои часы — о как точны они...
О, словно зубы, дни мои крошатся!
Часы идут. Горбун, их не чини!
1922
Перевод Н. Банникова
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
1
В светильниках дрожит огонь. Венки и блеск регалий...
И судьбы. Лотереи войн их вывели в тираж.
Оставь могилы темный склеп! Ты слышишь — прозвучали
Призывы труб — и конь твой ждет, когда ты шпоры
дашь.
С мундира пыль скорей стряхни, надвинь на лоб
фуражку.
Винтовку в руки — и скачи, гость на чужом пиру!
Нет ног? — Какой пустяк! Нет рук? — Пожму
и деревяшку.
Всё в этом ярком мире — прах. Играй свою игру!
Судьба людская, ты — зеро иль проигрыш в рулетку.
В припадках бьются города, и жадность их трясет.
И реют люстры над толпой, себе немилой...
Победа! — «Марсельезы» гром, взлетают вверх каскетки.
Победа! — Ленты и венки. Вокруг шумит народ.
Победа! — Что же ты, солдат, рыдаешь из могилы?
2
Знамена, рейте. Вот она, расплата, —
Шальные ветры катят наугад
Фуражку неизвестного солдата,
И швы земли гноятся и зудят.
Отечество тебе последней ложью
И надруганьем отдает салют.
Гремит «ура!». Легли цветы к подножью...
И монументы пышные встают.
Но площадей шершавые ладони
Целует сапогами новый взвод,
Танцуя, топчут бронзовые кони
Детей и взбунтовавшийся народ.
И смерть — суббота палачей на троне —
По площади Согласия течет...
3
Встал над могилой брата дуб огромный,
В дупле гнездится древняя сова,
Она не хочет старости бездомной,
Ей нужен мир. Она еще жива.
Тяжелая, как дьякон на амвоне,
Она тоскует ночи напролет.
Рыдай, сова. Ты слышишь? Ветер стонет.
И скука, словно шерсть овцы, растет.
О руки, что убийство освятило,
Воздеть вас к небу не хватает силы.
Как мне послать вас за покоем в сад?
Ночами вас зовут к ответу тени,
То голос крови, голос поколений:
«О Каин, Каин, где твой старший брат?..»
4
О руки, терпеливейшие руки,
Протянутые через даль времен,
Как сломанные ветви. Вам за муки
Дарят шелка изодранных знамен.
Забудем же военные науки,
Пускай гниет величие корон
И жир господ, тучнеющих от скуки.
О, жажда пашен, будней мирный сон...
Как серафимов лысины, над нами
Соборы в небо светят куполами,
И за кресты цепляет синева.
Вон бурлаки, в отрепьях и заплатах,
С натугой тащат тяжесть барж брюхатых,
Едва плетутся, — в чем душа жива...
5
Кварталы проститутками набиты.
Больных и нищих — что в подполье крыс.
И бродит ненависть, как вековой напиток,
И кулаки, как вопли, рвутся ввысь.
О вы, кто в рабстве с самой колыбели,
О вы, кого сжигали на кострах, —
Звоните в колокол, дни мщения приспели.
