Жалость к себе и щемящая грусть захлестнули девушку, которая должна будет встретить свой день рождения неведомо где в тихом одиночестве, и она расплакалась. Странно, что именно мысль о дне рождения, а не память обо всех пережитых здесь событиях вызвала такую бурю в душе Аурелии.

– Борг! Бооорг! Боооооорг! Очнись, пожалуйста, ну пожалуйста! – Аурелия даже не понимала, почему сквозь слезы просит очнуться того, кто ее, наверняка, даже не слышит. Ей отчаянно хотелось услышать его голос. Уронив голову на руки, она тихонько всхлипывала, скорее от жалости к себе самой, чем от какого-либо другого чувства.

– Верес! – тихонько прозвучало в ответ.

Аурелия замолчала, слезы мгновенно высохли, и она напряженно вслушалась в неровное дыхание мужчины.

– Верес! – повторил он и медленно открыл глаза.

Склонившись над ним Аурелия замерла, изнутри знакомых глаз на нее смотрел совсем другой человек, как будто давно прятавшийся на дне, и, наконец, решивший показаться.

– Верес! Позови! – глаза закрылись и дыхание выровнялось.

Скорее придумав, что ей нужно сделать, чем поняв, Аурелия побежала в подвал, где в маленькой комнатушке лежало распростертое тело с почти родным лицом, черты которого были так сильно похожи на черты его палача.

– Верес! – все еще слабо веря в успех, Аурелия решила все же попробовать. – Верес! Очнись! Ты – живой!

Аурелия положила привычно руки на тело: одну – на голову, другую – на грудь. И заглянула в лицо. На нее смотрели все те же глаза. Тот, кто прятался на дне чужой души, отозвался, вернулся, улыбнулся… Он просто убежал от пыток, от боли, от страха, от горечи поражения и предательства. Убежал в свою кровь на родных руках, в чужую и неуютную душу, в сырую хмурую осень и глаза без улыбки – в своего родного брата, который становился его убийцей. Так уж случилось – палач, выполняющий свою работу с чувством тягостного долга, и его жертва – молча принимающая чужой приговор, исполняемый тем, кто всегда присутствовал в его жизни… До самой смерти…

После выздоровления братьев, Аурелия провела в замке еще некоторое время. Она возвращалась в пыточную комнату еще несколько раз.

Каждый раз после ее посещения, Аурелии снился один и тот же сон. Какой-то человек приводит ее на огромную площадь, вымощенную булыжником, и, оставив в центре, уходит. Она не видит его лица, потому что не смотрит на него, боковым зрением улавливает только силуэт, это – сутулый крупный мужчина.

Она остается на этой большой площади, оглядывается по сторонам и видит, как на нее несется табун лошадей. Они очень крупные, красивые, сильные и быстрые. Когда они приближаются, Аурелия понимает, что ее рост едва доходит им до спины. Внутри появляется страх, что они ее затопчут, девушка как можно сильнее вжимает голову в плечи, но остается стоять на месте. Лошади проносятся мимо, огибают одинокую фигуру и скачут дальше. Она видит, как море серых и коричневых спин расступается, не касаясь, не зацепляя и не травмируя девушку, потому что они все – каждый из них – видят ее. Некоторые лошади с наездниками на спинах, некоторые – с пустыми седлами. Она смотрит на них и думает о том, что ей тоже стоит вскочить в одно из седел и поскакать вместе с ними, но почему-то остается стоять на месте и ждать того человека, который ее на эту площадь привел.

Когда табун проносится, на краю площади появляется этот человек и приводит для нее лошадь, за которой ходил. Она – низкорослая (спина едва доходит девушке до пояса), толстая и неуклюжая. Когда Аурелия на нее садится, то падает вместе с ней и понимает, что эта лошадь ей не подходит совершенно, и девушка не хочет на ней ехать. Человек настаивает, и Аурелия начинает с ним спорить, отказываясь на нее садиться. В голове пульсирует мысль о том, почему он решает за нее и дает самую некрасивую, слабую, толстую лошадь? Ей обидно, досадно и в душе зарождается злость. Девушка понимает, что упустила много хороших подходящих лошадей. Но в следующий миг успокаивается, понимая, что точно для себя решила, какая именно ей нужна. А значит, скоро она у девушки будет.

Вот и сейчас она просыпалась с мыслью о том, что знает, что нужно делать, а при окончательном пробуждении испытала лишь желание рассказать о сне Боргу, и услышать от него пояснения, как будто он о ее собственном сне знает куда больше, чем сама Аурелия. Безликий молчаливый слуга покорно стоял около кровати, держа в руках кувшин и полотенце. После ее пробуждения он медленно и церемонно поставил кувшин на прикроватную тумбочку, накрыл его чистым полотенцем и удалился.

Стол был уже накрыт, двое мужчин при ее появлении, молча поднялись со своих мест и опустились обратно. Две пары разноцветных глаз, показывающих одно и то же. Аурелия так и не узнала, как братья примирились и примирились ли. Как обычно в замке чаще стояла тишина, чем звучали разговоры. И как ни странно, Аурелия решила в этот раз не задавать вопросов, наслаждаясь изысканными блюдами…

– Ты, наконец, поняла. В тебе не хватает силы еще одного чувства, оно – самое сильное, и с ним ты станешь великим лекарем. Остальные оттенки ты найдешь в пути. А теперь вам надо идти. – Тишина рассыпалась на осколки от звука, вдруг ставшего таким родным, голоса.

– Я думала, что теперь ты меня отпустишь?

– Я тебя отпускаю!

– Домой! – растерянная Аурелия ничего не могла больше сказать…

– А что у тебя там, в том месте, которое ты называешь домом? – спросил Борг.

– Ну… Жизнь… – Аурелия вдруг поймала себя на мысли о том, что начинает забывать о том, что у нее там. Слово «дом» перестало для нее что-либо значить, кроме памяти о мрачном замке, в котором она провела последние месяцы: – И куда мне теперь идти?!

– Не тебе! Вам! – Борг посмотрел на брата долгим взглядом, и добавил чуть тише, обращаясь к Аурелии: – Ты ему нужна!

Аурелия вспомнила слова, сказанные им в самом начале их знакомства: «Ты – лекарь и твой долг – отдавать, лечить, быть там, где в тебе нуждаются, и отдавать тому, кто попросит».

«Вот опять, меня просит не тот, кто во мне нуждается», – грустно подумала Аурелия, и поймала себя на внезапно наступившей легкости, как будто разжалась долго сжатая пружина, как будто теперь у нее появился смысл, цель, миссия… И у нее и у маленьких черепов – возвратных глаголов, вернувших ее действиями две ставших важными для нее жизни. После пробуждения Борга и Вереса они превратились в таблички и рассыпались в пыль. Ей приснился мужчина с немигающим взглядом, и он сказал ей: «Спасибо».

– Хорошо! – ответила Аурелия и скрыла свою довольную улыбку и вздох облегчения за чашей сладкого молодого вина…

Сборы заняли весь день. Слуги молчаливо и бесшумно перемещались по дому. Братья все также молчаливо сидели у камина, холодное белое пламя которого, кажется, тоже притихло.

Аурелия одевалась к ужину в своей комнате, поглядывая на дорожные сумки и думая о том, все ли взяла. Помимо этого в ее голове суетилось еще множество разных мыслей, как будто их срочно нужно было собрать и уложить в правильном порядке, но они разбегались, оставляя хозяйку стоять в растерянности. Много вопросов Аурелии осталось без ответа, и было непонятно, окажется ли младший брат разговорчивей старшего. По-прежнему она мало знала о том месте, куда попала, еще меньше она знала о том, куда направляется сейчас. Это пробуждало любопытство и некоторое предвкушение. Оставалось непонятным другое – навсегда ли она прощается с Боргом? Эта мысль весь день пряталась на заднем плане ее сознания и теперь вышла вперед, требуя ответа, дать который ей никто не спешил.

Прихорошившись, Аурелия спустилась к ужину. На ней было одето нежно голубое платье в пол, слишком открытое и легкое для этого времени года, плечи едва прикрывала почти прозрачная шаль из тончайшей плетеной шерсти. С собранными в высокую прическу волосами она чувствовала себя очень женственной. Назавтра ей предстояло одеть мужской костюм на достаточно долгое время, поэтому сегодня она решила вспомнить об изяществе. Двое мужчин, как обычно, поднялись при ее появлении и в тишине дождались ее приближения. Аурелия подошла к камину и протянула руки к огню, вспоминая свое видение места, в котором она черпала силы, наполняясь энергией, радостью… и холодом. Впрочем, она уже давно перестала мерзнуть. Сегодня же ей, почему-то, было особенно жарко, о чем говорил легкий румянец на обычно бледных щеках.