Проснувшись, первым, что почувствовала Аурелия, была срочная необходимость идти в пыточную, прикоснуться к его предплечью, увидеть след птицы. Спешно приводя себя в порядок, девушка пыталась успокоиться и убедить себя в том, что это всего лишь сон, но ощущение свершившейся беды ее не оставляло.

Минуя большой зал, девушка пронеслась по уже изученным коридорам в подвал. Распахнув ставшую вдруг невесомой дверь, она влетела в маленькую знакомую комнату со столом в центре. Внутри ничего не изменилось. На столе все так же тихо дышал почти живой узник, мирно прикрыв глаза. Свеча на окне расплавила уже свою большую половину, освещая тесное помещение. Эхо из коридора почти догнало Аурелию бесконечным повторением шагов, приближаясь и удаляясь, путаясь в коридорах и прячась в темных углах. Отдышавшись, девушка заглянула под стол и в шкаф, осмотрела каждый тесный угол. Там никого не было. Напряжение не уходило, хотя, казалось, повода для него не было. Впрочем, больше здесь делать было нечего, и, постояв еще некоторое время в тишине и нерешительности, девушка отправилась завтракать.

В замке определенно что-то происходило. Завтракала Аурелия в одиночестве, впервые за долгое время хозяин не почтил гостью своим присутствием. Молчаливые слуги, как обычно, не стали утруждаться объяснениями. Девушка уже начала подозревать их в неспособности издавать хоть какие-то членораздельные звуки. Гася пекущее глаза раздражение, она все же решила сосредоточиться на пище. Однако ко всем вкусам добавилась горечь досады, портя общее впечатление. Она даже не подозревала, насколько стали для нее важны их совместные молчаливые трапезы. Настроение было тяжелым, как будто ей на плечи накинули толстую тяжелую, пропахшую пылью и временем ткань, она душила, оттягивала плечи, заставляя ссутулить спину, и не оставляла никаких сил на освобождение.

Быстро завершив трапезу, девушка решила выйти в сад, разбитый позади замка. Ей нестерпимо хотелось добавить себе легкости и свежести, которые может дать лишь чистый воздух, наполненный нежными цветочными ароматами, запахом дозревающих плодов и свежескошенной травы.

Бережно вплетая цветы в пышный венок, она залюбовалась окружающим миром, наполненным звуками шелестящего в листьях деревьев ветра и разговорами птиц и насекомых, спешащих по своим срочным делам.

Аурелия, как будто увидела себя со стороны: худощавую девушку в небрежно подпоясанном платье из мягко ниспадающей материи, накинутом на плечи теплом темно-коричневом плаще, с туго заплетенными в косу темными волосами, которая настороженно и восхищенно ловит, впитывает и становится хранилищем для огромного количества чувств и ощущений, наполняя себя красотой и улавливая каждый тончайший оттенок развивающегося и живущего по своим собственным законам нового для нее мира. Только сейчас девушка задумалась о том, насколько изменилась за это недолгое время. И удивилась тому, что даже в этом мрачном замке с молчаливыми слугами, палачом и его жертвой она чувствует себя легко и спокойно.

Впрочем, резко потемневшее небо вырвало ее из наступившего умиротворения, резкими порывами вырывая цветы из только что сплетенного венка. Ветер был настолько сильным, что Аурелия разжала руки, и венок рассыпался под ее ногами неряшливыми кучками. Плотный плащ не пропускал холод, однако она ощутила нарастающий холод где-то внутри, и поняла, что уже не сможет согреться. Солнце спешно спряталось за проплывающую мимо тяжелую тучу, не желая видеть происходящего внизу. А вместе с холодом в сознание девушки заползла тревога, заставляя померкнуть все другие ощущения и заполняя собой всю ее душу.

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, девушка пробежала через сад и остановилась у последнего дерева. Оттуда открывался вид на окрестности. Недалеко на холме виднелось выжженное пятно с обуглившейся землей, в центре которого стоял мужчина, а вокруг него в тяжелом сером небе кружила, хищно раскинув крылья, огромная черная, как смоль, птица. Только вот Аурелии рядом с ним не было…

Он был слаб. Разодранные в клочья плечо и спина нестерпимо ныли. Периодически Борг проваливался в темную тягучую бездну, иногда выныривал ненадолго на поверхность, и опять уходил на дно. Острая боль от перевязок возвращала его обратно, заполняя все его существо гневом, злостью и раздражением.

Он старался не открывать глаза, чтобы не выдать своего состояния, своей слабости и страха той, которая молчаливо и старательно отдавала ему свои силы. Только сейчас мужчина задумался о том, что же она сама чувствует, когда жизнь перетекает из нее в другого человека. Каково это ощущать? Чувствует ли Аурелия боль тех, кого возвращает на этот свет? Кто отнесет обессилевшую девушку спать? Кто проследит за тем, чтобы она вовремя остановилась?

Проблески мыслей, как будто своих и одновременно чужих, формировались в его голове и рассыпались на звуки и ощущения, поглощаемые черной пустотой.

Тихий стон вырвал Аурелию из оцепенения. Она уже два дня сидела возле израненного тела. Как будто повторяла неусвоенный вовремя урок. Первый – почти живой в маленькой пыточной комнатушке в подвале, второй – почти живой в огромной светлой опочивальне наверху. Девушку не отпускало ощущение, что она что-то не поняла. Сможет ли она возродить жизнь во втором, если не смогла в первом?! Страх липкими лапами ворошил ее душу, устраиваясь там удобно, и, кажется, надолго. Слезы горькими одинокими каплями падали вниз, не удерживаясь в искристых, меняющих цвет глазах. «Интересно, какого цвета у меня сейчас глаза?». Мысль, возникшая из неоткуда, туда же и ушла… Ей было жаль, одинаково жаль и палача и его жертву.

Не жаль ей было только упавшую раненную, черную как смоль птицу, лежащую у истерзанного ею тела Борга. Прежде, чем оттащить его в замок, девушка спалила ту, не дожидаясь ее смерти. Это было жестоко. Жестокость – это тоже цвет, звук, чувство, и стоящая перед глазами картина, на которой нарисована пронзительно кричащая умирающая в огне огромная черная птица и девушка, в глазах которой отблескивает сталь.

За следующую неделю Аурелия узнала много разных ощущений, от надежды до безысходности и отчаяния, от злости до жалости к самой себе и окружающим, от сильного страха до безразличия. Такая палитра, а поделиться не с кем. Даже молчаливые слуги перестали раздражать девушку, теперь они скорее вызывали в ней тихую благодарность, когда после бессонных суток, она теряла сознание у постели умирающего, а просыпалась в своей комнате в мягкой кровати.

Ее больше никто не тряс за плечо по утрам, но каждый раз просыпаясь, она видела на столе свежий завтрак и чистую воду. За этот период Аурелия забыла о своих вопросах о том, кто же такой палач и кто его жертва? Как и зачем Борг так жестоко с ним обошелся? За что на него напала черная птица, и откуда она взялась? Остался только один вопрос – как ей оживить двух человек? Что еще ей нужно сделать, понять, узнать? Но ответа не было, и девушка продолжала делать то, что, как оказалось, умела лучше всего – отдавать свою жизнь другим, тем, кто молчаливо просил ее о помощи.

История повторялась, раны заживали, а Борг не приходил в сознание. Просиживая у его изголовья день за днем, она понимала, что больше не может ему дать ничего. Его тело полностью исцелено и наполнено ее собственными жизненными силами. Даже шрамов не осталось. Умиротворение на лице мужчины завораживало, разгладившиеся черты сделали его моложе и мягче, но глаза оставались закрытыми. К этому моменту Аурелия провела, не проронив ни звука, уже двадцать дней.

Поздняя осень отдала все свои плоды, устлала желтыми листьями дворы и леса, и стремительно готовилась прощаться. Там, в другом мире, у нее сегодня был бы день рождения с тортом, гостями и историями детства, повторенными и выученными наизусть, со смехом и радостью, легкостью и некоторой грустью от еще одного прошедшего года. Хотя 23 – это, в общем-то, не так много. Университет окончен, специальность получена. Хотя, впрочем, в этом мире журналистика видимо мало чем могла ей помочь. Разве что стать трубадуром, бродить по свету и слагать баллады.