На перроне людей почти не было. В незаполненную еще электричку до Хелма садилась какая-то пожилая супружеская пара. Укутанный паром из локомотива железнодорожный рабочий простукивал молотком колеса пульмановского вагона скорого поезда на Львов. Какой-то усталый машинист в расстегнутой шинели медленно шагал к залу ожидания.

— Помните о телефоне. — Мачеевский подал Ахейцу руку.

— Gentlemen’s agreement[60], — кивнул профессор. — До свидания.

Зыга и Зельный подождали, пока не раздался свисток начальника станции и не прозвучало объявление кондуктора: «Прошу зайти в вагон! Закрыть двери!» Колеса паровоза несколько раз прокрутились на месте и с усилием рванули состав. Заскрежетали колодки, поезд тронулся, оставив на перроне редеющее облако дыма и пара.

— О каких бабках шла речь? — спросил Зельный и тут же предупредительно оговорился: — Если, конечно, можно поинтересоваться, пан начальник …

— Я предпочел не спрашивать, вероятно, сто, может, двести тысяч…

— На всех? — удивился агент.

— Нет, какое там! Для профессора.

— Двести тысяч, пан начальник! — тоскливо вздохнул Зельный. — Если б что, говорю сразу, я бы взял.

— Помечтать можно! Но о том, что слышал, язык держать за зубами, понял?

— Зуб даю, пан начальник! — Зельный состроил оскорбленную мину.

Зыга засмеялся, вспоминая разговор с Закшевским в камере и то, что тогда подумал о своем лучшем сыщике.

— Пошли! — двинулся Мачеевский. — Пан Флорчак ждет.

— Еще одно, пан начальник, — задержал его агент. — А скажите, когда вы выбили из комендатуры фонды для Вилчека? И каким чудом?!

— Как это каким? — усмехнулся младший комиссар. — Ахеец дал. Только зачем Вилчеку об этом знать?

О шоферском мастерстве пана Флорчака по городу ходили легенды. Права на вождение автомобиля он получил одним из первых в Люблине. Сначала у него была всего лишь категория II B, и ему разрешалось ездить только на стареньком «Форде Т», но довольно скоро права расширили и на другие виды транспорта: от мотоцикла и до автобуса. Говорят, что пан Флорчак без особого успеха участвовал в каком-то пробеге во Львове, однако главной причиной его славы служила репутация надежнейшего таксиста, которому ни разу не случалось опаздывать на вокзал, а также строгого инструктора и экзаменатора по вождению.

Когда курсант приступал к экзамену на профессионального шофера, пан Флорчак, едва усевшись рядом с водителем на переднее сиденье, наливал рюмочку коньяка и ставил ее на пол у рычага ручного тормоза. Кандидат изумленно наблюдал за его действиями, он же спокойно заклинивал рюмку рейками, чтобы не сдвигалась во время езды. Потом велел ехать от Чехувки до Броновиц — то по асфальту, то по булыжной мостовой Старого Города, то по немощеным улицам предместий. Коньяк тем временем подпрыгивал к самому краю рюмки, легко стекал маслянистыми струйками на дно и снова колыхался. Если у экзаменуемого все шло хорошо, пан Флорчак в конце концов говорил: «А теперь — быстро на вокзал!» И когда автомобиль уже останавливался перед станцией, поднимал рюмочку и проверял рукой, сухой или нет пол машины. Если кандидат в профессиональные шоферы, несмотря на быструю езду и паршивые дороги, не пролил ни капли, пан Флорчак вручал ему рюмку со словами: «Ваше здоровье, поздравляю со сдачей экзамена!» Если же нет, поморщившись, выливал остатки коньяка за окно.

Пана Флорчака терзало одно: если кто-нибудь из знаменитых мастеров спортивной езды, по примеру более крупных городов, откроет в Люблине свою автошколу, то наверняка отберет у него учеников. Чтобы заранее застраховать себя от ущерба, он заключил неформальное соглашение с полицией, надежнее, чем страховочный полис во Всеобщем взаимном страховании. Поскольку машин в комиссариатах недоставало, да и большинство водителей-полицейских не могли с ним равняться, он возил ментов на своем «фиате». Взамен же его никогда не штрафовали и по мере возможности направляли ему клиентов.

— До тех пор, пока какой-нибудь из ваших учеников не въедет автомобилем в витрину, — заметил только как-то раз младший комиссар.

— Само собой, — согласился шофер.

А поскольку витрины магазинов били по большей части хулиганы, договоренность уже третий год оставалась в силе.

Доставив профессора к поезду, они поехали на улицу У Креста. Из разговора агентов таксист понял, что там живет какой-то знакомый Мачеевского. Младший комиссар вышел из машины и долгую минуту вглядывался в темные окна на втором этаже. Потом решился позвонить. Подождал несколько минут, пока приплелся дворник и приоткрыл дверь подъезда.

— Чего надо? — рявкнул тот, увидев физиономию Зыги. — Шел бы ты отсюда, пан, не то полицию вызову.

Но увидев бляху Мачеевского, тут же отворил пошире. Выслушал какой-то вопрос, помотал головой и развел руками.

Младший комиссар вернулся к машине.

— Вот холера, нету его! — буркнул он. Он был уверен, что адвокат не исчезнет из города и что его с тем же успехом можно будет допросить и завтра, однако хотел побыстрее оставить это позади и окончательно убедиться в том, насколько сильно замешан его приятель.

— Может, «Фраскатти», пан начальник? — подсказал Зельный.

— Нет, Леннерт туда не ходит, он скорее у очередной любовницы. Подождем.

Флорчак выключил фары. Ночь была достаточно теплая, но неприятная: влажная и туманная, а ветер, хоть и дул, но не мог разогнать тучи. Свет фонарей — так же, как и раньше свет фар, — едва пробивался сквозь густую как вата завесу, луны было почти не видно — слишком мало у нее ватт.

Зыга несколько раз выходил на тротуар. Курил, опираясь о крест, вроде бы обозначающий старую городскую заставу, и прислушивался, не приближается ли какое-нибудь авто. Однако туман поглощал не только свет, но и звуки. Тишина аж звенела в ушах. Глядя на трех полицейских, пан Флорчак обратил внимание, что всё как-то подозрительно тихо.

Минуты ожидания тянулись немилосердно. Таксист охотно бы почитал газету под фонариком, но младший комиссар велел погасить свет. В конце концов Мачеевский не выдержал.

— Поехали, пан Флорчак. Сделаем кружок по городу.

Водитель вздохнул с облегчением. Посмотрел на часы и удивился: всего около трех. Он был уверен, что они простояли здесь не меньше часа, а отнюдь не пятнадцать минут. Медленно доехал до перекрестка и повернул направо, в сторону театра. Внезапно где-то сзади, кажется, с Шопена, вырвался свет фар, и в следующее мгновение шофер увидел бордовый «Пежо 201»: настоящая игрушка, хотя для такси и маловата. Водитель «пежо», похоже, хотел повернуть в ту же сторону, что и они, но резко затормозил, как будто заколебался.

Пан Флорчак тоже убрал ногу с педали газа. Мгновение две машины стояли, как два незнакомых пса, неуверенные, то ли залиться лаем, то ли завилять хвостом.

— Дорогу мне уступает, что ли? — пробормотал удивленный таксист. — У него приоритет. А места тут — на целый полк…

Заурчал мотор, и «пежо» тронулся.

— А теперь — за ним, пан Флорчак! — громко приказал младший комиссар.

В выхваченном фарами такси бордовом авто на долю секунды мелькнул силуэт водителя. Если б не пышные усы, Зыга мог бы присягнуть, что видит Леннерта.

— Ну давай! За ним! — повторил Мачеевский.

— Как в американском фильме! — засмеялся Зельный.

— Вот именно, что в американском, — язвительно согласился Зыга. — Let’s go, mister Флорчак![61]

Водитель «пежо» для начала пронесся широкими и пустыми Зыгмунтовскими аллеями в сторону рабочего района Броновице, миновал небольшой городской парк и поселок. Потом резко свернул на Вронскую, примыкающую к аэродрому рядом с самолетостроительным заводом Плягге и Ляшкевича. После чего замедлил ход, трясясь на немощеном Татарском Майдане. Пан Флорчак, следуя за «пежо», дрожал за рессоры своего «фиата».