Крэбтри взял газету и без особого внимания пробежал взглядом небольшую заметку, на которую указал грязный палец водителя. Статистические данные, изложенные специальным корреспондентом в Москве, ничем его не завлекли, и он тут же перелистал газету на первую полосу. Увиденное там заинтересовало его гораздо больше. При всем различии между «Дейли тойлер» и ее капиталистическими конкурентами критерии подачи новостей в принципе были одни и те же. Политическая окраска может быть разной, но убийство есть убийство повсюду в мире.

– Видал? Что это? – воскликнул Крэбтри.

– Как что? Прикончили одного из этих чертовых миллионеров, – сказал водитель с мрачным удовольствием. – Так ему и надо. Все они кровопийцы. Каждый за себя, а слабый – убирайся с дороги. Вот тебе капитализм!

Не сбавляя скорости, он резко повернул и чуть не задел велосипедиста, который влетел в ограду. Крэбтри, едва удержавшись на месте, ничего не видел и не слышал. Все его внимание было сосредоточено на заметке перед глазами.

– Дейлсфорд-Гарденс, номер двадцать семь, – недоверчиво пробормотал он.

Читать было трудно, буквы прыгали перед глазами вместе с тяжелым грузовиком на ухабах. Потом он увидел нечто такое, от чего чуть не свалился с места. Одно имя в тексте было напечатано крупными осуждающими буквами – его собственное.

– Ни хрена себе! – воскликнул он.

Крэбтри все еще вглядывался в газету с недоверчивым испугом, когда грузовик резко остановился. Подняв голову, он увидел, что они на вершине крутого холма. Из пробки радиатора вырывалась тонкая струйка пара. Водитель заглушил двигатель.

– Опять закипел, обычная история, – философски констатировал он. – Теперь надо ждать, когда его величество соблаговолит остынуть. А в чем дело, товарищ?

Крэбтри протянул ему газету.

– Ты только посмотри на это, – сказал он. – Дейлсфорд-Гарденс, дом номер двадцать семь. Я там работал. Колин Джеймс – мой хозяин. Эти козлы и меня впутали.

Водитель некоторое время изучал газету. Потом взял из-за уха сигарету и зажег ее.

– Полиция хочет побеседовать с Ричардом Крэбтри, – процитировал он. – Это ты?

– Да, это я, приятель, но…

– Ага! – воскликнул водитель и, задумчиво помолчав, проговорил: – Ох уж эта полиция. Лучше с ней не связываться. Ладно, поехали.

Через несколько сотен метров дорога пересекала узкий ручей. Здесь водитель снова остановил грузовик, достал небольшую жестяную канистру и дал ее Крэбтри.

– Спустись, набери воды, товарищ, – попросил он.

Крэбтри был на берегу, у воды, когда услышал рев набирающего обороты мотора. Выбежав на дорогу, он увидел, что грузовик поднялся на мост и скрылся в облаке выхлопных газов. До него донесся голос:

– Не хочу иметь никаких дел с полицией. Спасибо, товарищ!

Начал накрапывать дождь. Крэбтри находился в пяти милях от ближайшей деревни, и его единственным имуществом на этом свете была пустая жестяная канистра емкостью полгаллона.

«Коронерское расследование состоится в среду». Достоинство этого простого сообщения, которым заканчивалась каждая статья в газете о таинственном убийстве на Дейлсфорд-Гарденс, заключалось в том, что оно было точным и понятным широкой общественности. Вполне естественно, что люди, располагающие свободным временем, сочли его приглашением на дознание, обещавшее стать сенсационным. Скупость, проявленная архитектором при проектировании здания суда, сделала это приглашение бесполезным для девяти из десяти отважившихся его принять; однако с истинно британской решимостью они продолжали давиться у входа еще долго после того, как исчезла последняя надежда.

Поэтому в среду утром коронер[11] занял место в зале суда, забитом настолько, что там можно было задохнуться. Инспектор Маллет сидел рядом с ним. Его усы топорщились от возмущения, когда он окидывал взглядом устроившую давку толпу охотников за сенсацией. Он ненавидел коронерские расследования. Считал, что от них нет никакого проку и это просто потеря времени, которое можно было бы потратить с большей пользой. Тем не менее они являлись частью механизма правосудия, которому Маллет служил и поэтому принимал их со смирением. Как он считал, основываясь на своем опыте, их единственная полезная функция состояла в том, что они привлекали внимание общественности к делу и таким образом побуждали выступать свидетелей, которые в противном случае оставались бы в неведении о важности своих показаний. «А к этому делу, – размышлял он, надувая щеки в спертой атмосфере, – внимание общественности более чем достаточно». К счастью, как он знал, этот коронер был сговорчивым человеком, который не сделает ничего больше исполнения служебных обязанностей, не заходя в расследовании дальше, чем он, Маллет, считал необходимым на этом этапе.

Заседание открылось, и коронер обратился с краткой речью к жюри присяжных. Их пригласили, сказал он, провести дознание обстоятельств смерти мистера Лайонела Баллантайна. Им будут предъявлены определенные факты, доказывающие, что этот человек умер не своей смертью. На данном этапе невозможно завершить дознание и придется сделать перерыв, чтобы дать время полиции внести полную ясность в это дело. От результата работы полиции, добавил коронер, будет зависеть, созовет ли он жюри снова.

– Это будет зависеть от того, поймают убийцу или нет, – со знанием дела шепнул Льюис. Харпера, без всякого желания сидящего рядом с ним, подташнивало. Но вскоре, когда начали давать показания свидетели, его внимание переключилось на них.

– Миссис Баллантайн! – выкрикнул помощник коронера, и вперед вышла стройная дама в черном. Занимавшие места свидетелей в первых рядах могли видеть сдержанное лицо, ровные брови и тонкие, плотно сжатые губы.

– Вы Еванджелин Мэри Баллантайн? – спросил коронер.

– Да.

– И вы в живете на Белгрейв-сквер, пятьдесят девять?

– Да.

– Вы опознали тело своего мужа, показанное вам в морге суда?

– Да, опознала.

– Когда вы последний раз видели своего мужа живым?

– Неделю назад, в прошлую среду.

– Был ли он тогда здоров?

– Насколько я могла судить, да.

Коронер взглянул в лежавшие перед ним бумагах, откашлялся и продолжил несколько иным тоном:

– Вы, кажется, не жили вместе с мужем?

– Официально мы не разводились, – ответила миссис Баллантайн голосом, лишенным какой-либо эмоциональности. – Мой дом был открыт для него, когда бы он ни пожелал прийти.

– И он приходил к вам в дом время от времени?

– Да, время от времени. Я не могу точно сказать, как часто. Это большой дом. Я не спрашивала, когда он приходит и уходит.

– Но неделю назад вы видели его на Белгрейв-сквер?

– Да, я просила его зайти. Мне нужно было обсудить с ним денежные проблемы.

– А вы… – Коронер хотел спросить еще что-то, но передумал и обратился к адвокату, представлявшему миссис Баллантайн: – У вас есть вопросы?

У адвоката был только один вопрос:

– Упоминал ли ваш муж когда-либо адрес Дейлсфорд-Гарденс, двадцать семь?

– Нет.

Тогда он повернулся к коронеру и спросил:

– Нужно ли дальнейшее присутствие свидетельницы? Если нет, она была бы признательна…

– Конечно, – был ответ, – она может удалиться.

Адвокат сел на свое место со спокойной совестью отработавшего гонорар, а миссис Баллантайн кивком выразила благодарность коронеру и направилась к выходу с таким же сдержанным видом, с каким вошла. Ни тогда, ни когда-либо еще она не выказывала эмоции. Она прошла сквозь толпу, словно ее там вовсе не было, и удалилась из зала. Маллет не был впечатлительным человеком, но когда она покидала суд, его глаза с восхищением и уважением следили за ней. «Твердый орешек эта женщина, – подумал он. – Неудивительно, что Баллантайн искал удовольствие на стороне. У нее еще тот характер, и в мужестве ей не откажешь. Такая женщина способна на все».