— Я вижу по твоему лицу, что Огота не убил медведя! — воскликнул Начитима.

— Да, ты прав. Он начал дрожать, как только мы вышли из пуэбло. Ему представлялся случай убить его, но он бежал. Дело было так…

— Подожди, подожди! — перебил Начитима. — Я пошлю младшего сына за Кутовой. Пусть он тоже тебя послушает.

Прибежал Кутова, и тогда Потоша начал свой рассказ.

Огота струсил, как только мы вышли из пуэбло. Все время он говорил о свирепом нраве медведей, вспоминал, сколько раз нападали они на мужчин, женщин и детей нашего и других пуэбло. Несколько раз он говорил, что подвергает себя страшной опасности, отправляясь на охоту с луком и стрелами, когда нужно было взять ружье. Наконец мне надоели его причитанья, и я сказал:

— Если бы ты раньше об этом подумал, ты бы придержал язык и не хвастался, а теперь помолчи. Довольно болтать о медведях, лучше ты нам покажи, как ты их убиваешь.

Он ничего не ответил, переглянулся с советчиком из своего клана, и оба злобно на меня посмотрели.

Мы поднялись по склону горы к просеке Узкий Перешеек и осмотрели брошенные нами остатки добычи. Здесь все еще пировали медведи, волки и койоты; они растащили кости и обглодали оставшееся на них мясо. Несколько дней сторожили мы у края просеки, видели черных медведей, волков и койотов, возвращающихся к недоеденным тушам, но бурого медведя с длинными когтями мы не видели ни разу, хотя он тоже приходил сюда по ночам. У ручья в начале каньона мы нашли отпечатки его лап, и я измерил: моя рука четыре раза укладывалась на отпечатке лапы от пятки до конца когтей. Увидев это, Огота зажмурился.

К вечеру пятого дня мы заметили двух маленьких бурых медведей, объедавших оленью тушу. Хонани посоветовал Оготе убить одного из них. Я же сказал, что убить он должен большого медведя, а маленькие в счет не идут. Огота сразу со мной согласился.

Наша стоянка находилась у ручья, на склоне горы. Ночью и днем мы спали, а утром и вечером ходили выслеживать медведя. Так прошло несколько дней, а мы все еще его не видели. Вчера утром у подножья горы мне удалось подстрелить оленя. Огота и Хонани предложили отнести мясо в лагерь и устроить пиршество, но я им сказал, что добыча принадлежит мне и я распоряжусь ею иначе. Я настоял на том, чтобы они помогли мне перетащить убитого оленя на просеку, где мы нашли накануне обглоданные медведем кости.

— Дело сделано, — сказал я. — Бурый найдет тропу, по которой мы тащили мясо, и по следу придет сюда. Теперь остается только сделать прикрытие. Огота, принимайся за работу. Плетень мы поставим здесь, — и я остановился в нескольких шагах от оленьей туши.

— Нет, нет! Это слишком близко, слишком близко! — закричал Огота. — Вот хорошее место для прикрытия!

И он отбежал шагов на пятьдесят от оленя.

— Слишком далеко, — ответил я. — Тебе трудно будет попасть в цель, и стрела вонзится неглубоко. Но делай как знаешь, ты охотник. Мы поможем поставить плетень там, где ты хочешь.

Втроем мы поставили плетень в пятидесяти шагах от оленя и, захватив с собой несколько кусков мяса, вернулись в лагерь.

Я думал, что медведь найдет тушу только ночью, но на всякий случай предложил подняться вечером на утес, откуда видна была просека. Солнце склонилось к западу, когда мы добрались до утеса. Мы ясно видели оленью тушу, лежавшую посреди просеки. Над ней кружились сороки, но зверей поблизости не было. Все ниже опускалось солнце и наконец скрылось за горой. Когда стемнело и мы стали собираться в обратный путь, из леса вышел старый бурый медведь, почуявший запах мяса. Приблизившись к туше, он обошел вокруг нее, потянул носом воздух и вдруг, рванувшись вперед, громко заревел и начал есть. Медведь был большой, очень большой, и ревел он оглушительно громко.

— Вот, Огота, тот медведь, которого мы ждали! — сказал я. Сейчас слишком темно, и ты не можешь спустится к плетню. Ты убьешь его утром, потому что утром он непременно вернется доедать тушу. Огота ничего мне не ответил, и Хонани тоже промолчал. Я стал спускаться с утеса, а они последовали за мной, но потом отстали, и дальше я пошел один. Когда они вернулись в лагерь, Хонани подошел ко мне и сказал:

— Потоша, это очень большой медведь, и Огота подвергает себя страшной опасности. Мне кажется, мы оба должны сопровождать его завтра утром и вместе с ним спрятаться за прикрытием и ждать медведя.

— Хонани, — ответил я, — условия охоты ты знаешь не хуже меня. Огота один пойдет на медведя. Мы с тобой проводим его только до утеса и оттуда будем следить за ним.

— Хорошо, — сказал Огота, — но так как медведь очень большой, то я имею право взять не только лук и стрелы, но и ружье Хонани. С ружьем спрячусь за прикрытием и буду ждать медведя.

— Сам летний кацик утвердил правила этой охоты, — возразил я. Он запретил брать ружье. Ты возьмешь лук и стрелы или не пойдешь на медведя.

— Ха! Понимаю! — закричал Хонани. — Ты идешь против нас. Ты хочешь, чтобы победа досталась этому наваху!

— Ты ошибаешься, я хочу только, чтобы Огота соблюдал все правила, — ответил я.

Больше они не сказали ни слова.

На рассвете я разбудил обоих, и мы стали спускаться с горы. На востоке забрезжил свет, когда мы подошли к утесу. Я посоветовал Оготе поскорее спрятаться за плетнем, но он все мешкал. Наконец взошло солнце, и мы увидели, что медведя нет около убитого мной оленя. Тогда только Огота спустился с утеса и медленно пошел к плетню.

Сороки и вороны уже слетелись к туше, сарычи кружились над ней. Два койота выбежали из леса и начали обгладывать кости. Вдруг они потянули носом воздух и убежали на восток.

— Бурый медведь идет, — сказал я, обращаясь к Хонани.

В эту минуту на просеку медленно вышел медведь. Подойдя к туше, он обнюхал ее со всех сторон и лениво стал отрывать кусочки мяса. Вечером он сытно поел и еще не успел проголодаться. Мы следили за ним и недоумевали, что делает Огота, почему он не стреляет, когда бурый поворачивается к нему широкой спиной. И вдруг мы увидели Оготу: на четвереньках он быстро полз на восток и через несколько минут скрылся в лесу.

— Вот и конец охоте! — воскликнул я.

Хонани ответил не сразу.

— Это очень большой медведь, — сказал он наконец. — Я уверен, что будь ты на месте Оготы, ты бы тоже не посмел в него стрелять.

Я промолчал и задумался, ибо не знал, как бы я поступил, если бы сидел там, за плетнем. Молча смотрели мы на бурого медведя с длинными когтями. Он поел и ушел на запад, в лес. Тогда подошел к нам Огота. Он ничего не сказал и даже не взглянул на нас.

— Почему ты не убил его? — спросил Хонани.

Он ничего не ответил.

— Испытания ты не выдержал. Конец охоте, — сказал я, а он кивнул головой. — Но если с тобой случилось что-нибудь неладное, ты имеешь право попытаться еще раз.

Он отрицательно покачал головой.

— Значит, мы можем идти домой, — сказал я.

Мы начали спускаться с горы. На просеке мы увидели оленей и индюков. Хонани и я выпустили несколько стрел, но ни одна не попала в цель. Вот почему мы вернулись так поздно.

Так закончил Потоша свой рассказ. Все молчали. Наконец Начитима обратился ко мне:

— Сын мой, через четыре дня ты пойдешь в горы и убьешь бурого медведя.

Я посмотрел на Потошу и видел, как он покачал головой. Он не одобрял этого решения. Он сам не отважился бы идти на бурого. Мог ли надеяться на успех я, неопытный стрелок! Я бранил себя за то, что бросил вызов Оготе. Мысль о предстоящей охоте приводила меня в ужас, и в ту ночь я почти не спал.

Утром, когда мы завтракали, пришел Кутова и сказал Начитиме:

— Самайо Оджки, я очень встревожен. Нашего охотника будет сопровождать Тэтиа из клана Огонь. Его избрали советчиком.

— Ха! Это лукавый человек! Ты должен следить за ним. Я знаю, он постарается сделать все, чтобы опозорить моего сына.

— Тяжело было у меня на сердце. Я знал, что Тэтиа всегда меня ненавидел.

— Мы притворимся, будто видим в нем друга, но будем внимательно следить за ним, — отозвался Кутова.