— У меня такого диска точно нет, а у приятеля вроде что-то было. Я сейчас с ним созвонюсь и сгоняю по-быстрому. Подождете?

— Разумеется, подожду, — милостиво согласилась я, словно делала Валерке великое одолжение. Хотя можно подумать, что имелись другие варианты.

Не прошло и часа, как запыхавшийся Валерка протягивал мне кассету, улыбаясь во весь рот. Вообще-то он парень неплохой, добрый. Иногда только с громкостью переборщит, а так очень даже положительный.

«Привет, сегодня дождь и скверно…» — понеслось из старенького магнитофона. И я сразу вспомнила эту песню. По телу побежали сентиментальные мурашки. Ну, конечно. И строчки эти многозначительные: «Но может, черт возьми, нам снова…» Так вот о чем хотел меня спросить Валевич. Может, снова?

Гамак, привязанный одним концом к стволу черемухи, а другим к забору, тихо покачивался. Солнце, которое упрямо ползло на запад, обогнуло пышную крону дерева и теперь чувствительно припекало мою левую щеку. Ничего хорошего в этом не было. Щека — не блин, и не к чему ее румянить до корочки. И вообще кто придумал, что лежание в гамаке — это удобно. Просто еще один миф в стиле дворянского кантри наряду с игрой в салочки и хоровым пением под гитару на тему: «Слети к нам тихий вечер…» Я чувствовала себя рыбой в сетях, которая уже смирилась со сковородкой и перестала дергаться. Однако по законам жанра, отдыхая на природе, требовалось лежать в гамаке и млеть. Я и млела, ленясь даже прикрыть лицо от закатного солнца. По правде говоря, мерное покачивание и впрямь действовало гипнотически. И даже крупные ячейки моего веревочного ложа, едва прикрытые стареньким пледом, почти не давили на спину. Этот замечательный гамак Зойка откопала в кладовке в мое отсутствие. И тут же его приспособила для вечернего расслабона. Чудит барыня! Сама-то она, похоже, накачалась уже до тошноты. А потому атрибут роскошной загородной жизни великодушно был предоставлен в полное мое распоряжение. Между прочим, в кладовке у тетки Варвары обнаружилось много чего интересного. Я бы сказала, раритетного. Например, закопченный фонарь «летучая мышь». Потом еще раскрашенная гипсовая статуэтка читающей девочки — элемент наивного комнатного уюта небогатых «совков». Правда, цвета девочка была неопределенно бурого, косички и одну руку отбило безжалостное время. Но несмотря на общую замызганность и физическую ущербность, юная пионерка самозабвенно изучала толстую книгу, лежащую у нее на коленях. Наверное, что-нибудь назидательное и высоконравственное. И все-таки самой замечательной находкой был, разумеется, патефон. Удивительно — прадедушка лазерных музыкальных технологий выглядел весьма пристойно: гордо поблескивал изогнутым никелированным звукоснимателем, а на повороты ручки с готовностью отзывался плавным вращением диска, затянутого в алое сукно. В комплекте с ним отыскалась и коробочка с иглами, и стопка грампластинок Апрелевского завода. И как раз сегодня вечером мы запланировали устроить ретровечеринку.

Так я дремала в гамаке, а Зойка уткнулась в детектив, потаскивая из пакета хрустящие кириешки. Вдруг она подняла голову от страниц и сказала ни с того ни с сего:

— Значит, все-таки неосторожное обращение с огнем?

Судя по вопросительной интонации, подруга ждала моих комментариев. Я Зойкин вопрос поняла сразу, и даже подтекст мне был ясен, но решила изобразить святую невинность.

— С каким огнем? Ты о чем вообще?

— О чем, о чем… О даче Подлубняка.

Действительно, самая свежая деревенская новость. Вчера из мест временной изоляции вернулся Николай Ерохин, изрядно потускневший, но живой и здоровый. В милиции разобрались-таки, что сельский бунтарь не виноват в пожаре. Как выяснилось, поджога не было. Все произошло по вине обитателей особняка. Вернее обитательницы. Пресловутое неосторожное обращение с огнем, на которое так вопросительно напирает Зойка.

— А что, запросто! — Я сделала неловкое движение, и гамак закачался, как подвесная матросская постель в шторм. — Короткое замыкание, например, или невыключенный бытовой прибор. Скажем, утюг. Обычное дело.

— Сима, а как же машина, которую ты видела ночью? — Зойкин голос звучал почти жалобно. Но я не поддалась:

— Померещилось спросонья. И вообще что за странные вопросы?

— Врешь ты все! — убежденно сказала подруга. — Сама что-то знаешь и врешь! Полмесяца зачем в городе ошивалась? А потом Кольку — раз, и выпустили!

— Ну да, я пошла к главному милицейскому начальнику и в ультимативной форме потребовала выпустить Ерохина, учитывая его прошлые заслуги и долгую беспорочную жизнь. Зоя, подумай сама, о чем говоришь! Не надо переоценивать мои возможности.

— Все равно тут дело нечисто, — пробурчала Зойка и опять уткнулась в книгу.

Пускай себе бурчит. Может быть, потом, скажем, зимой, когда все утрясется и летние приключения станут неясными, словно слегка подзабытый фильм, я развлеку мою любимую подругу подробностями этой печальной истории. В красках и деталях. Только, боюсь, она мне снова может не поверить. Я и сама бы верила с трудом, если б не детектив «Греховный пожар страсти», который сейчас мусолит Зойка с упорством, достойным гипсовой пионерки. Грустный подарок от несчастной Киры.

Зойка ожесточенно хрустела сухариками, перелистывая страницу за страницей. И вдруг бросила книгу на крыльцо:

— Не понимаю, как это можно читать!

Я пожала плечами:

— Обыкновенная развлекательная литература. Кстати, неплохого качества.

— Какая это литература? — Все, подруга закусила удила. Ей хочется спора. Ну, пожалуйста!

Я кое-как выпуталась из гамака и теперь сидела, свесив ноги прямо в роскошные лопухи:

— Зоя, а что ты там грызешь?

Подруга удивленно тряхнула пакетиком:

— Ну… вот… кириешки. Хочешь?

— Нет, грызи себе на здоровье. Как ты думаешь, кириешки — еда?

Зойка на секунду зависла, обдумывая мой философский вопрос.

— Еда, — ответила она неуверенно. — То есть не совсем еда, конечно.

— А в таком случае, зачем грызешь?

— Так, балуюсь. А что — вкус приятный.

Ага! Я назидательно подняла палец:

— Вот видишь, балуешься, развлекаешься. Одним словом, получаешь удовольствие. И тебе приятно. А теперь представь, что незатейливая литература, которую ты хаешь, — тоже кириешки, только не для желудка, а для ума. Когда не хочется есть тяжелую пищу, пусть даже и полезную, а хочется чего-то легкого, необременительного. И тут главное — насколько хорошо продукт приготовлен. Ведь и сухари бывают подгорелые, прогорклые — в рот не возьмешь. Так и развлекательное чтиво. Его тоже надо «готовить» умеючи. А этот детективчик как раз ничего, — кивнула я на растрепанный томик. — Всего в меру. И мысли интересные встречаются, и читается легко.

— Но не Пушкин! Ох, не Пушкин! — саркастически скривила губы Зойка.

И тут мне захотелось пошалить. «Развести» подругу на крутую провокацию.

— Кстати о Пушкине, — сказала я небрежно, покачиваясь в гамаке. — Александр Сергеевич — наше все, это понятно. А давайте, господа хорошие, посмотрим на его личность под другим углом. Начнем с образования. В лицее своем прославленном юный Саша учился плохо, прямо скажем, кое-как. Образование получил однобокое. И характерец имел еще тот. Картежник, дуэлянт, скандалист и бабник, — загибала я пальцы. — Служить, то есть работать на благо отечества, вообще не хотел. Над начальством издевался. Что это за отчет о командировке: «Саранча летела, летела, села, все съела…» А ведь это доклад государственного чиновника. Да в наше время за такие шутки… А ему все с рук сходило. Графа Воронцова, например, зачем в вечности опозорил? «Полу-милорд, полу-купец…» А Воронцов, между прочим, свое крымское имение под госпиталь для раненых солдат отдал. И того же Александра Сергеевича привечал, и за своей женой позволял волочиться. Хотя, по правде, за одно это следовало прославленному поэту задницу надрать. Теперь о женах. Вот Пушкин на Гончаровой женился. Дерево-то не по плечу срубил. И в прямом, и в переносном смысле. И тащил эту прекрасную махину по жизни, надрываясь и умирая от ревности.