Я верила. А Зойка уже манила меня на малюсенькую веранду, на которую я сначала и не обратила внимания. А там, между прочим, умещался небольшой столик и пара самодельных скамеек.

— Вот наша столовая. Здесь и будем готовить. В избе есть печь, но летом жарко. Ты не думай, Петушки — деревня цивилизованная. Электричество даже на верандах.

Продолжая радостно ворковать, подруга быстро накрывала на стол. Если не считать привезенной мной колбасы, меню было преимущественно вегетарианским. Зеленый салат, огурцы, рассыпчатый картофель с укропом… Все благоухало и радовало глаз сочными красками.

— Ешь, непокупное, экологически чистое!

Меня не надо было уговаривать. Прогулка на свежем воздухе сделала свое благое дело. Если так пойдет и дальше — прощай фигура! А еще обещано молочко парное.

Мы разлили вино по белым фарфоровым чашкам, потом еще разок. Мысли обрели ясность, глаз — зоркость. Теперь я разглядела дворик внимательней. Он был не таким уж убогим, как показалось мне в первую минуту. С одной стороны стену избы подпирала раскидистая черемуха. Очень удобное место для устройства пикников и завтраков на свежем воздухе, сказала Зойка. Надворные постройки тоже имелись. Во-первых, баня. Игрушечный домок, сложенный из круглых, смолистых бревен. Во-вторых, «скворечник»… гигиенического предназначения. Аккуратная поленница березовых чурок, колодец (собственный! С такой исключительной водой, что, по словам все той же Зойки, из других домов попрошайничать ходят) и еще кое-какое деревенское барахлишко. Немного пугали размеры плантации, обозначенные незатейливой городьбой. Вспоминались печальные судьбы героев американской литературной классики. «Хижины дяди Тома», например.

— Зоя, мы что, должны это все обрабатывать? — Я испуганно обвела огородные просторы рукой.

— Необязательно! — беспечно отмахнулась подруга. — Само растет. Я так копаюсь, для души.

Ну и ну! Чтоб Зойка! На огороде!! Для души!!! Воистину здешний воздух творит чудеса. От сердца чуть отлегло. Я повеселела. Может быть, от болгарского «Муската», а может, от более радужных перспектив сельского проживания.

— Вечером после бани будем лениться. А сейчас айда на реку. Самое время. — Зойка даже не стала особенно наводить порядок на столе. Только кое-что стаскала в холодильник, остальное прикрыла чистым полотенцем.

— Зоя, а вдруг без нас кто зайдет? Все в свободном доступе.

— Ты что, это же де-рев-ня. Шалят, конечно, но куски со столов не тягают. До этого пока не докатились.

Окончательно успокоенная, я вытащила из сумки пляжные принадлежности, и мы двинулись в путь. Наше неторопливое движение по горячей и пустынной улице Зойка сопровождала ознакомительной экскурсией:

— Сейчас в Петушках местного народу совсем мало осталось. В основном только старики да еще те, кому в городе нипочем не выжить. Ну, у кого мужики по-черному пьют. А когда-то большая деревня была, входила в состав богатого колхоза.

— А это? — я указала на величественные особняки.

— Это, сама понимаешь, дачники чистой воды. Состоятельные городские люди. От них сельскому хозяйству пользы никакой. Поля не возделывают, скотину не держат. Деревенские возле них кормятся немного: цветники обрабатывают, в домах прибирают. Или какая мелкая дворовая работа. Но не любят этих дачников страшно. При каждом удобном случае стараются им напакостить. — Зоя вздохнула. — Считают их буржуями и мироедами. Пролетарская зависть и пролетарская ненависть. Оно и понятно — водку пить легче и приятнее, чем работать.

— Слушай, меня сегодня подвез один мироед по фамилии Подлубняк. Не могу вспомнить, кто такой.

— Ты что, Сима! Молоко-то покупаешь.

Точно, как я сразу не сообразила, — господин Подлубняк, владелец молочных заводов и сети специализированных магазинов. Его фамилия красуется на многочисленных рекламных проспектах и даже на творожных пачках.

— Так это он?

— Он, — подтвердила Зойка. — А рядом особняк Старцева, хозяина нескольких ночных клубов.

Вот почему любезный Алексей Михайлович осекся, когда строил предположения относительно того, к кому я еду в гости. Не подумал сразу. И действительно, вряд ли гостья Старцевых стала бы топать пешим ходом со станции в разбитых кроссовках.

— Значит, Подлубняк тебя подвез. Либерал! А в гости заходить случаем не приглашал?

Я засмеялась:

— Он либерал не до такой степени.

Зойка пожала плечами, дескать, все может быть, и продолжила:

— С самим молочным королем мне беседовать не доводилось, а с его Кирой общалась пару раз.

— С Кирой?

— Ну да! Сам Подлубняк в деревне только наездами бывает. Бизнес! — Тут подруга с важным видом подняла палец. — Постоянно здесь живет Кира. Девчонка лет двадцати. Вроде как дочь. А может, и не дочь. Кто их разберет. Мы с ней у одной хозяйки молоко покупаем.

— Дочь владельца молокозаводов покупает молоко у деревенской хозяйки?!

— Сима, ты меня удивляешь. Что тут особенного? Подумай сама — или магазинное, порошковое, вообще невесть какое, или парное, нормальной жирности, от домашней коровки. Богатые в этом как раз хорошо толк понимают.

Зойка свернула на едва приметную тропку между кустами, и вскоре мы оказались на небольшом деревенском пляже. Мелкий песочек был идеально чистым. Дощатое сооружение, что-то вроде раздевалки, выглядело только что покрашенным.

— Видишь, как хорошо в соседях иметь влиятельных людей! Пожалуйста, местный «Солнечный берег». Всегда прибрано, дно безопасное. И компания бывает приличная. Деревенские сюда не ходят во избежание недоразумений.

— А мы кто?

— Мы? — подруга задумалась. — Мы — прослойка. Бедная, но безвредная. Нам можно. Правда, существует что-то вроде негласного графика посещения пляжа. Но иногда пересекаемся.

Последних слов подруги я почти не слышала, потому что торопливо стягивала халатик. Прохладная чистая река притягивала, словно магнит. В такие минуты особенно четко осознаешь, что жизнь появилась именно в воде. И я кинулась в нее, будто в родную колыбель.

Солнце почти село. От реки поднимался легкий туман, который невесомым влажным холодком окутывал улицу Социалистическую. В воздухе пахло дымком от прогоревших березовых дровишек. Как сказали бы парфюмеры, с нотой вишни, поскольку в банную печурку пошли и засохшие вишневые ветки. С полным ощущением отделения души от тела я сидела на стуле под черемухой и пила чай из старинного самовара. Уже четвертую чашку. На голове у меня красовалась чалма из полотенца, к голому колену прилип листочек от дубового банного веника. Шевелиться не хотелось. Хотелось растекаться любящей всех субстанцией по стулу, по огороду, по деревне, по земному шару. Я блаженно вздохнула и зачерпнула ложечкой вишневое варенье. Темно-рубиновая капля сорвалась с ложки и упала на столешницу, предусмотрительно застеленную разноцветной клеенкой. К варенью тут же пристроилась деловитая оса и стала быстро затягивать каплю внутрь своего тощего, вертлявого тельца. Чаепитие в Мытищах, да и только. Вернее, в Петушках.

— Эх, замечательно! — Я лениво сдула обнаглевшую от дармовщинки осу с края чашки.

— Вот видишь, а ты испугалась. Хотела в город возвращаться. — Зойка с лукавой улыбкой выглянула из-за латунного самоварного бока.

Хорошо, что я и так была уже пунцовой и от бани, и от чая и подруга не увидит моего стыдливого румянца.

— Ничего я не испугалась.

— Испугалась, испугалась, не оправдывайся. По тебе все сразу заметно. Ну, что, поживешь или уедешь?

— Поживу немножко, так и быть.

И словно струнный аккомпанемент к моим словам, усилился стрекот кузнечиков, по двору растеклось благоухание ночной фиалки.

— А, сволочи! Затаились!

Я вздрогнула и плеснула чаем себе на ногу. Спасибо, что успел остыть. Злобный крик за калиткой разорвал благолепие тихого летнего вечера.

— Зоя, это что?

— А вот, изволь видеть, народный мститель Коля. Не трясись, угрозы не в наш адрес. Если любопытствуешь, подойди тихонько к забору и полюбуйся на бесплатный спектакль с социальной направленностью. Я уже нагляделась.