— Пожалуй, настоящее,- согласился Скотт.

Он одобрительно взглянул на штурмана. Бесспорно, Шеклтон живо увлекается новизной, в нем есть задатки подлинного исследователя. А впрочем, трудно найти путешественника, равнодушного к открытиям неведомых миру земель.

Экспедиция возвращается на запад: необходимо отыскать место для зимовки. Проходя снова вдоль барьера, Скотт ведет судно в углубление белой стены — эта «бухта» возникла рядом с «проходом Борхгре-винка», где высаживался норвежец и на санках достиг почти 79-й параллели. В «бухте» верхняя кромка барьера немного возвышается над морем. «Дискавери» остановился у ледяного поля.

Расстелили остро пахнущую ткань, пустили в нее газ. Оболочка топорщилась, раздувалась, принимая сферическую форму. Подвесили корзину. Моряки вцепились в прочные веревочные тросы, привязанные к воздушному шару; удерживала его и лебедка. Скотт, взяв фотоаппараты, забрался в корзину, дал команду. Шар медленно поднимался, слышалось щелканье аппарата. Высота 200 метров — достаточно! По сигналу начальника шар потянули вниз. Шеклтон, сменивший Скотта в корзине, снимал без устали.

Но как же выглядит поверхность Великого ледника? Ничего нового не усмотрели исследователи над бухтой Воздушного шара, как назвал это место Скотт. Все тот же пейзаж, который некогда наблюдал юнга Боб с верхушки мачты «Эребуса», а два года назад — санная партия Борхгревинка: нескончаемая ледяная пустыня, волнами поднимающаяся к югу. Где ее крайний предел, неведомо; быть может, у самого полюса или даже за ним?..

Миновав западную окраину барьера, экспедиция снова подошла к выступу материка — мысу Крозье. Но и здесь не удалось высадиться.

— Остается поискать место возле вулканов,- сказал Скотт.- Вижу, вы огорчены, Уилсон?

— Да, я очень сожалею, что не придется наблюдать за жизнью пингвинов, причем не Адели, которых в Антарктике бессчетное множество, а так называемых императорских, ростом более метра и весом до пятидесяти килограммов. Их считают вымирающими, в специальной литературе об императорских пингвинах почти ничего нет, а на мысе Крозье этих птиц, пожалуй, тысячи две, а то и три…

Шеклтон укрылся в фотолаборатории, проявлял пластинки, печатал кадры. Сколько глаз увидят их в газетах и журналах, прочтут подпись: личные снимки Эрнста Генри Шеклтона, исследователя Антарктики… Недурная популярность! Для начала, конечно, а там посмотрим…

Уже около месяца экспедиция находится в море Росса. По картам его первооткрывателя Эребус и Террор расположены на материке — выступе Земли Виктории. Но нет ли морского прохода между этим выступом и вулканами? Не ошибся ли Росс? Ученые удостоверились: неширокий пролив Мак-Мёрдо отделяет

Землю Виктории от острова, где возвышаются вулканы.

Скотт дает ему имя Росса. Отсюда люди устремятся к Южному полюсу…

На карте острова Росса появляются обозначения двух мысов — Армитеджа и Ройдса. Место зимовки выбрано. На южной оконечности острова, мысе Хижины, строится надежное и уютное убежище: оно понадобится, если льды раздавят «Дискавери». Судно стояло среди белых полей, а новый дом пустовал — исследователи не пожелали расстаться с кораблем. Экспедиция зимовала близ 78-й параллели, за 700 километров к югу от Адэра. Первое время тревожили признаки цинги, появившиеся у некоторых моряков, но доктор Уилсон правильным режимом и диетой восстановил их здоровье.

Роберт Скотт не допускает бесцельных дней: одна за другой уходят небольшие исследовательские партии с собачьими упряжками. Зима вынудила временно прекратить санные походы.

Солнце на четыре месяца скрылось за горизонтом. Ледяные поля, зажавшие «Дискавери», озарялись электричеством — свет проникал через иллюминаторы, но ураганы то и дело ломали ветряк, приводивший в действие динамо. Ученые занимались магнитными исследованиями, извлекали пробы воды, следили за приливами и отливами. Метеорологические наблюдения вели в точные сроки круглосуточно. Держась за канат, протянутый от судна к метеобудке, люди шли туда в назначенное время и записывали показания приборов. Бывало, наблюдатель, выпустивший из рук канат, часами бродил в пурге. На берегу острова Росса, у вершины Кратерного холма, оборудовали вторую метеостанцию. Уилсон и Шеклтон ежедневно карабкались по ледяному склону на высоту 320 метров.

Скромным обедом отметили зимовщики день зимнего солнцестояния. К вечеру доктор и штурман по обыкновению зашли в каюту начальника. Уилсон сразу уловил его приподнятое настроение. Поговорив о повседневных делах, начальник с некоторой торжественностью в голосе обратился к друзьям:

— Как вы знаете, через несколько месяцев, весной, предстоит большое путешествие на юг, оно должно увенчать наши труды. Согласны ли вы разделить опасности и тяготы похода, двинуться со мной?

Оба выразили полную готовность.

— Мы постараемся пройти как можно дальше к югу,- продолжал Скотт.- Неведомо, что ожидает нас в пути.

— Вряд ли дорога к полюсу усыпана розами,- покачал головой доктор.- Но разве сама неизвестность не таит в себе очарования? Разве это не романтика?!

Роберт Скотт просиял: верится, что выбор удачен!.. Эдвард Уилсон неутомимый труженик, умный, наблюдательный ученый, вдумчивый и заботливый врач, талантливый художник — в его акварелях сама жизнь! Эрнст Шеклтон привлекает своей отвагой, кипучей энергией, страстью к открытиям…

— Итак, будем готовиться!

В августе сильно похолодало. Судовой термометр показывал минус 50 градусов, а на мысе Хижины — ниже 60. Наконец появилось солнце. Выбежав на лед, люди с радостью оглядывали розовые облака и дымную струю Эребуса, пронизанную алыми лучами.

Сборы к походу закончены. 2 ноября Скотт, Уилсон и Шеклтон, взяв трое саней и девятнадцать собак, поднимаются на ледник Росса, сопровождаемые вспомогательными партиями. Они поочередно уходят назад — к судну; последнюю партию Скотт отправляет еще до 79-й параллели. Трое остаются в замерзшем мире.

Внутренне они готовились к огромным трудностям, но не представляли себе препятствий и опасностей пути. Нестерпимые морозы и сбивающие с ног ветры. Бездонные пропасти ледника, скрытые под белыми мостами. Лед, застланный рыхлой пеленой, где на каждом шагу проваливаются люди и собаки. Снежная слепота, делающая человека беспомощным. И пурга, пурга, пурга…

Перевозить весь груз за один прием невозможно, и нередко, взяв только половину, люди вынуждены возвращаться за остальным. Как в кошмарном сне проходят они за день 20-25 километров, а к вечеру оказываются лишь в 7-8 километрах от места прошлой ночевки. Гибнут одна за другой собаки. Ограниченный запас продовольствия вынуждает сократить пайки. А каждый пройденный на юг километр увеличивает расстояние, которое необходимо одолеть в обратном путешествии — к северу.

К концу ноября пересекли 80-ю параллель. А шельфовый ледник Росса все тянется и тянется. Что же дальше? Неужели тайны Центральной Антарктиды останутся неразгаданными? Надо идти, надо держаться изо всех сил.

Эрнст Шеклтон едва бредет, пораженный снежной слепотой. Продуктов осталось в обрез, а вокруг ни зверя, ни птицы, ничего живого. Приходится опять убавить и без того голодный паек. Уцелевшие собаки не в силах тащить сани. 32 градуса мороза, и это в летнем антарктическом месяце!..

Располагаясь на ночлег, Скотт говорит:

— Мы должны были пройти сегодня двенадцать миль, а не сделали и четырех.

— Зато каждый пройденный метр можно считать отвоеванной у природы территорией,- ответил Шеклтон.

— Можно добавить — ледниковой,- сказал Уилсон.- Никому не известна толщина этого белого панциря, покрывающего материк, да и не скоро, думаю, люди узнают о ней.

Чрезмерная затрата сил и длительное недоедание истощили путешественников, они все чаще останавливались, а был день, когда с неимоверными трудностями одолели три километра.

Люди двигались вдоль высокой горной цепи с вершинами до 3500 метров. Путь пересекали трещины, уходящие в черную глубину. Как-то в тумане отряд прошел через пропасть по насыпи уплотнившегося снега: потом выяснилось, что это был единственный мост на всем видимом протяжении ледниковой бездны. А Скотт стремился дальше к югу — за 81-ю, еще лучше за 82-ю параллель.