Все еще занятый своими мыслями, Крейбель снова слышит за спиной голос Натана:

— Если один раз пойти по этому пути, непременно попадешь во вражеский лагерь. Вспомни Чан Кай-ши. Он тоже…

Крейбель улыбается про себя. Они уже дошли до Чан Кай-ши. От Садовой и Ватерлоо через битву на Марне — к китайской революции… Интересно, что же, однако, ответил ему Натан на его теорию о роли случая? Но незаметно он снова погружается в чтение семейной идиллии кающегося флейтиста Гардта.

Незадолго до обеда в камеру входят Люринг и «ангел-избавитель» Харден.

Снова освобождение! Глаза заключенных полны ожидания. В каждом теплится надежда. Слышно неровное дыхание.

Харден закладывает за спину руку, в которой он держит записку об освобождении, и медленно выходит на середину камеры. Он останавливается перед Крейбелем:

— Ну, Крейбель, догадываешься?

Крейбель краснеет, как рак. Вот неожиданность! Это застигло его так внезапно. Он не может выговорить ни слова. Долгие месяцы, день за днем, он все надеялся — и не сбывалось. А теперь, когда он уже потерял всякую надежду, вдруг… свободен! Он будет свободен! Все закружилось. Лицо пылает.

— Итак, собирайтесь: вы освобождены.

Стоящий у двери Люринг кричит Крейбелю:

— Вот уж действительно повезло тебе, парень! Поди, сам себе не веришь?

Эсэсовцы уходят.

Крейбель стоит несколько секунд, как пригвожденный к месту. Он все еще красен и не смеет взглянуть на товарищей: он может уйти домой, а они останутся здесь. Он, один из вожаков, свободен, а у них впереди суд, долгие годы тюрьмы и каторги, даже смерть, как у Фрица Янке. Он растерянно смотрит на всех. Некоторые подходят к нему, берут за руки, трясут, поздравляют.

— Ах, Вальтер, вот великолепно! Они тебя освобождают. Себе на шею.

— Это только потому, — замечает кто-то другой, — что ты был арестован еще при Шёнфельдере. Еще не успел провиниться перед Третьей империей.

— Превосходно! — Вельзен дружески хлопает Крейбеля по спине и шепчет так, что могут слышать лишь Крейбель и Шнееман: — Коммунист на воле полезнее, чем в тюрьме.

— Вальтер! — взволнованно кричит маленький лысый Зибель. — Я соберу твои вещи.

И тотчас же принимается за дело. Выдвигает бумажную картонку, укладывает вещи Крейбеля и вынимает из его ящика бритвенные принадлежности, зубную щетку и пасту.

— Все… все, что у меня есть, останется в камере.

Это первые слова, которые Крейбелю удается выдавить из себя.

Эльгенхаген отводит его в сторону.

— Зайдешь к моей жене?

— Конечно, Генрих!

— Расскажи ей, что здесь делается, и скажи, что нужно предупредить Франца Вольфа. С ним — дело дрянь, Эрнст Дрезель все выложил. Вольфу нужно смыться. Запомнишь?

— Я-то запомню, но мне кажется, что это несколько щекотливое дело. На твою жену можно положиться?

— Ее тебе нечего бояться.

— Где живешь?

— Маршнерштрассе, семнадцать, второй этаж.

— Ладно!

Заключенные снова обступают Крейбеля и рассматривают его, будто видят впервые. Они видят его в последний раз. Еще несколько минут — и он уйдет. Закроются за ним ворота лагеря, и он очутится на воле, будет свободен. Будет свободно двигаться. Поедет домой, к своей жене… К своему ребенку. Свободен! Они смотрят на него тихими, грустными глазами.

— Как выйдешь, так поскорей сматывайся, чтоб они тебя снова не засадили, — советует Кессельклейн, опуская свою тяжелую руку на плечо Крейбеля.

— Только первое время береги себя, Вальтер! — Шнееман проталкивается к нему. — Одно неосторожное слово — и все муки начнутся сызнова.

Крейбель молча принимает все советы и поздравления. Он рассеянно улыбается. Он иначе представлял себе освобождение. Ему стыдно, словно он провинился перед товарищами. Он даже не замечает завистливых взглядов, которые на него бросает Ганнес Кольцен. Тот стоит один у окна, жадно обкусывает ногти и не отрываясь смотрит на Крейбеля. Но Крейбель встречает взгляд Фрица Янке, взгляд, полный горечи, и его сердце болезненно сжимается. Какие мысли мучают этого человека? Он идет на волю, а тот — на плаху. Перед ним жизнь, а перед тем — смерть. Нет, Крейбель иначе представлял себе свое освобождение, радостнее, легче.

— Ты, вероятно, совсем растерялся? — Вельзен подходит к нему. — Но ведь ты счастлив? Главное то, что вся мерзость уже позади, а остальное приложится.

— Ш-ш, Люринг идет!.. — кричит караулящий у двери Кернинг.

Товарищи суют Крейбелю в руки картонку, пододвигают к нему казенные вещи и еще раз протягивают руки.

— Товарищи! — У Крейбеля перехватывает дыхание. — Товарищи… все произошло так неожиданно… право, я еще не могу всего постичь… но вы понимаете, что я вам сказал бы, если бы можно было говорить в этих условиях.

Он ищет глазами Фрица Янке. Тот стоит в последнем ряду и смотрит на него через плечи товарищей.

Крейбелю хочется подойти к нему, обнять, но у него не хватает сил. Он видит желтоватое худое лицо с подергивающимися губами и, запинаясь, говорит:

— Товарищи… я… мы все… кто на свободе… вас никогда не забудем… никогда!

Люринг уже у двери. Отпирает.

— Готов?

— Так точно!

Крейбель поворачивается к заключенным и кричит:

— Будьте здоровы, товарищи! — и выходит из камеры.

— «Товарищи» можно было бы оставить при себе, — ворчит Люринг. — Спустись по лестнице и отметься в центральной.

Крейбель идет по коридору к лестнице. Люринг еще раз с насмешкой кричит ему вслед:

— До свиданья, «товарищ»! — и Крейбель слышит его смех.

В центральной дежурит Оттен. Он сидит за маленьким столом, на котором стоят телефон, чернильница, и на листе белой бумаги отмечает крестом фамилии.

— Ну, Крейбель, собираешься домой? — спрашивает он вполоборота.

— Так точно, господин дежурный!

— Встань туда, к стене… Нет, не надо лицом… Стой только смирно.

Крейбелю виден весь тюремный корпус. Три этажа: камера на камере. В первом этаже заключенные в серых балахонах красят стены. Потолки уже выбелены. Коридоры залиты побелкой, завалены мусором.

— Оттен, что с Крейбелем?

Крейбель смотрит наверх. Через перила второго отделения перегнулся Тейч.

— Освобождают, — отвечает Оттен, не поднимая глаз от бумаг.

— Освобождают? Это, наверное, ошибка. — Тейч в недоумении качает головой. — Освобождают? Ну, я думаю, мы его скоро опять здесь увидим.

— Вряд ли! — Оттен поворачивается на стуле, смотрит вверх на Тейча, потом на Крейбеля. — Но если случится — да хранит его бог.

Идет Нусбек. Он замечает Крейбеля и подходит к нему.

— Вас освобождают?

— Так точно!

— Это меня радует. Только теперь будьте благоразумны и не суйтесь больше в политику. Если вы сюда еще раз попадете, то наверняка не выйдете. Что собираетесь делать на воле?

— Я токарь. Думаю, работа скоро найдется.

— Ну, а если не так скоро, как вы надеетесь, то не надо пасовать перед трудностями. Национал-социалистское государство не допустит, чтобы хоть один его соотечественник погибал от голодной смерти.

Нусбек уходит вверх по лестнице в свое отделение. Из помещения комендатуры: выходит фельдшер. Оттен отворяет большую решетчатую дверь. Бретшнейдер тихо спрашивает:

— Что с Крейбелем?

— Его освобождают.

Фельдшер медленно подходит к Крейбелю. В руке у него пузырек с желтоватой жидкостью.

— Итак, свободны?

— Так точно!

— Надеюсь, что здесь мы с вами больше не увидимся?

— Нет, господин фельдшер.

Брэтшнейдер подходит совсем вплотную к Крейбелю и шепчет:

— Будь особенно осторожен в первые недели. За тобой будет усиленная слежка.

Крейбель быстро делает знак глазами и кивает.

Фельдшер задумчиво идет по коридору. «А я все еще арестант, — думает он. — Я не могу снять этот халат. И коричневая рубашка сидит на нас крепче чем на них арестантская куртка».

Спустя полчаса Вальтер Крейбель с тремя другими заключенными стоит перед дверью комендатуры. В камере хранения они сдали казенные вещи и получили свои. Сейчас предстоит выполнить последние формальности.